Поэтому всякий вотчинник обладал дополнительным, тайным арсеналом, неведомым даже вольным араксам, однако при этом не имел права использовать его в поединках на земляных коврах Урочищ.

Японец расстегнул свою сумку, неторопливо переоделся в кимоно, затянулся белым поясом и встал лицом на восток с сомкнутыми над головой руками. Почти незаметно для глаза он стал проседать, сгибая ноги колесом, и через несколько минут застыл изваянием, напоминающим скульптуру с индийского храма Кама Сутра. Лица при этом не было видно, и когда он резко, неуклюжим, лягушачьим прыжком обернулся, Ражный не узнал его: зеницы закатились и сквозь узкий прищур век виднелись лишь белки глаз, на искаженном лице появились красно-белые разводья.

– Хик! – то ли выдохнул, то ли выкрикнул он и, расцепив руки, выкинул их вперед растопыренными пальцами.

Расстояние между ними было в сажень, однако Ражный явственно ощутил легкие уколы по телу и сразу же после этого жжение, словно опалило крапивой. Чтобы увидеть природу выбрасываемой противником энергии, следовало бы воспарить нетопырем, однако делать это, не зная особенностей тайной школы Мопа-тене, сейчас было опасно. Тем временем Хоори сделал еще один каменный скачок на колесообразных ногах – пошел на сближение и убыстряющимся движением сделал ложный хлопок перед лицом, словно хотел ударить по ушам, и снова выкрикнул:

– Хик!

Ощутимая и гулкая волна воздуха, будто ударная волна, толкнула в виски: Мопа-тене определенно относилась к энергетическим видам единоборств, и должно быть, эти его бесконтактные удары для неподготовленного поединщика могли стать шокирующими. Ражный выставил блок, который в сече назывался коловратом или свастикой, когда руки выбрасываются вперед и назад, как лучи с загнутыми концами, а лопатки при этом накрывают позвоночник. Владению этим способом защиты араксов начинают учить с момента посвящения – с тринадцати лет; коловрат был самым первым этапом овладения Правилом без специального станка и считался оружием обороны. Возникающая при этом крестообразная энергия, как крест нательный, хранила от самого мощного удара, нанесенного в состоянии аффекта, поскольку отводила его, смягчала и делала скользящим. На основе защитного коловрата, оберегая свой уязвимый правый бок, Ражный отработал прием нападения – волчок и опробовал его в поединке с Колеватым.

Он знал, что видеокамеры сейчас снимают, фиксируют каждое движение, однако был спокоен, ибо не придумали еще такой техники, которая бы считывала его внутреннее состояние и перемещение энергии, скрытой в плоти. Впрочем, если и существовало что-либо подобное, то невероятно громоздкое, и Ражного следовало облепить датчиками с ног до головы и подключить к компьютеру.

Тем временем Хоори покачался на согнутых ногах – его окаменелая неуклюжесть говорила о сильнейшем напряжении суставов и мышц – затем так же без контакта, поочередно взмахнув руками, он будто расчесал, располосовал Ражного скрюченными растопыренными пальцами со своим глубоким, шипящим выдохом. При этом его язык посинел и вывалился изо рта, как у висельника. Можно было бы еще поманежить его, давая возможность показать все, что содержит в себе арсенал тайной тибетской школы, однако задача сейчас была совершенно иная – сблизиться, войти с ним в контакт и побарахтаться несколько минут. Причем и явная победа Ражному сейчас не требовалась; важнее было, чтоб он уехал отсюда, полный самоуверенности и надежд, что «скифский стиль» вполне доступный вид борьбы, которым можно овладеть за несколько лет тренировок.

Совершеннолетним араксам запрещалось участвовать в каких бы то ни было мирских спортивных состязаниях – дабы не искушаться этими легкими победами на публике и не привлекать к себе слишком пристального внимания. У Ражного имелся хороший предлог – ранение, чтобы бросить спорт на самом пике славы, и теперь это была первая мирская схватка после Пира.

