— Там кайфово, — подтвердила белобрысая.

— Это единственное, что не даёт сойти здесь с ума, — сказала женщина слева.

— Но сеансы бывают так редко! — воскликнула женщина справа.

Мира поняла, что это она сошла с ума.

Внезапно одна из женщин в камере подошла к решётке, вцепилась в неё и начала раскачиваться, выкрикивая:

— Заберите меня отсюда! Я хочу кукрить!

— Ну вот, начался концерт по заявкам, — белобрыая мрачно подмигнула Мире.

По камере будто прошла невидимая волна. Несколько женщин поднялись с пола, бросились к решётке. И вот уже несколько глоток на разные голоса завопили:

— Кук-рить! Кук-рить!

Они просунули руки сквозь решётку, словно пытались дотянуться до чего-то, видимого только им. Тела под серым хламидами раскачивались из стороны в сторону.

— Кук-рить! Кук-рить! — отдавалось от низких сводов.

Узбечка прижала ладони к ушам и зажмурилась. Женщины, оставшиеся сидеть, смотрели на беснующихся со страхом и скорбью. Так смотрят на умирающих, которым нельзя помочь. Англичанка поднялась и подошла к решётке.

— Нинель, перестань! Хватит! — умоляюще сказала она, обращаясь к одной из бесноватых.

— Кук-рить! Кук-рить! — визжала та.

Мира вновь подумала, что всё это напоминает секту.

— Нинель! Прошу тебя, перестань! — с отчаянием воскликнула англичанка. Она пыталась увести Нинель от решётки, но та грубо оттолкнула её и продолжила вопить.

— Кук-рить! Кук-рить! — гудело в спёртом воздухе.

Мексиканка поднялась, тяжело ступая босыми ногами, подошла к англичанке и обняла за плечи. Сгорбленную и сразу постаревшую на несколько лет, она отвела англичанку в тёмный угол. Мира слышала, как та всхлипывает, а мексиканка что-то говорила ей.

Придавленная происходящим, Мира оглядывалась по сторонам. Она ничего не понимала. Женщины у решётки продолжали вопить:

— Мы хотим кукрить! Мы хотим!

Воздух вибрировал от их голосов, как от боя барабанов. Мира почувствовала, как стук проникает ей в голову. Хотелось бежать без оглядки, пока не станет тихо и спокойно. Но бежать было некуда, бой барабанов заполнял голову. Мира вдруг поймала себя на том, что повторяет вместе со всеми:

— Кук-рить, кук-рить.

Она в испуге закрыла рот ладонью, но звучащие в голове барабаны никуда не делись. Они продолжали стучать, вызывая бешенство. Нужно было что-то сделать, заставить их замолчать. Всё равно как, лишь бы наступила тишина.

Неожиданно белобрысая оказалась рядом с ней и сильно ударила кулаком в лоб. Мира упала навзничь, девица встала над ней, будто скалящий зубы столб.

— Кук-рить! Кук-рить! — неслось со всех сторон.

Мира тяжело поднялась — от слабости колени были словно ватные — и боднула Алексу в грудь. Но девка, не смотри, что худышка, оказалась сильной. Она схватила Миру за волосы, и ударила лицом о свое колено. Миру ослепила боль, рот наполнился кровью, из глаз хлынули слезы. Упав на четвереньки, она зашарила руками по полу, пытась найти сама не зная что. Неожиданно кто-то вложил ей в руку нечто твердое и увесистое. Сжав его в ладони, Мира вновь поднялась. Сквозь красноватую пелену увидела расплывчатый силуэт белобрысой. Та стояла вполоборота, уверенная, что уложила Миру.

— Аааааааа! — заорала Мира и бросилась на противницу. Ударила в лицо. Брызнула кровь, и щека белобрысой превратилась в рваное мясо.

Кукрить! Кукрить! Голоса подстёгивали, наделяли силой.

Рот Алексы растянулся точно резиновый, она отшатнулась, закричала. Но даже её крик не смог заглушить барабаны. Мира стала наугад махать кулаками, во что-то попадала, что-то попадало в неё. Камера перевернулась, перед глазами мелькали то светлые волосы, то сцепленные зубы, то рассечённое ухо. Неожиданно кто-то схватил её за руки, заломил их назад, а потом в лицо хлынула вода.

— Турнир! — завопила белобрысая. — Я вызываю ее на турнир мокрозяв!

— Заткнулись обе! — рявкнул незнакомый мужской голос.

