— Да. Но не просто алалоем.

— Боюсь, что не совсем тебя понимаю.

— Был человек, которого Мехтар когда-то сделал алалоем, и я хочу в точности походить на него.

— И кто же этот человек?

Данло помолчал, набрал воздуха и произнес: — Мэллори Рингесс.

— Мэллори Рингесс?

Они долго смотрели. друг на друга через стол, не говоря ни слова, и наконец Данло тихо, почти шепотом, сказал:

— Я надеялся, что у Мехтара Хаджиме сохранились голограммы, снятые с Мэллори Рингесса. Что он сможет изваять по этим голограммам новую скульптуру.

— Слабая надежда, тебе не кажется?

— Слабая? — Видя, как внезапно отвердели серые глаза Констанцио, Данло понял, что угадал верно: этот коллекционер ни за что бы не выбросил такую ценность, как голограмма Мэллори Рингесса.

— Если даже такие голограммы и сохранились, не могу понять, зачем тебе нужно выглядеть как Мэллори Рингесс.

— Что же в этом странного? Сейчас чуть ли не каждый в городе желает стать богом в подражание Мэллори Рингессу.

— Но ты хочешь преобразиться не в бога, а в первобытного человека.

— Мэллори Рингесс носил именно такой облик до того, как стать богом, разве нет?

— Всем известно, что он покинул Невернес в том самом теле, которое сделал для него Мехтар, — с немалой гордостью произнес Констанцио. — Но только рингисты верят, что он стал богом.

Данло молчал, и глаза Констанцио вжигались в него, как лазеры.

— Ты рингист? — спросил наконец хозяин.

— Нет. Как раз наоборот.

— Стало быть, противник рингизма? Это хорошо. В нашем районе много таких. Это облегчит твои визиты сюда.

— Значит, вы думаете, что Мехтар сможет сделать такую скульптуру?

Констанцио спрятал алмазный шар обратно в мешочек, а мешочек сунул в карман халата.

— Если подтвердится, что сфера настоящая, я уверен, что Мехтар сможет изваять желаемую тобой скульптуру.

При исчезновении шара Данло ощутил жгучую пустоту в животе. Это было единственное, что осталось ему от матери, и вряд ли ему удастся снова взять этот шар в руки.

— Я попрошу вас об одном, — сказал он. — Об этом ваянии никто знать не должен.

— Само собой — ты хочешь сохранить свою тайну, как все остальные и я в том числе.

Глаза Констанцио стали тусклыми, как старый снег, и Данло усомнился, можно ли ему доверять.

— Я должен просить вас никому не называть мое имя.

— Нет в городе человека, умеющего хранить секреты лучше Констанцио с Алезара.

— Давайте договоримся: если вы нарушите это условие, плата за ваяние должна быть вами возвращена.

— Твои секреты будут в такой же сохранности, как эта прекрасная сфера, — заверил Констанцио, похлопав себя по карману.

Данло посмотрел на этого почти не поддавшегося разгадке человека и протянул ему руку. Соприкосновение голых рук должно было казаться Констанцио вопиющим варварством, но он все же пожал руку Данло, чтобы скрепить уговор.

— Когда мы начнем? — спросил Данло.

— Мне надо подготовиться, приобрести инструменты и лекарства, которые трудно будет достать. Дней через двадцать, не меньше.

— Я думал, это будет быстрее.

— Само ваяние займет втрое больше времени.

— Я не знаю… есть ли у меня столько в запасе.

— Нельзя торопиться, создавая произведение искусства.

— Да, конечно, но иногда величайшие шедевры распускаются внезапно, как огнецвет средизимней весной,

— Великие резчики наподобие Мехтара Хаджиме способны работать в ускоренном темпе, но такое ваяние, несмотря на блокираторы и наркоз, будет более болезненным.

— Я понимаю.

— Многие ткани будут испытывать шок одновременно. Скальпели, лазеры — все это очень больно, а нервы можно травмировать только до определенной степени.

— Понимаю.

— Выходит, ты уяснил, что быстрое ваяние — процесс как глупый, так и рискованный?

Данло закрыл глаза от приступа боли, которая всегда таилась за его лбом. Сердце билось слишком сильно, и кровь пульсировала в мозгу. Эккана все еще лизала огненными языками все его тело, обжигая и скручивая нервы с головы до пят.

— Я попросил бы Мехтара ваять со всей быстротой, на которую он способен, — сказал он наконец.

— Ты мужественный человек. — Констанцио смотрел на Данло, погружаясь в глубину его глаз. — Очень мужественный, сказал бы я. Чтобы стать тем, кем ты хочешь, тебе понадобится все твое мужество.

— Так когда же мы начнем?

— Приходи сюда через восемнадцать дней. Если повезет, я к тому времени оборудую мастерскую в одной из моих комнат.

— Спасибо. — Данло поклонился, сидя на стуле. Затем они с Констанцио поднялись и обменялись более церемонными поклонами.

— Если тебя не захотят пропустить в этот район, — добавил Констанцио, — скажи, что гостишь у меня. Мои охранники будут предупреждены и подтвердят это в случае проверки.

— Спасибо, — повторил Данло. — До встречи, и успеха вам.

— До встречи, Данло с Квейткеля. Если война не прикончит нас всех, ты очень скоро узнаешь, какое это счастье — стать тем, кем ты хочешь быть.

Я — не мой отец, в тысячный раз подумал Данло.

Он думал об отце все время, пока Констанцио провожал его до двери. Он чувствовал его черты в собственном крупном носе, в крутых скулах, в черных с рыжиной волосах. Он всматривался в себя, и на него смотрело лицо Мэллори Рингесса. Лицо, преображенное бесчисленными сеансами ваяния, сильное, умное и благородное, но с проглядывающей под всем этим свирепостью. В этом гордом облике прочитывалась история происхождения человека и высокая судьба, ожидающая каждого, у кого хватит мужества стать подлинным собой. Данло не был своим отцом и не мог им стать — но если у него хватит мужества, дикое и прекрасное отцовское лицо скоро станет его лицом.