Японец сделал еще одну попытку энергетической атаки, но сверхнапряжение «сырых жил» могло закончиться сильнейшими судорогами, и он начал раскрепощать себя, выпрямляться, переходя в нормальное состояние. И когда Ражный увидел в щелочках глаз карие зеницы, мгновенно сделал выпад и захват шеи противника. Тот находился в неком промежуточном положении, запоздал с реакцией и вынужденно оказался в стойке братания.

Повозившись несколько минут в плотном зацеплении, Ражный прощупал шею противника, нашел нужную точку и, выпустив его, больше и близко к себе не подпускал. Хоори кроме Мопа-тене владел десятком других видов борьбы, и это сейчас мешало ему больше всего. Ражный заставил японца все время атаковать, всякий раз меняя приемы и методы защиты, таким образом окончательно сбив его с толку. А сам тем временем тщательно изучал его физиологию, теперь практически без перерыва паря над ним летучей мышью. Отыскать или увидеть уязвимые места у аракса в поединке было невероятно трудно, поскольку в равном бою невозможно оторваться чувствами от земли даже на несколько секунд; тут же соперник помогал сам, без устали вертясь вокруг Ражного, и был как на ладони. Правда, несколько мешали его перекачанные, толстые мышцы, прикрывающие свечение внутренних органов. Среди бугристых, как латы, мышц на животе он отыскал вторую точку и, приземлившись на секунду, нанес несильный удар ладонью с подогнутым безымянным пальцем. Противник ничего не ощутил в этот миг, ибо пытался в это время сам достать ногой в подмышечную область противника. И камеры, снимавшие борьбу, не могли запечатлеть этого безобидного хлопка – Хоори был в тот миг спиной к ним и лицом к реке.

Эта импровизированная схватка напоминала бои без правил и весьма отдаленно – сечу. Несмотря на свой вес, Хоори неплохо прыгал, но после многочисленных промахов и кувырков скоро отказался от эффектных, киношных приемов, да и через полчаса боя уже подвыдохся, чтобы летать по воздуху. А последняя, третья точка, своеобразный терморегулятор селезенки, обнаружилась у него под правой коленкой, много ниже, чем обычно – верный признак уроженца жарких, южных районов, и достать ее проще всего было, когда он прыгал или высоко вскидывал ногу. Снова сцепляться с японцем, брататься и брать под коленки Ражный не хотел: дезодорант давно испарился и от вспотевшего противника несло мускусом – затхлым запахом лука и гнилой селедки. (Впрочем, и запах дезодоранта в «полете нетопыря» вонял ничуть не лучше.) И укладывать на землю Хоори он не желал, в первую очередь, чтобы не оставлять на его теле никаких следов, во-вторых, думал закончить схватку если не вничью, то с небольшим перевесом: например, послать его в нокдаун – встреча-то будто бы товарищеская – и остановить бой.

Но тут произошло непредвиденное: финансист, бывший единственным зрителем борьбы, вдруг начал делать какие-то знаки, указывая куда-то вдоль забора. Ражный на миг обернулся и увидел телохранителя Каймака – изрезанного стеклом, окровавленного, блаженного, улыбающегося и бредущего прямо на них. Этого невольного каннибала связали и заперли в номере вместе с шефом, завернутым в ковер, и наказали Карпенко присматривать, да, судя по виду, больной развязался и прыгнул в только что застекленное окно.

Японец находился к нему спиной, однако косой его глаз уже начинал заворачиваться вправо, увлекая голову, и Ражный в тот же миг, не мудрствуя лукаво, крутанул волчка. Удар пришелся уже по затылку Хоори, опрокинул его и лишил сознания. Тем временем Поджаров бережно взял телохранителя под ручку и, словно с куклой, прошествовал мимо, уводя блаженного под прикрытие можжевеловых зарослей.

Когда они исчезли из виду, Ражный хлопнул японца под сгиб колена, затем потряс за плечо и перевернул на спину. Взгляд его разъехался в разные стороны и блуждал бессмысленно, как у телохранителя, однако битый Хоори быстро приходил в чувство.

– Что произошло? – невнятно спросил он, вертя головой. – Этого не может быть... Прошу... Прошу вас еще раз! Я сейчас встану в прежнюю стойку...

– Вы что, мазохист? – спросил Ражный и подал руку. – Надеюсь, не станете спорить, что я одержал чистую победу?