– Не упорствуй, Ражный! Конечно, я не рассчитывал, что сразу сдашься, с тобой придется повозиться, поволохаться на ковре... Но признать победу сильного противника – не позор. А я сильный. И не хочу быть твоим соперником, меня более всего устраивает ничья и последующее партнерство. – Говоря это, он следил за состоянием Ражного, не упуская ни одной детали. – Я тебя вычислил. Три сотни человек сквозь сито просеял – около десятка таких, как ты, установил и с некоторыми поработал... Но интересен мне только ты. Почему – я тебе потом скажу. По твоему следу я пятнадцать годков топал. Как зверя тебя тропил. И вытропил!.. В Троице-Сергиевой лавре есть один схимомонах, с самой войны там, полковник, между прочим, выполнял спецзадания самого товарища Сталина. И можно представить, чем он занимался, если жить потом в миру ему стало неинтересно. Кудеяра я сначала к этому монаху приставил, и тот пять лет возле него жил, прислуживал сначала послушником, потом келейником. Много чего знал схимник и молчать умел, да ведь, как говорят, птица по зернышку клюет и сыта бывает... Орден твой, Ражный, называется Сергиево воинство. Или – Засадный Полк. Поскольку имя полководца – Пересвет, а духовного предводителя – Ослаб, то истоки воинства проследить нетрудно. Форма и структура его понятна, способность выживать и сохраняться, не поддаваясь ни времени, ни режимам, в общем, тоже: что-то вроде масонского братства, узкий круг, малое число посвященных лиц и разные степени посвящения, воинский или монастырский устав, клятвы, родовая порука... Меня интересует другое – внутреннее наполнение этой формы. И ты мне откроешь его.

Финансист сделал небольшую передышку, будто бы вновь рассматривая полотна Ражного-старшего и одновременно не спуская прикрытого и затаенного взора с младшего. Сегодня он уже не волновался так, как вчера; напротив, держался уверенно и в какой-то степени нагло. Он пытался зафиксировать реакцию противника, постепенно, как ему казалось, стягивая удавку, чтобы впоследствии сориентироваться и подкорректировать свои действия.

Ражный не предоставил ему такой роскоши.

– Я говорил, что остановился на твоей кандидатуре не случайно, – продолжил Поджаров с прежним легким напором. – И подвиг меня пойти на контакт... снятый Кудеяром видеоматериал. Точнее, нет. Еще раньше, когда Хоори принес мне зернышко, раскусить которое японцу не удалось. В силу слишком полярного мироощущения. В том самом манускрипте есть упоминание о яром сердце. Видимо, косоглазый долго грыз его, разрабатывал целые философские теории и пришел к выводу, что это всего лишь грозное сердце. Но я-то русский, мне не нужно долго искать смыслов выражения – ярое сердце, ярое око... Можно только представить себе, какой должна быть душа воина Засадного Полка, если он вышел из засады и вступил в бой. Это же натуральная мясорубка, это же они во вражеской крови плавают и жизней человеческих бессчетно уносят. Вражеских, но ведь человеческих... Мирскому обывателю, ополченцу какому-нибудь такого не вынести психологически, а вынесет, так зверем станет или всю оставшуюся жизнь ему чудиться будет, и окончит он дни свои в монастыре. Только воину с ярым сердцем по плечу совершать подобные подвиги. И это очень мудро – брать на себя самую страшную часть войны узкому кругу специально подготовленных к этому людей. Людей духовно укрепленных, выдержанных, стойких, с железной психикой и нервами. Одним словом, воинам-инокам, которых и выращивал Сергий Радонежский в своих монастырях. – Поджаров был не лишен самолюбования, и, кажется, ему нравилась собственная речь. – Так вот, Вячеслав Сергеевич... Когда я раз на двадцатый просматривал пленку с вашим поединком, обратил внимание на одну деталь: в третьей стадии схватки ты снял рубаху и устрашил соперника. Ты пошел в смертный бой и этим победил Колеватого. Он сломался, потому что умереть был не готов. Побарахтаться – с удовольствием, а с жизнью расстаться, когда уже генерал и жизнь приятная... А ты был готов умереть. Но не потому, что жизнь у тебя, прямо скажем, не генеральская и не президентская... По другой причине.

Финансист, кажется, добрался до самой сути и не хотел сразу выкладывать карты, намереваясь провести бросок или взять на болевой прием.

