– Вот за это спасибо. – Ражный потянулся к ее руке, но Оксана дернулась и чуть не погасила свечу.

– Не прикасайся ко мне!.. Иначе я выпью твою силу. А она тебе еще понадобится...

Само существование Ослаба, сама фигура этого старца была, пожалуй, самой таинственной, сакральной частью Сергиева воинства. Некоторые вольные араксы, ведущие более мирской, бытовой образ жизни, никогда с ним не встречались и закономерно считали его некой притчей, мифом, символом, которого нет на самом деле, что он – сосредоточение мудрости, своеобразный духовный канон, по которому полагается жить защитнику Отечества и с помощью коего воспитывать новое поколение. Он носил не имя, данное от рождения, а титул, как и Пересвет, и потому казался слишком отстраненным и далеким, но все отлично знали и толковали этот титул – Ослаб (с ударением на последний слог), и означал он ослабленного человека. Разумеется, физически ослабленного, для усиления другой ипостаси – духовной.

Считали, что Ослаб, как традиционный соуправитель Засадного Полка, появился при Сергии Радонежском, который лично и через учеников своих, собирая иноков в воинские монастыри – не простых крестей, черносошенных смердов, не богатырского телосложения людей, а иных – дерзких, ярых, своевольных, среди которых были всякие, большей частью лихие разбойники, по природе своей обладающие воинским духом и удалью. Ему не нужны были смиренные молельники, боязливые и робкие перед жизнью и Богом, напротив, и потому, дабы испытать их возможности, а потом привести к чувству, требовался духовный полководец, способный пробудить в них не силу, коей было в избытке, но Ярое сердце. Так вот, преподобный испытывал найденных и приведенных в монастыри послушников с помощью слабосильного, но досужего умом старца Ослаба (более известного, как Ослябя), который ведал способ достижения высшей духовной власти в умерщвлении плоти.

Но не тот способ, что был известен в то время, пришедший вместе с христианской верой из Византии – долгим, чаще всего, безуспешным смирением плоти через посты, лишения и молитвы; иной, более древний, уходящий корнями в скифские времена, в библейский период, когда еще знали и на себе испытали силу и мужество северного народа Магога – народа, еще не утратившего образ и подобие Божье.

Никто не делал специальных изысканий в этом направлении, однако существовал огромный, внутренний фольклорный пласт, отчетливо доносящий истоки происхождения традиций, впрочем, как и происхождение родов, обычаев и нравов, строго соблюдаемых в воинстве.

Мать Ражного была из мирских женщин, хотя не совсем и так, поскольку вела свой род от старообрядцев никонианского раскола, причем принадлежала к толку истовых, верных своей вере и упрямых людей, не признающих никакую власть, кроме Божьей. Из этого толка араксы брали невест, чтобы освежить кровь, и отдавали своих девственниц за староверов с той же целью. Ражный не помнил матери вообще; она умерла во время родов, что случалось с мирскими женами араксов не так редко, ибо родить богатыря весом до шести килограммов безболезненно могли лишь родовитые дочери поединщиков. А вскормила и воспитала его вторая жена отца – Елизавета, пришедшая из рода крестей. Она знала тысячи сказов, баллад и сказок о Сергиевом воинстве и не только о нем; и слушать ее было интересно что в двух-, что в двадцатилетнем возрасте. Так вот, судя по этим преданиям, Ражный сделал вывод, что такое явление, как Ослаб, восходит к древним скифским временам, ибо оно полностью отождествляется с Гогом – князем северного богатырского народа Магог. Во всех сказках о военных походах этого народа на восток его князь Гог был ослабленным по особому ритуалу: ему распаривали руки и ноги в «немтыре» – горячем отваре травы, от которой немели, становились бесчувственными мягкие ткани, после чего он сам подрезал себе сухожилия, и так, чтобы оставалась возможность передвигаться, ездить на коне, совершать руками нехитрые действия. Но нельзя было владеть ни мечом, ни другим оружием, ни даже ударить кулаком. Если сухожилия срастались и крепли, то князь подрезал их снова или слагал с себя верховную власть. Когда же они рвались, Ослаб был обязан сложить свои полномочия, и не по причине своей неподвижности; разорванные сухожилия означали, что духовный управитель управлял не только словом...

