И на базу приехал в полном смысле зачарованным.

– Как это делается? – доверительно спросил он. – Ты обещал сделать меня первым своим учеником... Что это было? Вакуумная бомба или... Или – что?!

– Божья десница, – попытался отделаться Ражный. – Иди спать, утро вечера мудренее...

– Вот этого не надо! Не надо! – со страстью зашептал финансист. – Скажи, что я должен сделать, чтобы... овладеть? Что? Специальные упражнения? Изнурительные тренировки? Неизвестные науке природные явления? Физика? Или поесть человечины?..

Карпенко с трудом увел его в гостиницу, влил стакан водки и уложил спать.

Тогда у Ражного и родилась мысль, как наказать Поджарова: усилить его очарование, довести до абсурда все, что он видит и слышит, после чего можно спокойно выпускать в мир. Так дед Ерофей поступал со следователями НКВД, когда его арестовывали и допрашивали о тайнах колдовства. Однако он сам смертельно устал и, оставив замысел на утро, заперся в доме и повалился спать.

Но проснулся скоро, на рассвете, и опять от чувства, что кто-то проник в дом и теперь бродит по нему, излучая болезненную страсть. Это мог быть только финансист, подобравший ключи или отмычку.

– Я же сказал: утром ты все узнаешь! – возмущенно сказал он в гулкий сумрак дома. – А сейчас уходи, не мешай спать!

– Хочу сейчас, – спустя некоторое время послышался женский голос. – Утром все будет не так... Потому что взойдет солнце.

Он не узнал голоса и спросонья решил, почудилось...

– Что ты... хочешь? – спросил настороженно.

– Узнать... Хочу узнать. Почему вы... Почему ты хочешь жениться обязательно на девственнице?

Ражный потряс головой, сильно потер глаза, выдавливая колючий песок недосыпа.

– Я говорил, чтобы ты ушла с моей территории! – напомнил он раздраженно. – Совсем, навсегда!.. И ты обещала!

– Уходила и снова вернулась. – Миля выступила из-за мольберта, словно призрак. – Мне не дает покоя вопрос... Это не любопытство! Если ты до сих пор не женился из-за того, что не встретил девственницу... Значит, это серьезно. Ты же умный и сильный человек! И не романтик, чтобы жить фантазиями. Мне надо знать, почему?

– Как ты попала в дом? Подобрала ключи? Взломала крышу?

– Нет, вошла через дверь...

– Но дверь заперта на внутренний амбарный замок!

– Она была открыта... Я толкнула пальчиком и отворила.

– Ясно!.. Теперь потяни ее на себя и исчезни!

Как и в прошлый раз, он точно помнил, как запирал входную дверь...

– Не уйду. Пока не узнаю, почему тебе нужна девственница.

– Я тебя выкину отсюда! – прорычал он, вскакивая.

Миля даже не вздрогнула, лишь отрицательно помотала головой.

– Не сможешь, совесть не позволит выбросить девушку. А если приблизишься ко мне – прыгну на шею, как кошка, вцеплюсь руками и ногами – не оторвешь. Так что лучше не подходи.

Ражный лег, укрылся с головой одеялом из волчьих шкур, отвернулся к стене. Она несколько минут ходила по дому, ступая мягко, по-кошачьи, затем принесла стул и села в изголовье, словно возле больного.

– Ты же не спишь?.. Скажи, и я уйду. Трудно сказать? Сам не знаешь?.. Нет, ты знаешь, иначе бы не искал... Почему-то я не верю, что ты сектант. Кажется, вполне современный, нормальный мужчина. Хоори мне говорил, ты служил в армии, на границе. И был даже ранен... Это правда?.. Был ранен и должен был умереть, но не умер. Ты такой сильный, да? Что можешь не поддаваться смерти?

Он вдруг ощутил голод и вспомнил, что не ел уже двое суток. С детства он был приучен есть только на ночь – пище требовался покой! – и исключительно твердую пищу, без печеного хлеба. Вместо него употребляли пресные сухие бублики и баранки. Миля оживилась, когда он резко встал, однако, не удостоенная даже взгляда, вновь осела, будто снег, сбитый с дерева. Ражный вышел в кладовую, где находились его собственные запасы, снял с проволоки длинный и тонкий брусок копчено-вяленой кабанятины, затем на кухонном столе острым ножом нарезал, вернее, настрогал тончайшие ломтики, сдернул с гвоздя связку баранок и сел есть.

