Итак, мне пришлось покинуть мою семью и мое скромное положение в обществе. Когда Примула отыскал меня снова, он тоже вступил на путь разрыва со своим кланом, хотя это диктовалось скорее сердцем, чем головой. Он, видишь ли, любил своих родных и не мог отделить их от того, что они представляли. – Пуговица снова налил чаю себе и Тео. – Он еще не созрел, чтобы полностью порвать с образом жизни, в котором он вырос – думаю, он все еще лелеет надежду, что его можно как-то... поправить. Я другого мнения. – Он оскалил зубы, и это уже не было улыбкой. – Но мы сходимся в том, что без перемен не обойтись, и на его порядочность можно положиться. Так что мы с Караденусом не совсем друзья – пропасть между нашими видами, боюсь, слишком глубока, – но нас объединяет то, что близко и даже мило нам обоим.
Тео как-то упустил нить.
– Ты сказал, он помог тебе скрыться... но зачем это было нужно? Ты ведь просто работал у своего отца и... А, понял. Это и есть та самая недомолвка?
Пуговица молча пил чай.
– Я угадал? Ты что-то сделал, попал в беду, и пришлось бежать.
Пуговица поболтал в чашке остатки и поднял глаза на Тео.
– Его семье ты не причинил зла, иначе он счел бы своим долгом убить тебя, как хотел поступить и со мной. И ты не просто распространял листовки – ты сказал, что под угрозой оказались его принципы, значит, речь шла о чем-то из ряда вон. – Тео встретился с узкими желтыми глазами гоблина. – Ты что, убил кого-нибудь? Какого-то важного эльфа?
Острые зубы снова выглянули наружу.
– Теперь ты, можно сказать, сам сделался гоблином, Тео Вильмос – ты заполнил пробел в моей истории. Еще чаю?
– Погоди. Я согласился тебе помогать, потому что считал твои действия... правильными. Но в этом случае мне надо еще разобраться. – Огры посматривали на Тео с ненавязчивым, но заметным интересом, словно чуяли его напряжение через всю комнату. – Так что же произошло?
– Ничего удивительного, если учесть, как изменились с годами мои взгляды. Я стоял на улице, ждал автобуса, и вдруг прямо передо мной какой-то эльф стал избивать гоблина-носильщика, уронившего один из его свертков. До сих пор не знаю, как звали того беднягу, – боюсь, что потом у него были большие неприятности, если власти предположили, что мы с ним знакомы, на самом же деле мы тогда видели друг друга впервые. Как раз из-за этого, возможно, все так и вышло. Когда молодой эльф – я только после узнал, что он из семейства Гортензии – измолотил гоблина тяжелой тростью так, что тот уже встать не мог, и все продолжал бить его и пинать, для меня в этой скорченной, стонущей фигурке воплотились все гоблины, которых я знал. Я сам, мой отец, ходивший на вечерние курсы, чтобы обучиться учтивым манерам в угоду своим хозяевам, мои братья и сестры, ютившиеся по шестеро в одной комнате и упорно называвшие эти комнаты «гнездами», все безымянные тела в известковых ямах Ивняка – мы все были этим гоблином, а его самозваный господин воплощал в себе всю цветочную аристократию, которой мало отнять у нас наши леса и земли, ей надо раздавить нас окончательно, как насекомых.
Вот откуда взялось мое второе имя, Тео – то, которое я скрывал до недавнего времени. Мы все их скрываем, потому что это позорные, сознательно взятые имена. Они ежедневно напоминают нам о нашем ничтожестве. Знаешь, как звали моего последнего вольного предка? Сверкающий Лис. Цветы, подчинив нас себе, даже имена у нас отобрали, а тех, кто прислуживал им, стали называть по мелким предметам домашнего обихода. Но имена, которые мы давали сами себе – Червяк, Таракан, Падаль, Пятно, – это наше наследие, наше отчаяние и, может быть, наша сила. Да, по отношению к Цветам я козявка, слабое, ползучее созданьице, но в тот день один из них узнал на себе, что даже самые слабые существа способны кусаться.
От него несло гневом, как жаром – Тео мерещилось, что вокруг Пуговицы колеблется воздух. Сам гоблин, как ни парадоксально, все больше успокаивался, точно отступал глубоко в себя, в место, недоступное воображению Тео.