Точно такой же ритуал совершал инок, которого на тайном соборе пожизненно избирали Ослабом.

Главным оружием Гога и Ослаба оставалось вещее слово.

Ослаб не только вершил суды и управлял духовной жизнью воинства; обязанности походного судьи, прокурора и полкового священника занимали времени меньше, чем основной его труд – Радение о будущем. Здесь он становился предсказателем, оракулом, астрологом, тонким аналитиком и ретивым молитвенником. Прежде чем протрубить Сбор Засадного Полка, Ослаб должен был получить благое слово Преподобного Сергия, который денно и нощно молился на небесах за все русское воинство.

Именно для Радения о будущем Ослаб собирал опричину, бывшую ему глазами и ушами. Он никогда не выходил в мир из своей кельи, расположенной неподалеку от боярских хором, за исключением момента, когда объявлял Сбор Засадному Полку. А так обычно довольствовался тем, что ему приносили приближенные араксы и иноки, которых он рассылал по всему свету.

Его вотчиной была Судная Роща, где старец не только судил и наказывал провинившихся араксов; здесь, как в глубокой древности, вершились все самые важные праведные дела и принимались судьбоносные решения.

На древе Правды в Судной Роще не было живого места от жертвенных знаков, когда-то вбитых, вколоченных в его ствол. Ражный стоял под ним и слушал, как трещат и лопаются живые волокна...

Суд начался в тот же миг, как появился Ослаб – глубокий медлительный старец в черной рясе схимомонаха. На вид он был иссохшим, утлым, выветрелым от времени, однако былую мощь выдавал низкий, далеко не старческий голос и жесткие на вид, длинные седые волосы, охваченные главотяжцем. Бороду он не носил, дабы лицо было всегда открытым, но не брил ее, а выщипывал суровой нитью. Взгляд его казался самоуглубленным и, верно, оттого расплывчатым, неуловимым; в руках Ослаб держал костяные четки, увенчанные крестообразным мечом.

Утро было яркое, морозное, вздымающееся над землей солнце пробивало косыми лучами облетевшую дубраву, и густой иней, лежащий на черных ветвях, наливался густым багрянцем, создавая впечатление безмолвного и холодного пожара. Ражный стоял босым на ледяной земле и голым по пояс: перед судом Ослаба представали без всякой защиты. Но повинуясь внутренней потребности скрыть уязвимое место, он встал плечом вперед, отведя правый бок из-под взора старца.

Иноки, приведшие Ослаба в Судную Рощу, тотчас же удалились – верховный суд Сергиева воинства не имел ни присяжных, ни приставов, ни секретарей; он происходил, как поединок, один на один. Не осужденный, не подвергнутый казни и не закованный еще в вериги, с появлением старца Ражный ощутил на себе невероятно тяжкий, прижимающий к земле груз. Не входя в раж, он чувствовал, как от него исходит мощный поток подавляющей энергии: Ослаб словно приземлил его, повязал незримыми цепями и теперь держал на растяжках, как держат дикого медведя.

– Кто ты, аракс? – с ходу спросил Ослаб и, опершись на рогатый посох, чуть приспустился на подогнутых ногах.

– Вотчинник из рода Ражных, внук Ерофеев, сын Сергиев, именем Вячеслав, – ответствовал он, как подобает.

– Сын Сергиев, – зацепился судья. – Помню твоего отца, достойно боярил. Но путь свой не в иночестве закончил, мирской дорогой отправился...

– В последней схватке он получил увечье, – осторожно попытался защитить отца Ражный. – Рука отсохла...

Старец недовольно вскинул брови.

– Но умер он не от увечья – от мирской болезни сердца. Не слышал я еще, чтобы аракс погибал от инфаркта... Давал он наказ – беречь Ярое сердце?

– Давал...

– А ты не исполнил наказа и утратил воинский дух. – Ослаб сделал три шага, приблизился настолько, что посох его уперся в землю между босых ступней. – Возле тебя волк очеловечился, а диких зверей заводят, чтобы самому озвереть... По моему настоянию боярый муж свел тебя на ристалище со Скифом. Я испытал тебя, аракс, и убедился в том, что приносили мне опричники. У тебя не хватило ярости, чтоб одолеть инока. Ты открылся миру, и он пьет твою силу.