– Так по какой? – поторопил его Ражный.

– Нет, я могу засунуть эту пленку, куда ты посоветовал, но от этого ничего не изменится, Вячеслав Сергеевич. Ты утратил ярое сердце. От отчаяния ты даже готов снять рубаху и пойти на смерть. Но отчаяние, это не воинская ярость, как ты знаешь. – Он присел рядом с Ражным и посмотрел как-то виновато, словно оправдывался за свою дерзость. – Конечно, пленка – аргумент слабый. Если хочешь сильный, вспомни судьбы тех своих однополчан, которые вот так растратили... воинский дух, доблесть и ярость. И превратились в хороших добропорядочных обывателей. Насколько я знаю, имя им – калики перехожие?

– Калики перехожие – это полбеды, – возразил Ражный. – Безмерно яростных в цепи забивают, в вериги.

– Но ведь это же безмерно!.. А я тебе скажу, когда ты лишился яростного сердца. Сначала подобрал Героя Соцтруда, нищего из электрички, пожалел, пригрел... Потом у тебя Кудеяр появился. Ты не знал, что это мой человек, не увидел, пригрел и пожалел врага. Не увидел, потому что сострадал. А когда-то схимомонах Сергиевой лавры сказал ему одну крамольную, но замечательную вещь: жалость и сострадание – доля рабов Божьих, но не воинов его.

– Талантливый он парень, – еще раз похвалил Ражный.

– Профессионал, – скромно согласился Поджаров. – Обязан нам по гроб жизни.

– Кому – нам?

– Мне и Каймаку. Когда Бакатин сдал нашу агентуру за рубежом, Каймак организовал его вывоз с гуманитарным грузом. Иначе бы пожизненно парился на американских тюремных нарах.

– Так отдашь мне раба своего?

– На Кудеяре свет клином сошелся? Да я таких тренажеров тебе привезу! Хоть десяток!

– Не сомневаюсь. Да мне нужен именно этот. Понимаешь, для отработки... определенной методики борьбы требуется раб с достоинствами. Дорогие кинжалы закаливают раба...

– Впрочем, можем и договориться, – вдруг решился финансист. – Если это принципиально, закаливай... Меня интересуют другие твои условия, более существенные.

– Второе принципиальное условие – мне не нужен твой шеф, – заявил Ражный.

Тут он угодил в точку, но мгновенного сочувствия не нашел. Значит, в их предприятии третий полноправный совладелец существовал.

– Это невозможно! – Финансист порыскал взглядом по собеседнику. – Несмотря на все его заморочки, он нужен, как воздух. А потом... Каймак стоял у истоков проекта. Нет, невыполнимое условие, должен сразу сказать.

– Жаль, – буркнул Ражный. – Могло бы кое-что получиться. Как мне самому в голову не пришло создать не охотничий клуб, а борцовский?

– Если откровенно, – вдруг сказал финансист, – есть вариант... Каймак сам выйдет из игры, по своей воле.

– Любопытно, каким же образом?

– У меня есть сведения, шеф болен СПИДом, – не сразу сообщил Поджаров.

– Серьезное заболевание, – заметил Ражный: методы в этой компании были жесткие. – Впрочем, технология мне не интересна. Главное, его не должно быть. И последнее: все дальнейшие переговоры ведем только в присутствии японца.

О нем Ражный упомянул почти наугад, из соображений, что иностранец в бывшем Советском Союзе просто так, без помощи, «потеряться» не мог.

И сразу понял, что не ошибся.

– Японца? – невинно улыбнулся финансист. – Какого японца?

– Того самого, пропавшего на бескрайних просторах нашей Отчизны. Кажется, его зовут Хоори... Это имя или фамилия? Впрочем, не важно. Вези его сюда, и сразу же решим все остальные вопросы, в том числе и финансовый.

– Послушай, Вячеслав... – замялся тот. – Ты всегда говоришь так, в ультимативной форме? Как-то нецивилизованно. Советую тебе соразмерять свое положение и запросы.

– Спасибо за совет, но без Хоори далее мы не сможем сделать ни шага, – спокойно утвердил Ражный.

– Да зачем он тебе нужен, не понимаю, – будто бы искренне расстроился Поджаров. – Хоори с нами в плотной связке, но он ничего не решает. Он когда-то делал попытки взять верх, но мы его обломили...