– Я вообще ничего не собираюсь требовать. Во всей этой суете мне интересно лишь взглянуть на стиль Мопа-тене.
– Хоори готов встретиться... Но ты лучше откажись!
– Почему?
– Косоглазому не поединок нужен, а видеозапись боя. Потом его аналитики обработают, разложат по элементам, по деталям, расшифруют. Там такие спецы сидят! И когда просветят насквозь, снимут каждый твой шаг, каждую тренировку – кинут тебя! Вернее, нас с тобой.
– Неужели японцу не хватило для анализа схватки с Колеватым? – откровенно изумился Ражный. – Там-то два натуральных поединщика.
Поджаров несколько метров прошел, глядя себе под ноги, обогнал Ражного и встал на пути.
– Не хватило. Потому что он не видел и никогда не увидит этой пленки.
– Вы как пауки в банке, – обронил Ражный, но финансист пропустил это мимо ушей, сказал с чувством затаенной горечи:
– Съемку борьбы с генералом Колеватым делал мой человек. А ты его недавно порешил... Просил же тебя...
– Твоего человека зарезал волк.
– Знаю... Да волк-то твой. – Он подавил эмоции. – Так что тебе придется вести себя не так, как считаешь нужным, а как выгодно для дела. Если Хоори все-таки станет напрашиваться или заводить тебя, чтоб выйти на ковер, – не соглашайся ни в коем случае. Я понимаю, соблазн накостылять ему велик, но сработаешь на него. Он-то готов сносить любые оплеухи.
– Когда же ты собрался скинуть его с хвоста? И как, если он всевидящий и вездесущий?
– Косоглазого во вторую очередь, – поспешил предупредить Поджаров. – Сначала освободим Каймака. От «зелени» и от должности. А без него и Хоори задавим. Неужели мы, два русских мужика, не зажмем японца?
Ражный развернулся и пошел назад, к базе. Финансисту ничего не оставалось, как пойти следом.
– Ты не боишься, что потом, когда останемся вдвоем, я скину и тебя? – на ходу и деловито поинтересовался Ражный.
– Не боюсь, – сразу и твердо ответил тот. – Меня нельзя скинуть, как с черепахи панцирь. Проглотят тебя с потрохами, идея-то в воздухе носится, а при нынешней технике!.. Тебе лучше со мной в паре, чем с этими козлами или с другими...
Он замолк, поскольку до базы оставалось не больше сотни метров, и все-таки у самых ворот не выдержал, прошептал:
– Нажрался всякой гадости... Мутит. До горшка бы дотянуть.
Они дотянули до крыльца гостиницы, когда со второго этажа из окна вместе с осколками стекла вылетела тарелка и еще что-то бесформенное и неразличимое. Финансист сошел с тропинки, пнул полуобглоданный бараний бок и, забывшись, сказал громко:
– Капризничает, сука! Нормальной пищей швыряется! Все подавай ему...
В тот же миг из номера послышался натуральный поросячий визг, стук мебели и звон бьющейся посуды.
Еще не поднявшись даже на крыльцо, на короткий миг взмыв чувствами ввысь, Ражный увидел, что произошло, и его непроизвольно передернуло. Когда же забежал на второй этаж и толкнул дверь, видение подтвердилось.
За столом с поваленной и перемешанной посудой сидел Каймак, уткнувшись лицом в блюдо с мясом. В одной руке был точно такой же бараний бочок, что вылетел в окно, в другой – большая накрахмаленная салфетка. Егерь заколол его столовым ножом, точно так же, как однажды разъяренного кабана – точным ударом в загривок, и кровь еще хлестала фонтаном. Сам Агошков ползал по полу у входа и, по-волчьи подтягивая живот, изогнувшись, пытался вывернуть себе не желудок – душу вместе с гулким, нутряным ревом...
Финансист так и не вошел в номер, стоял в проеме распахнутой двери, машинально двигал челюстями, словно что-то пережевывал, и изредка, с трудом, сглатывал. Прошла минута, прежде чем Ражный схватил за шиворот рыгающего егеря и поставил на ноги: странно, что у спецназовца, прошедшего Афган, так сильно проявился комплекс молодого бойца, впервые убившего противника.
– Зачем ты его? Как кабана? – Ражный встряхнул Агошкова.
Тот потыкал трясущейся рукой в сторону Каймака, но сказать ничего не смог, вновь нагнулся и заревел. Тогда Ражный взял со стола откупоренную бутылку водки, облил голову егеря, завернув ее, поплескал в лицо.
– Ты убил человека!
Он вдруг медленно отер лицо тыльной стороной ладони и отрицательно мотнул головой.