Сразу стало тихо, будто все умерли. Проморгавшись от воды, Мира увидела, что возле решётки стоит крупный мужчина с суровым выражением лица. В руках у него было пустое ведро, на полу разлита лужа воды.

Вся одежда на Мире стала мокрой

— Обеих в карцер, — приказал он.

Карцер звучало зловеще. Представились казематы, крысы и ледяная вода, доходящая до горла.

— Не надо, господин Халп, — раздался за спиной Миры елейный голос мексиканки. — Ну, посмотрите на них. Это же дурёхи, тряпочку не поделили. Что вы будете на них время тратить? Они того не стоят.

— Тебя забыл спросить, старая ведьма, — огрызнулся он и прикрикнул на стоящих рядом стражей: — Ну, пошевеливайтесь.

Они зашли в камеру. Мира попятилась в надежде спрятаться за спинами женщин. Но те расступились, показывая, что они не с ней. Краем глаза увидела, что притихшую Алексу выводят в коридор.

Один из стражей подошел к Мире и взял её за локоть.

— Пустите! — испугано взвизгнула она и попыталась вырваться, но мужик ударил в живот.

От боли потемнело в глазах, Мира согнулась пополам. Страж выволок её из камеры, протащил по коридору мимо ещё нескольких таких же, скрытых за решётками и полных людей, и толкнул в темноту. Она упала на пол.

— Сиди тихо, — приказал страж.

Мира протяжно всхлипнула и, боясь ещё удара, подтянула колени к груди. Но он бить не стал. Вышел и с лязгом закрыл дверь. Миру заглотнули тишина и боль. Прикусив руку, чтобы не услышали, она зарыдала.

Мира не знала, сколько провела в темноте. Левый бок, на котором лежала, промерз, но у неё не было сил пошевелиться. Ей казалось, что душа вышла из тела и бродит по башне. Заглядывает в камеры к мокрозявам, слушает их разговоры.

Неожиданно за дверью раздались шаги. Кто-то остановился с той стороны, в замке заскрежетал ключ. Мира подтянула колени к груди. Дверь открылась, и в карцер хлынул свет. Мира прикрыла глаза рукой.

— Вставай! — приказал мужской голос.

Боясь, что если не поторопится, опять ударят, Мира села. Руки и ноги затекли, свет после кромешной тьмы причинял боль. На неё надвинулась огромная фигура стажа; мужчина взял за локоть, рывком поднял на ноги. У Миры закружилась голова и она схватилась за руку охранника, чтобы не упасть.

— Давай, пошла. Приставать потом будешь, — хмыкнул он и шлепнул ее по ягодицам. Мира вздрогнула, внутренне сжалась, чувствуя, как загорелись от стыда щёки.

Страж вывел её из карцера. Они направились по узкому коридору с низким потолком; на полу в свете факела изгибались их корявые тени. Несмотря на то, что прошли всего ничего, Мира еле волочила ноги. Перед глазами мелькали чёрные мушки, дыхания не хватало.

— Стой, — приказал страж и толкнул низкую дверь.

Мира увидела ярко освещённую несколькими факелами комнату, стол, на котором стояли графин с вином, кубок из зеленого камня и пара глиняных чашек. Боком к двери — богатое, явно принесенное из другого места кресло. В кресле сидел мужчина в чёрном френче, брюках и коротких сапожках. Страж подтолкнул Миру в спину. Она вошла, оперлась на стену. Стало немножко легче, хотя колени сами собой подгибались, а голова казалась слишком тяжелой, чтобы держаться на шее.

Мужчина в кресле поднял голову от пожелтевшего свитка и взглянул на Миру. После одинаково грубых, словно вырубленных из камня лиц стражей, мужчина в френче поражал красотой и ухоженностью. Аристократичные черты лица, тёмные глаза, обрамленые по-женски густыми ресницами, зачесанные назад длинные чёрные, вьющиеся волосы. Мира сразу почувствовала свою убогость. Подумала о разбитом лице, с которого даже не смыта кровь.

— Оставь нас, — приказал незнакомец стражу.

Тот вышел, закрыл за собой дверь. Наверняка, этот роскошный мужик здесь большой начальник. Вон в каком роскошном кресле восседает. Незнакомец поднялся — высокий, статный — неторопливо налил из графина в кубок красного вина. В тишине комнаты все звуки казались гипертрофированно громкими: стук бутылки о столещницу, стекающее по стенкам кубка вино. Мира почувствовала сильную жажду, облизнула губы. Нижняя сильно опухла и от прикосновения отозвалась острой болью.