— Благодарствую, — приняла я передачу, на ощупь проверяя сохранность двух оставшихся рогов. — А по какому случаю убегаем? Лошадок опасаешься?

— Чего их теперь бояться? — улыбнулся Влад. — Просто здесь и у нас время по-разному течет. Загостимся — мирские возможности упустим.

Вот на все у злыдня наперед задумка имеется.

— Мейера на десять лет проход закрыла, — мстительно вспомнила я. — На это у тебя что заготовлено?

То, что было на такой случай у меня, костянисто постукивало в сумке. На вечерней зорьке воткну витой рог в сыру землю и перенесусь куда-нибудь подальше отсюда. Еще и прихвачу кого-нибудь из спутников. Того, кто вести себя хорошо будет.

— А на это, — широко улыбнулся князь, — мне с высокой башни… плевать. Я теперь над племенем Семи Радуг главенствую. И уходить-приходить могу, ни приглашения, ни разрешения не дожидаясь.

Михай хмыкнул, поведя глазами в мою сторону:

— Ну я же тебе говорил…

Тонкую радужную пленку перехода я заметила издали. С десяток шагов прошли мы от границы перелеска на знакомой поляне, а будто тише стали петь птицы, и выцвели яркие краски вечного заповедного лета.

— Я помогу, — взял меня за руку господарь.

— Погоди, — отстранилась я. — Слово напоследок молвить надобно.

Я повернулась лицом к Заповедной пуще, набрала в грудь побольше воздуха и четко произнесла:

— Лутоня! Меня зовут Лутоня.

Лопнула в вышине струна, ледяной ветер взъерошил далекие верхушки елей, и едва слышный голос прошептал: «Спасибо, ведьма…»

— Зачем? — удивленно изогнулись господаревы брови.

— Индрики верили, что если новичка произнесет свое мирское имя, все ниточки, которые связывают Заповедную пущу с миром, оборвутся.

— Это не так?

— Так, но… Теперь индрики вернулись в мир. Понимаешь? Эти нити не к миру их привязывали, а наоборот — тянули куда-то в другой.

— И откуда ты это знаешь?

— Дух места сказал, — пояснила я. — Ему было так одиноко болтаться в этой пустоте.

— А теперь?

— Теперь он в мире, как и хотел, опять чувствует своих собратьев. Их же много у нас — сущностей… Мудрейшая ошибалась в главном: это не конец, а начало.

— А чего ты у столба тогда не проорала свое имя? Ждала, пока Сикис придет свое брать? — нервно спросил Влад.

— Так при нем бы не подействовало, — горячо объясняла я. — Он и Мейера эти нити держат, то есть держали — вождь и жрица. При них я до хрипоты могла вопить. Дух сказал — от границы кликнуть, я и пообещала.

Влад думал всего пару мгновений, потом ухватил меня за руку и, низко склонившись, поцеловал в ладонь:

— Ты даже не представляешь, какая ты умница!

И продолжил, еще до того, как я успела удовлетворенно разулыбаться:

— На месте Славислава я бы тебя на главной площади сжег.

— Почему? — отдернула я руку.

— Представь себе, сколько территории у вашей Рутении съест новая, появившаяся из ниоткуда держава?

Я представила и тихонько застонала. Да будь я на месте нашего князя, сжигать на площади было бы уже нечего, так — веничком лоскутки смести, и всех дел.

— А знаешь, что самое забавное? — пришло мне в голову. — Нам с тобой на пару от Славислава бегать придется. Ну как только до него дойдут слухи, кто великий сеньор его новых соседей.

Влад кивнул задумчиво, перекинувшись взглядами с Михаем.

И тут грань исчезла, будто задернулся разноцветный полог. Кто-то не хотел отпускать нас из Заповедной пущи. И я даже догадывалась кто. Топот, заливистое ржание обрушились, казалось, со всех сторон, и из леса на поляну вырвался табун разъяренных индриков.

Это был очень странный сон. Звуков не было. Совсем. Я даже не слышала своего дыхания или биения сердца. Бескрайняя равнина под свинцовыми небесами. Белая, как молоко в подойнике или первый зимний снежок. Я сделала пробный шаг, увязнув по щиколотку в прохладной субстанции. Босые ноги чувствовали опору, но ручейки тумана не давали ее рассмотреть. Я приподняла подол льняной рубахи и немного полюбовалась на свои щиколотки. Глупость какая!