И вдруг, ощутив спиной взгляд Мили, перестал жевать.

– Ты есть хочешь? – спросил не сразу.

– Хочу, – без жеманства проговорила она. – Очень хочу.

– Садись.

Она принесла стул, села и, не найдя вилки, взяла мясо руками. Ела без жадности, но в глазах светился голод. С пересохшей каменной баранкой у нее ничего не вышло, и тогда Ражный разломил несколько штук и, положив на тарелку, дал молоток.

– Чтоб зубы не сломала без привычки.

– Как все у тебя странно, – попыталась она еще раз завести светский разговор. – Будто на самом деле сектант... Или нет – монах! Аскетическая обстановка, суровая пища... Как ты спишь без постели, на досках? Твердо же... Я несколько ночей поспала на полу, в вагончике – бока заболели. И пища у тебя... очень вкусная. Только... Только запить бы...

Ражный молча зачерпнул из кадки кружку воды, поставил перед Милей.

– Это у тебя завтрак? Или... ужин?

– Ем, когда голоден...

– Я тоже! – засмеялась она. – В основном ягоды... В брошенных деревнях много малины. И одичавшие сады... Яблоки крупные, но очень кислые. Много грибов, да я в них не разбираюсь и боюсь отравиться... Оказывается, человеку так мало надо! И знаешь, мне нравится такая жизнь. Первый раз я ощутила свободу. Не ту, о которой все время говорят, спорят, – настоящую свободу. Я стала смеяться! Просто так, когда мне радостно.

– Придет зима – будешь плакать, стрекоза.

– Не буду! Я нашла вагончик, совсем целый. Вставила стекло и отремонтировала железную печку, – сообщила Миля с удовольствием и внутренней гордостью. – Сейчас заготавливаю хворост... Если бы у меня был топор!

– Я дам тебе топор, – пообещал он. – И нож.

Видимо, она решила, что разговорила Ражного, добилась его расположения.

– А скажешь? Откроешь тайну?.. Не давай ни топора, ни ножа – скажи! В чем смысл девственности? Почему природа так устроила?.. Зачем тебе непорочная дева?

– Чтобы продолжить род.

Миля попила воды и встала, осматриваясь: почти совсем рассвело и проявилось строгое убранство дома.

– Ну вот... Я снова начинаю думать, что ты сектант. Так серьезно относишься... к продолжению рода. Несовременно... И не хочешь открыть тайны.

– Ее нет. Никакой тайны нет! Все просто, и об этом знают... По крайней мере, еще недавно знали. Лет сто назад... Если не знали, то поступали интуитивно, по зову голоса родовой памяти. – Ражный убрал тарелку в шкаф, смел крошки со стола. – Или... по образу и подобию Божьему.

– Не понимаю... Пока ничего не понимаю!

– Почему Господь избрал девственницу Марию, чтобы родить своего Сына, Христа? Почему все пророки рождались от непорочных дев? А стали бы они пророками, будучи рожденными порчеными женщинами?

– Не знаю... Это сложно. Я не разбираюсь в религии, хотя в школе нам давали. – Она все больше смущалась. – Но никто так не ставил вопросов...

– Ты слышала, в некоторых племенах существовал обычай: вождь обладал правом первой ночи?

– Да! Конечно, слышала!

– Зачем это ему было нужно?

– Дикие обычаи, наверное... Пенки снимал.

– Работал! Заботился о здоровье своего племени.

– Это шутка, да? – неуверенно спросила она.

– Добро, скажу проще, – согласился он. – Первый мужчина закладывает... души всех будущих детей, которых потом родит женщина, независимо от кого. Генетический код, тончайшую материю разума и сердец для всего потомства... И еще... Он делает ее матерью. Дает то, чего нет еще у девственницы – ген материнства. Я хочу, чтобы души моих детей стали продолжением моей души. Хочу, чтобы моя жена получила дар материнства от меня. И тогда мой род продлится. В противном случае он прервется, а на свет появятся ублюдки, родные только по крови.

– И это – все? – растерянно спросила Миля.

– А разве этого мало?

– Нет... Я была не готова к такому... Думала, все на самом деле проще...

– Теперь ты скажи, – перебил Ражный. – Как попала в мой дом?