— Ты действительно веришь в то, что это Алексей Романов виновен в смерти Маргарет? О, будь он таким же недалёким остолопом, как ты, такое было бы возможно… Но увы, российский император куда более дальновиден. То, что случилось — явно происки его врагов. И не факт, что те союзники, на которых ты возлагаешь такие надежды, не приложили руку к этому. Кому выгодно сейчас развязать войну? Чьи планы, разрабатываемые годами, Алексей сумел разрушить? Чью репутацию он растоптал прилюдно? Его вмешательство значительно изменило расстановку сил на мировой арене… Думай, сын, не заставляй меня ещё больше разочаровываться в твоих умственных способностях!

Герцог растерянно опустился вновь в кресло, сгорбившись и закрыв лицо руками. Глухо спросил:

— И что нам теперь делать?

Королева задумчиво глянула на него, села за свой стол и начала машинально перебирать бумаги, лежавшие на нём. Потом голосом, лишённым всяческих эмоций, произнесла:

— Принесем официальные соболезнования правителю Российской империи в связи со скоропостижной кончиной его супруги. Выразим надежду, что виновный в столь страшном злодеянии будет найден и понесёт заслуженную кару.

— А как же то, что он сам удалил Марго от двора? Что он заточил её в каком-то захудалом монастыре на краю своих земель?! А мы будем ему соболезновать?!!!

— Не забывай, что при дворе Алексея остался сын Марго! Твой, между прочим, внук! В чьих жилах течёт королевская кровь — наша кровь!

Усилием воли успокоив бушующие в душе чувства, Елизавета после непродолжительной паузы продолжила:

— Сейчас наша основная задача — тянуть время. От нас все ждут поспешных, продиктованных горем и возмущением действий. От нас ждут ошибок! Но мы не доставим такой радости тайным врагам. Пусть теперь те, кому сейчас выгодна война с Россией, проявят себя. Пусть делают первые шаги. Пусть выступают просителями, предлагая нам поддержать их. А мы будем выжидать. И вот когда все роли участников этого фарса станут явными, когда они развяжут эту войну — а у них нет другого выбора — когда понесут потери обе стороны, вот тогда придёт время выступить и нам!

— Но… На чьей стороне? — осторожно поинтересовался герцог.

— Время покажет… — неопределённо ответила Елизавета Вторая.

***

Папа Римский с непроницаемым выражением лица выслушивал доклад одного из своих помощников, не позволяя обуревавшим его эмоциям вырваться наружу.

— … к сожалению, тела главных заговорщиков, что должны были сместить Алексея с престола, пользуясь волной народного гнева, сейчас качаются на ветру на Сенатской площади, устрашая прочих участников заговора, что сумели каким-то чудом избежать разоблачения. Несмотря на высокое происхождение, их казнили как простолюдинов, через повешение… Император до сих пор не дал своего разрешения родным забрать тела несчастных, чтобы предать их земле.

Понтифик разомкнул уста, сам удивившись тому, насколько спокойным был его голос:

— И как воспринимают подобную жестокость простые люди? Есть ли вероятность, что на фоне всеобщего осуждения получится раздуть очередную волну бунтов?

Собеседник Папы нахмурился, избегая встречаться с ним взглядом:

— Увы… Всё складывается не в нашу пользу. Каким-то образом российский император в представлении народа из негодяя превратился в такую же жертву, как и его погибшая жена. Вместо того, чтобы обвинять его в жестоком обращении с матерью наследника, повлекшем за собой её смерть, ему соболезнуют, его искренне считают пострадавшим, шлют проклятия на голову убийцам! И все чаще звучат призывы отомстить тем, кто стоял за спиной исполнителя…

Понтифик насторожился:

— Казнь состоялась, виновные определены… Чьей же крови они требуют ещё?!

— В России все — и аристократы, и простолюдины — уверены в том, что главные организаторы заговора до сих пор не пойманы. Все говорят том, что заговорщиков поддерживали, в основном, материально, из-за границы… Наши источники сообщают, что многие считают главной причиной всех бед англичан.