— Лутоня-а-а-а! — разнеслось в пустоте. — Деточка моя-а-а…

— Аюшки! Бегу, спешу, — отозвалась я и побежала.

Куда? Об этом я пыталась не думать. Только я четко знала, что, если поднатужиться да правильно выбрать направление, я попаду, куда надо. Туда, где ждет меня самый главный человек в моей жизни.

— Где тебя носило? — неприветливо спросила бабушка, поднимая голову от работы. — Не дозовешься…

Ее разноцветные глаза, левый — зеленый и правый — голубой, смотрели на меня с укором. Прядильный станок продолжал пощелкивать, приводимый в движение легкими толчками бабулиных ног.

Я разревелась:

— Да я… вот… А сама…

— Ну будя сырость-то разводить, — провела ладонью по лицу Яга. — Иди сюда, обниму хоть тебя, непутевую…

Я бросилась к ней, обхватила руками ее костистые плечи, вдохнула такой родной запах — лечебных трав, свежего печного хлеба, почувствовала щекой тканую поверхность бабулиной рубахи.

— Я, вишь, ни на минутку пряжу оставить не могу, — проговорила старушка, поглаживая мои волосы свободной рукой. — Работы накопилось невпроворот.

— А что, простила тебя твоя богиня? — шмыгнула я носом. — Опять в небесные пряхи допустила?

— Как видишь…

Мы немножко помолчали. Равномерные постукиванья веретёнец навевали дрему. А вот интересно, если я усну во сне, я в реальном мире проснусь или провалюсь в еще более нереальные пределы?

— Я чего тебя звала, Лутоня, — вдруг строго сказала Яга. — Я тут давеча на нить твою смотрела…

Я встрепенулась, разглядывая появившееся между бабулиными пальцами волоконце.

— Вот туточки. Видишь, сразу за последним бужлецом?

Золотисто-коричневая нить моей судьбы изобиловала многосложными частыми узелками. Ну, понятно теперь, почему у меня ничего по-простому не выходит. С такой-то долей заковыристой! А это что? За утолщением, на которое указывала мне бабушка, нить истончалась и меняла цвет на светло-серый, почти прозрачный.

— Что бы это значило? — озадаченно спросила я. — Неужто помру скоро?

— Это же не конец нити, не обрыв. Глянь, как ровно дальше струится.

— А к чему такая перемена? — не унималась я.

— Ведать не ведаю, — ответила Яга. — В одном уверена — переворот предстоит знатный. Ты уж, кровиночка, поберегись там.

— Знать бы еще как…

Собеседница только плечами пожала:

— Ну ты же у меня разумница, разберешься, что к чему.

Мы еще помолчали. Стук-стук, клок-клок… А хорошо-то мне как, спокойно… Стук…

— Ну все, возвращайся. Нельзя тут тебе долго.

— Не хочу, — заныла я плаксиво. — С тобой хочу, вместе…

— Вот ведь упрямица, — сказала бабуля и щелкнула меня по лбу.

Клак! В ушах зазвенело, мир треснул, как осенний ледок, и разлетелся мириадами осколков.

Я проснулась.

Глаза открывались неохотно, будто какой-то неведомый шутник придерживал ладонями веки. Я искоса оглядела помещение, в котором меня сморил сон. Стены изгибались, уходя вверх. Слегка поморгав, я смогла рассмотреть тесаные деревянные планки, на которых крепилась плотная ткань. Шатер — походное жилище. Локтей десять в высоту — не меньше, на потолке — овальное отверстие для дымоотвода. Ну да, правильно, мы же в лагерь и шли…

Снаружи донеслось ржание. Я вспомнила разъяренного вождя, несущегося прямо на меня, и зябко поежилась. Как же я тогда испугалась! Это я уже потом поняла, что единороги не готовились к драке. Им ничего не стоило перебить нас издали, даже и не приближаясь на расстояние удара. Что их сдерживало? Конечно же договор, заключенный с валашским господарем. Но это сейчас мне все ясно, а тогда… Тогда меня объял ужас, и за считаные мгновения я успела десяток раз пожалеть о своем обещании, данном озерному духу.