Все еще не веря в происходящее, Джерминаль надела сорочку, которая оказалась чуть велика, легла на огромную кровать с белоснежным бельем. Кора села на край, взяла в руки тяжелую книгу, обшитую кожей, и принялась читать историю про юную княгиню, которую злой колдун превратил в трескуна, но прекрасный князь спас ее и снял заклятие.

Голос Коры тек ручейком, и Джерминаль сама не заметила, как заснула. Проснулась она в обнимку с подушкой и с ужасом поняла, что уже давно ночь, и ей нужно по малой нужде. Хорошо, Кора не стала тушить свечи, оставила одну, две другие положила на столик с зеркалом, рядом с огнивом. Свет разгонял по углам черные тени, очертания предметов чуть трепетали, будто бы были живыми, вздыхал ветер в дымаре, что-то скрипело в коридоре и вроде доносились шаги. Кто-то медленно шел: шлеп, шлеп, шлеп!

От страха живот свело судорогой, и Джерминаль зажмурилась, а когда открыла глаза, поняла, что это просто-напросто листья, посеребренные светом молодой луны, скребут в стекло. Свесила ноги, надела деревянные башмаки, взяла подсвечник, протопала к двери, толкнула ее и отшатнулась, уверенная, что сейчас на нее набросится злобный призрак.

В коридоре никого не было, мало того, напротив двери в туалет горели две свечи, давая скудный свет. Джерминаль устремилась на свет, сжимая подсвечник. Если вдруг кто нападет - подсвечником его! Он тяжелый.

Победив страх, она воспользовалась туалетом, быстренько вылила полкувшина воды, прислушалась, как журчит вода, и не дождавшись, как она шлепнется о землю, уже смелее выглянула в коридор, расправила плечи, и тут услышала песню, льющуюся издалека, слов было не разобрать, только девичий тонкий голос и неземная тоска по свободе, ветру, бьющему по щекам... А еще почему-то подумалось, что это поет не человек, и от осознания подкосились ноги.

Джерминаль юркнула в спальню, закрылась на щеколду, укрылась с головой одеялом, подтянула колени к животу, она больше не слышала песню, голос просто звучал в голове, проникал в душу, заражал ее смертельной тоской.

Не получалось успокоить себя правильными мыслями, что это лишившаяся рассудка дочь графа, чудились упыри, оборотни, привидения, танцующие вокруг кровати. Фантазия разгулялась, и начало казаться, что сама кровать с ножками в виде львиных лап ожила и крадется в коридор. Что-то не сходилось, Джерминаль чувствовала ложь графа, и ее это настораживало, даже закрадывалась мысль, что ее привезли сюда для страшного кровавого ритуала.

Разбудила ее Кора, принесшая чернильницу, перо и бумагу.

- Доброе утро, Джерминаль! Пора просыпаться, приведите себе в порядок и приходите завтракать, граф Айро тоже скоро будет, а после я преподам вам урок грамоты.

Джерминаль подумала, что раз пытаются чему-то научить, значит, убивать ее точно не будут.

***

Первые дни Джерминаль думалось, что это происходит не с ней, и она даже не тосковала по папке. Ей накупили игрушек, причем куклы были, как настоящие, пошили три великолепных платья, Кора разучивала с ней буквы, а потом Джерминаль пыталась писать их на бумаге, макая перо в чернила, и все время делала кляксы, но служанка все равно хвалила ее.

Хуже всего было ночью, когда воцарялась гробовая тишина, и замок оживал - вздыхал, охал и многоголосо смеялся. Джерминаль накрывалась одеялом и представляла, как с картин сходят призраки бэрров, живших здесь давным-давно, бродят по коридору туда-сюда вместе с чучелами убитых животных, замирают напротив ее двери и ждут, когда она себя выдаст.

Граф Айро обращался с ней лучше, чем папка, словно она его настоящая дочь, учил манерам и танцам, ни разу даже голос не повысил, не говоря о том, чтобы отвесить пинка или оплеуху. Прошла неделя, Джерминаль осмелела настолько, что даже стала спокойно проходить комнату с чучелами, изучила замок, подружилась с охотничьими собаками графа, ей было не привыкать к одиночеству, и отсутствие друзей не беспокоило ее.