– Смотреть на это было невыносимо. Я бросился на зверя из дома Гортензии с одной мыслью – принять часть побоев на себя, чтобы носильщик мог улизнуть. Но бедняге переломали кости, и он даже встать был не в силах, а лорд все свое внимание перенес на меня. Изумление, вызванное моим вмешательством, тут же сменилось яростью – он огрел меня своей палкой и повредил мне горло, что сказывается и посейчас. Но тот его первый, изумленный взгляд почему-то придал мне сил. Он поверить не мог, что у кого-то, хотя бы и у другого гоблина, хватит дерзости напасть на его. Понимаешь? Он чувствовал себя в полном праве забить того носильщика до смерти, и в этом он не обманывался. На остановке было полно эльфов разного вида, больших и маленьких. Некоторые испуганно отворачивались, но другие смотрели как ни в чем не бывало. Происходящее не удивляло и не возмущало их.
Я обезумел тогда, Тео Вильмос. Он ударил меня раз и другой, но я вцепился в его ногу, и размахнуться как следует он не мог. Прежде чем он успел обезвредить меня с помощью чар или позвать на помощь, я вскарабкался по его туловищу, разодрал ему горло, и он истек кровью. Да, вот этими самыми зубами.
Тео долго молчал, не зная, что об этом и думать. Пуговица определенно перестал быть симпатичным героем мультика, и Тео с нехорошим чувством в желудке задавал себе вопрос, существовал ли такой персонаж вообще. Пожалуй, нет – просто Тео хотелось верить в него, в этакого Махатму Ганди эльфийской революции.
Пуговица улыбнулся, не показывая зубы, – возможно, чтобы не усугублять тревожное состояние Тео.
– Такой Чумазый Козявка Пуговица тебе не очень по нраву, верно? Тогда я должен тебе сказать, что убивал еще дважды – чтобы не попасть в тюрьму. Погостив пару месяцев у лорда-констебля Аконита, я неизбежно оказался бы либо в яме с известью, либо в печи. Ни одну из моих жертв ты, я думаю, не стал бы оплакивать, но это, возможно, не является для тебя смягчающим обстоятельством. Они были эльфы, такие же, как и ты. Я не имел права сопротивляться им, не говоря уж о том, чтобы их убивать, однако я это сделал.
– Они не такие, как я, кем бы я себя ни считал – эльфом или смертным.
– Черту не так легко провести, Тео Вильмос, – я, помнится, уже говорил тебе об этом. Ты уже оказал мне помощь, в результате чего, хм, кто-то может погибнуть. Надеюсь, что невинные не пострадают, но война – это демон, заключенный в ларце: если ларец открыть, он летит, куда хочет.
Тео пришел в башню не для того, чтобы копаться в биографии Пуговицы – его слишком занимали собственные проблемы, – но гоблин, имевший какие-то свои виды, намеренно поставил его в весьма затруднительное положение. Опять недомолвки, опять пробелы. Он выпрямился и посмотрел гоблину в глаза, похожие на растопленное масло.
– Если ты спрашиваешь, хочу ли я вступить в ваши ряды, ответ будет тот же: «еще не решил». Я вам сочувствую, потому что пробыл здесь достаточно долго и понимаю, что без перемен не обойтись. И ваши враги – мои враги, так мне думается. Что еще ты хочешь от меня услышать? Мне по-прежнему нужна твоя помощь, и я тоже буду тебе помогать, если увижу в этом какой-то смысл.
– Ты не солдат, Тео Вильмос, это ясно, – весело покачал головой Пуговица. – Солдатам такая разборчивость непозволительна. Но у меня уже есть солдаты, которые делают, что им приказано, а если и думают, то потом. Ты – иная статья. Пока мы не узнаем, что нужно от тебя Чемерице с Дурманом, ты, пожалуй, вправе оговаривать условия.
– Кстати, об исполнении приказов. Что мы, собственно, делали в «Элизиуме» вместе со Стриди? Я видел на экране, то есть в зеркале, разрешение на въезд одного рабочего с одним домашним животным.
– Верно. Ты, Стриди Крапива, Кумбер Осока и Колышек – вы все отлично справились со своим делом.
– Но что это значит? Почему для тебя так важно получить разрешение на эльфа с домашним животным – если это, конечно, не великан верхом на динозавре?
– Динозавр? Ах да, я слышал об этих сказочных существах. – У гоблина вырвался тихий шипящий смешок. – Ты очень остроумен, Тео Вильмос. Это не совсем то, что я задумал, но моих планов тебе, наверное, лучше не знать – любого из нас могут схватить, а техники в доме Чемерицы славятся своим мастерством. Чего ты не знаешь, того и не скажешь, как бы тебе ни хотелось сказать.