– Это... не человек.
– Что? Приставал? Домогался?.. Ну, врезал бы ему! Ты же не девочка! Зачем же резать?!
Глаза Агошкова сузились, взгляд стал волчьим.
– Это не человек! Я убил не человека!
– Кого же, дурак? У тебя четверо! Подумал?
Рука егеря вновь потянулась к Каймаку.
– Людоед! Он – людоед... Это не барки... не бурбака... Там... человечина! Ел сам... И меня накормил!
– Да ты с ума сошел, – внезапно ощутив рвотный позыв, выдавил Ражный. – С чего ты взял?
Каймак пошевелился, расслабился и из руки на пол вывалился бараний бочок. Поджаров наконец опомнился, вошел в номер и притворил за собой дверь. Однако все еще жевал и сглатывал...
– Он сам сказал!.. Когда я поел... – Агошкова загнуло еще раз.
И в тот же миг начало рвать финансиста.
– Ты что? – спросил Ражный. – Тоже человечины наелся?
Финансисту будто полегчало, схватив с кровати полотенце, вытер лицо и будто стер страх и ошеломление, выматерился.
– Что ты сделал, придурок?! – Это относилось к егерю. – Ты соображаешь, что натворил?! Да пусть он жрет, что угодно! У него же деньги!..
И осекся, поняв, что внушение не по адресу: егерь ни о каких деньгах не знал и знать не мог. В сердцах пнул бараний бочок...
В это время на пороге очутился Карпенко, невозмутимо оглядел номер, присвистнул:
– Ни хрена себе! Картина Репина... А я посуду мою внизу, думаю, что за шум? Вы чего, мужики, офонарели?
На него никто не обратил внимания. Финансист сел на кровать и обхватил голову руками:
– Что будем делать? Как деньги вытаскивать?
Вероятно, сказано было Ражному, а может, и самому себе как размышление вслух.
– Это ты его прирезал? – спросил старший егерь Агошкова. – Удар знакомый...
– Посмотри, что на блюде? – Ражный указал кивком головы. – Что это такое?
Карпенко осторожно взял Каймака за остатки волос, отставил голову на стол.
– Как что? Мясо. Жареное на углях мясо... – Понюхал. – Нет, сначала подкопченное, потом зажаренное. Называется – барбекю. Это берется бочок... Ребрышки! Сначала чуть коптятся, потом жарятся на углях. Или в духовке...
У Ражного заныл раненый бок, словно к непогоде.
– Чье? Чье мясо?!
– Кто его знает? – взял кусок, покрутил. – Сергеич, я хоть и старший егерь, но вот так, с ходу определить...
– Ты медик. Фельдшер! Скажи, это человечина?
– Человечина? – спокойно переспросил Карпенко, потрогал обглоданные кости возле Каймака, понюхал. – По запаху, так вроде человечина...
– А ты что, нюхал ее?! – Его невозмутимость выводила Ражного из себя.
– За стол усадил! – вдруг стал рассказывать Агошков. – И не приставал. Не домогался на сей раз! Стакан водки налил, про жизнь расспрашивал, про детей...
– Кто ее не нюхал, если в медицинском учился? – пожал плечами старший егерь. – Скелеты вываривали... Хрен знает, по виду как собачатина. Или тощая свинина. По костям, так гомо сапиенс... А может, и не сапиенс. Просто гомо... В общем, барбекю.
– Труп надо убрать, пока не приехал Хоори! – вскочил финансист. – И все следы!..
И тут в номер влетел телохранитель Каймака и мгновенно, профессионально оценив обстановку, выхватил пистолет из плечевой кобуры, наставил сразу на всех.
– Стоять! Не двигаться! Кто его?!
– Я! – крикнул Агошков, при виде нацеленного оружия вдруг наконец-то выпрямившись. – Это я его грохнул!
И пошел на ствол пистолета грудью. Телохранитель не ожидал такой прыти, сделал шаг назад.
– Стоять!
– Стреляй! – рванул на груди камуфляжную куртку и тельняшку. – Стреляйте, людоеды! Не хочу! Я не хочу с вами жить! Стреляйте! Или я вас всех!.. Как кабанов!..
Он бы выстрелил. Уже и палец на спусковом крючке вытянул его холостой ход, но лишний шаг назад и порог под пяткой телохранителя спасли Агошкова. Остальное произошло молниеносно – спецназовская подготовка пошла впрок. Егерь вышиб пистолет, нанес сильнейший удар в пах и с разворотом – каблуком по голени. В следующий миг подхватил оружие с пола, резанул волчьим взглядом.