С каждым днем тоска по папке все слабее скребла коготками, новая жизнь прорастала сквозь Джерминаль, будто трава - сквозь почву. Она перестала бояться и чуть что замирать, расправила плечи, черные тени больше не пугали ее, тихий голос улыбчивой Коры стал родным, мало того, Джерминаль снова захотела играть, вплетать чувства в мелодию ветра.

Если делалось одиноко и грустно, она становилась возле окна, закрывала глаза и начинала играть, растворялась в мелодии и сама становилась музыкой.

Сегодня был великолепный закат: подсвеченные лиловым облака казались голубыми, а небо заливал нежнейше розовый свет, стрижи носились по небу допоздна, из распахнутого окна тянуло сладковатым запахом цветения, и теплый, будто бы живой ветерок колыхал бархатные занавески. Завороженная Джерминаль наблюдала, как темнело небо, чувства переполняли ее, она поднесла флейту к губам и принялась играть сегодняшний вечер, но в дверь постучали.

- Джерминаль, это я, Кора.

Скрипнула дверь, и женщина вошла в комнату, поставила на стол тарелку с крупной земляникой.

- Бэрр просит, чтобы вы не играли пока, приберегли силы до ночи.

- Зачем? - удивилась Джерминаль, спрятала инструмент в футляр.

- Вы будете играть для его дочери, ей снова плохо.

- Но почему именно ночью?

- Потому что ночью ей хуже всего.

- Хорошо, - кивнула Джерминаль, и сердце сжалось от дурного предчувствия: сегодня ночью случится что-то ужасное, и ее жизнь изменится навсегда.

Нет, не должно! Зачем Кора тратит столько сил, чтобы научить ее читать? Чтобы погубить свои старания? Вот уж вряд ли! Да и граф столько времени разучивал с ней танцы, так расстраивался, когда у нее что-то не получалось.

Но ведь даже папка - предал, а это чужие люди. Дочь графа больна, как для нее играть? Что? Как это будет происходить? Пока не взошла огромная, зловеще-красная луна, Джерминаль мерила шагами комнату и жалела, что не сбежала - ее ожидает что-то скверное. Надо было наплевать на запрет и походить вокруг круглой башни, посмотреть, что там за дочь, вдруг нет никакой дочери, а граф прячет кровожадного монстра?

Полнолуние вон, какое жуткое! Разве может быть что-то хорошее в такое полнолуние? Вот уж нет, наоборот, оборотни лезут и упыри!

Когда в дверь постучали, Джерминаль вздрогнула и бросилась запираться на засов, но не успела - не дождавшись разрешения, порог переступил граф, посмотрел то ли с сочувствием, то ли с осуждением и сказал:

- Готова? Пойдем, - он протянул руку. - Не бойся, с тобой не случится ничего страшного.

За год мы выходили в море дважды: ранней осенью, когда начинались туманы, и поздней, в шторм. Я была нужна для того, чтоб "держать" команду - в центральную мачту был встроен огромный прозрачный камень с внушением, которое нужно все время поддерживать, чтобы гребцам не пришло в голову устроить бунт или выдать нас врагам, чутко охраняющим свои берега. Такое же внушение колдун встроил в меня, и все мы были братьям по несчастью, только гребцы сами позволили колдуну влезть себе в голову.

Раньше у колдуна вместо меня был мальчик, он оказался слабым и умер, теперь вместо взяли меня. Если бы не Эш, я сошла бы с ума от отчаянья. Он был добр ко мне, научил считать и читать. Если считать было полезно, то читать мне не нравилось, но я делала это лишь для того, чтоб Эш не обижался и побольше разговаривал со мной, он очень напоминал старую Фло. Когда-то старик был свободным колдуном, кое-что умел, и научил меня некоторым премудростям, например, путать мысли, чтобы колдун не мог их прочесть.

Всего на галере было пятьдесят гребцов - отъявленных головорезов-наемников, капитан Кош - молчаливая гора мяса с толстой черной косой до пояса, кухарка Лильен - женщина лет тридцати, заморенная своей безответной любовью к негодяю колдуну, я и Эш.

Поначалу я отчаянно пыталась сломать заклинание в своей голове пусть даже ценой собственной жизни, но заканчивалось все одинаково: из носа текла кровь, болела голова, хотелось спать и есть. Что я только ни делала: доводила гребцов, чтоб они сбросили меня за борт, цеплялась к чужим людям в надежде, что они меня прибьют, но ничего не получалось, колдун обо всем узнавал, и запретов в моей голове становилось больше.