Папа Римский позволил себе лёгкую улыбку:

— Что ж, значит, не все потеряно. Пусть немного не так, как это предполагалось, но наши цели будут достигнуты. Россия и Англия должны вступить в кровопролитную войну! А мы им в этом поможем.

Отпустив своего помощника, который явно воспрял духом, поняв, что казавшиеся дурными вести не ввергли Его Святейшество в очередной приступ гнева, Лев Тринадцатый задумался. Пути Господни воистину неисповедимы! Тщательно разработанные планы обретали свою жизнь, приводя к неожиданным последствиям. Но при этом, великая цель становилась всё ближе, что доказывало расположенность небес к своему избраннику. На гладком, словно лишённом возраста лице понтифика проскользнула самодовольная улыбка, но тут же исчезла. Всё более странным казалось ему отсутствие новостей из Великобритании. По его расчётам, Елизавета Вторая уже должна была собирать войска, объявляя войну виновнику гибели её дражайшей внучки. Что ж, подождём еще…

Тревожила Льва Тринадцатого и ещё одна странность — в поведении одного из лучших агентов Тайной службы Ватикана. Блестяще завершив не один десяток миссий наивысшей сложности, он споткнулся на второстепенном задании, связанном с Уральской экспедицией. Последний его доклад отличался невнятностью, несвойственной обычно невозмутимому агенту экзальтированностью, с которой он доказывал необходимость вернуться на место происшествия, чтобы добыть нечто непревзойдённой важности. И, не дождавшись одобрения со стороны начальства, он самовольно приступил к реализации каких-то собственных смутных замыслов. Нахмурившись, Папа размышлял, не пора ли отдать приказ ликвидировать вышедшего из повиновения лазутчика. Но, благочестиво сложив руки в молитвенном жесте, решил дать ещё один шанс провинившемуся. Терпение — величайшая добродетель, как, впрочем, и милосердие. А оно бывает разным: иногда проявлением милосердия становится и молниеносный удар кинжала, избавляющий предателя от душевного разлада…

Удрав от преследования, оставив далеко позади и нерадивых пограничников, и навязанных польским паном горе — попутчиков, ватиканский выкормыш целеустремленно пересекал просторы Российской империи. Избегая людных мест, оживлённых торговых трактов, да и ранее проторенных троп, он двигался словно бы наугад, через тёмные чащобы заповедных лесов, через пустынные равнины, пересекал то вброд, то вплавь бурные полноводные реки и скромно журчащие горные речушки, неуклонно приближаясь к намеченной цели. Будто магнитом его тянуло туда, к Таганаю, и временами ему казалось, что, даже если бы он перестал самостоятельно перебирать ногами, кто-то иной, с недавних пор поселившийся в нём, перехватил бы управление телом и вновь погнал бы его в путь. Но смысла противиться навязчивому желанию побыстрее добраться до бывшего лагеря давно почившей экспедиции он не видел — с тех пор, как он пересёк границу и начал свой непростой путь, пропали тягостные ночные кошмары, что изматывали его прежде, явно намекая, что движется он в верном направлении. И чем ближе он подбирался к намеченной цели, тем больше в нём росло и ширилось радостное предвкушение чего-то великого, невероятного, что должно было изменить всю его жизнь.

Обдирая руки в кровь в непролазных зарослях кустарников, цепляясь обломанными ногтями за едва заметные выступы на скалах, он уже сам не замечал, что обрёл привычку разговаривать вслух со своим новым внутренним голосом. Это глухое, бессвязное бормотание и фанатичный лихорадочный блеск в глазах могли бы отпугнуть нечаянного прохожего, заставить усомниться в здравости рассудка встреченного путника — но обычные люди избегали тех гиблых мест, а дикое зверьё предусмотрительно пряталось от странного человека, ибо пахло от него болезнью и безумием… Которые, впрочем, не помешали ему вновь вспомнить все навыки, которые он приобрёл во время обучения и блестящей карьеры лучшего лазутчика папской тиары. Ибо, добравшись до Таганая, он испытал неприятное чувство — несмотря на всю спешку, его опередили.