Тысячи божков, заполняющие собор, стоящие вдоль стен и между колоннами, выкликали имя его отца. Их голоса, отражаясь от камня и окон, взмывали к самому своду. Тысячи свечей в золотых подсвечниках пылали в честь возвращения Мэллори Рингесса, но в их желтых трепещущих огоньках почти не было нужды, ибо полуденное солнце лилось в окна собора алыми, изумрудными и кобальтовыми параллельными полосами. Данло проходил сквозь них, как сквозь звездный огонь, и чувствовал на себе обжигающее пламя множества взглядов. Он шел между рядами восторженных божков прямо к алтарю. Справа от покрытых красным ковром ступеней стояли Сурья Лал, Томас Ран, Нирвелли и Мариам Эрендира Васкес, бывший Главный Эсхатолог Ордена. Тут же выстроились в молчаливом ожидании Делорес Лайтстон, Лаис Мотега Мохаммад и прочая элита Пути Рингесса.

Слева от алтаря по велению Данло собрались лорды Ордена — сто двенадцать человек: Джонат Парсонс, Родриго Диас, Махавира Нетис, Никобар Югу в новой золотой мантии и другие. Со времени визита Данло в Коллегию Главных Специалистов многие лорды сменили разноцветную форменную одежду на божественное золото. Коления Мор, нынешний Главный Эсхатолог, первой открыто перешла в рингизм, и ее примеру последовали Саша Чу, Оклани ви Нури Чу и еще около семидесяти пяти человек. На рукаве Евы Зарифы, Главного Фабулиста, виднелась пурпурная повязка, знак ее профессии, — прежде лорды-рингисты поступали наоборот, нося золотые повязки на цветном. Бургос Харша, Главный Историк, сохранил, однако, свою старую коричневую форму и заявил, что никогда не снимет ее. Лорд Палл тоже, как прежде, носил оранжевую мантию цефика.

Этим он как глава Ордена желал отмежеваться от Ханумана ли Тоша и Пути Рингесса. Лорд Палл претендовал на автономию, в которую теперь мало кто верил; чуть ли не вся Академия подозревала, что Хануман скрытно управляет им, как вирус мастер-программиста управляет операционной системой робота, проникнув в нее. Тем не менее лорд Палл по-прежнему держался так, будто распоряжался Орденом безраздельно. Вот и теперь этот ужасный старец с мертвенно-белой кожей и черными зубами расставил лордов и мастеров Ордена у алтаря согласно их рангу.

Дальше всего, почти рядом с толпящимися у прохода божками, он поместил мастер-академиков числом около трехсот человек. Чуть ближе стояли второстепенные лорды наподобие Лилит Хесусы и Джона Райзеля. Демоти Беде, хотя тот больше не принадлежал к Ордену, лорд Палл поставил рядом с собой, в нескольких футах от алтаря, вместе с Коленией Мор, Мератой Просвещенным и Бургосом Харшей. Лорд Беде, который летел в Невернес на корабле Данло и провел рядом с ним много дней, теперь явно не узнавал его. Лорд Палл тоже, очевидно, полагал, что видит перед собой Мэллори Рингесса: в его розовых альбиносских глазах читалось горькое сожаление на то, что этот человек имеет больше прав называться главой Ордена, чем он сам.

— Мэллори Рингесс! Мэллори Рингесс! Лорд Мэллори ви Соли Рингесс!

Еще один человек ждал с ненавистью и страхом приближения Данло — Бертрам Джаспари. Он как самозваный Святой Иви и командующий флотом, грозящим уничтожить Звезду Невернеса, стоял здесь со скованными руками. Ему бы следовало потупить голову от стыда за все совершенные и замышляемые им зверства, но он вместо этого вызывающе стиснул свои синие губы и жег глазами предполагаемого Мэллори Рингесса.

— Хакра! — бросил он, когда Данло поравнялся с ним.

Согласно тому, как толковал он учения своей церкви, не было для человека преступления более тяжкого, чем сделаться богом. Виня Мэллори Рингесса в грехе гордыни, себе он почему-то все грехи отпускал.

— Хакра! Чудовище!

Данло замечал всех этих людей (и многих других, вроде Тадеуша Дудана и мастера Джоната, своего бывшего наставника в Борхе), пока шел по проходу, но затем все его внимание почти целиком сосредоточилось на Ханумане ли Тоше, который ждал его, стоя на алтаре. Рядом с Хануманом помещался стол с золотой урной и голубой чашей, которые использовались на ежедневных калла-церемониях. Светоч Пути был великолепен в своей длинной золотой мантии, алмазная кибершапочка на его бритой голове переливалась миллионами лиловых огней — признак того, что Хануман держал постоянный контакт с каким-то цефическим компьютером, может быть, даже с Вселенским.

Божки, бросая взгляды на алтарь, видели на лице Ханумана лучезарную улыбку, показывающую всем, что он ждет Мэллори Рингесса с радостью и любовью. Но улыбка эта была притворной. Хануман не зря учился на цефика — он умел придать своему лицу любое выражение, изобразить любую эмоцию. Его глаза — бесконечно холодные, бледные, шайда-глаза — смотрели не внутрь, созерцая неземные красоты и сбывшиеся пророчества. Они со страшной, ледяной яростью смотрели на Данло. Один только Данло во всем соборе знал, что чувствует Хануман на самом деле, — да и он сумел проникнуть сквозь его показную улыбку только потому, что знал Ханумана лучше, чем кто-либо другой.

Ему страшно, думал Данло, ему страшно, потому что я несу с собой то единственное, чего он действительно боится.

Каждый удар сердца Данло напоминал взрыв звезды в Экстре, и глаза его не отрывались от глаз Ханумана. Холодные, немигающие, они влекли его вперед, в самую глубину собора. Хануман сильно постарел со времени их последней встречи: глаза у него налились кровью и ввалились, как будто он не спал много дней и почти не прикасался к еде. Когда Данло дошел до самых ступеней алтаря, Ярослав Бульба и еще трое воинов-поэтов преградили дорогу Мадхаве ли Шингу и другим сопровождавшим Данло божкам. Данло один, как в ту новогоднюю ночь шесть лет назад, взошел наверх и стал рядом со своим смертельным врагом и ближайшим другом.

Ему самому было страшно — он вполне это сознавал. Его взгляд упал на одно из восьмидесяти двух окон собора, где Мэллори Рингесс благословлял Бардо перед тем, как вознестись на небеса. Солнце, струясь сквозь золотое стекло, озаряло сильное, благородное лицо Мэллори. В тот прошлый раз, когда Данло стоял здесь, порыв ветра выбил это окно, и цветное стекло градом посыпалось на алтарь, едва не убив Ханумана. В ту ночь сломанных богов и разбитой мечты Данло сам едва не убил Ханумана. Одержимый ненавистью и страхом, он чуть не вышиб ему мозги тяжелой урной, но в последний момент совершил обратное и спас его. Сегодня, в знаменательный день возвращения Мэллори Рингесса, страх снова овладел им. Больше всего он боялся, что ненависть к Хануману и ко всему, что Хануман сотворил, захлестнет его, и он себя выдаст. Но я не должен ненавидеть. Я Мэллори Рингесс, стоящий выше ненависти и страха. Я Мэллори Рингесс. Я Мэллори ви Соли Рингесс.