— Нарвать тебе еще травы?

— Нет, мне уже лучше, — оборотень сел, потер виски руками.

— С тобой всегда так? — сочувственно спросила Катя.

— Нет. То есть, я всегда испытываю недомогание. Но так плохо, как в этот раз, мне никогда не было. Я даже не смог оставаться волком… Спасибо, что осталась со мной. Тебе было очень неприятно?

— Нет, — мужественно солгала Катя. А потом приглушалась к своим ощущениям и поняла, что не так уж она далека от истины.

— Я хотела понять, что ты чувствуешь, — задумчиво добавила она.

— Ты добрая девушка, — усмехнулся оборотень. — Ты меня пожалела. Но ты не знаешь, что я чувствую. А мне хотелось бы сказать тебе об этом.

У Кати екнуло сердце. Неужели он признается в любви? Что же сказать ему в ответ? Но оборотень заговорил совсем о другом.

— Через два дня наступит полнолуние. Фаргит все время настороже. Наш план осуществить будет очень сложно, и, скорее всего, я погибну…

— Мы все можем погибнуть, — возразила Катя. — Не надо себя заранее настраивать.

— Я буду защищать вас и погибну, — повторил оборотень. Его голос звучал спокойно, даже ласково. — И когда это случится, я не хочу, чтобы ты, по доброте своей, жалела меня. Я мечтаю об этой участи. Потому что если бы я остался жить, я проклял бы тот день, когда встретил тебя.

Закончив так неожиданно, оборотень замолчал. Катя не стала притворяться, будто ей непонятны его слова. Да, все так и есть: мысли о несбывшемся счастье невыносимы — она это знала по себе. Она представила себе старого оборотня, отверженного, одинокого, скитающегося по лесам и проклинающего свое долголетие… Она представила себя, лето за летом приезжающую на берег Камышовки, чтобы снова и снова биться о Грань, зная, что она никогда не откроется… Точнее — откроется триста лет спустя. Но это даже хуже, чем никогда…

— Ты можешь отправиться с нами, — неуверенно произнесла она и тут же представила проблемы, которые пришлось бы решать. Яно придется брать с собой в Питер. Как? Она не сможет купить ему билет, потому что у него нет документов. Допустим, удалось бы что-нибудь сделать. Дать взятку. А потом? Что она скажет родным? У нее на руках окажется большой ребенок, который не умеет переходить дорогу, включать электроприборы… Хуже, чем ребенок: дети всему учатся быстро, а как взрослому человеку из средневековья наверстать пропущенные столетия? Добрую ли службу она ему сослужит, если на всю жизнь посадит себе на шею? Ведь приличную работу он найти не сможет… И, чуть не забыла, эти превращения!

Девушке не удалось скрыть от Яно свои колебания.

— Ты сама понимаешь, что это невозможно, — грустно сказал он. — Невозможно в первую очередь для тебя, потому что я бы пошел за тобой куда угодно. Если бы не был Хранителем Грани.

— Так ты меня любишь? — спросила вдруг Катя и сама испугалась своей смелости.

— Я не знаю, — ответил оборотень. — Я только знаю, что за тебя мне и умереть не страшно.

Девушка подалась вперед и ткнулась губами в подбородок оборотня, не найдя в темноте его губ. Яно вздрогнул, но не убежал, как в прошлый раз.

— Замерз совсем, — шепнула Катя, коснувшись его распахнутой груди. В ответ рука Яно скользнула ей по спине и замерла.

— Не сдерживай себя, — сказала она, щекоча губами его ухо.

— Я боюсь быть грубым… причинить тебе боль… — пробормотал он. Вместо ответа Катя легла спиной на холодную землю между корней старого дерева и притянула Яно к себе. И холодная осень вдруг превратилась в лето.

Катя считала себя не очень темпераментной женщиной. Она признавала, что секс — неотъемлемая часть человеческих отношений: во-первых, это полезно для здоровья, во-вторых, это способ покорить мужчину и, наконец, в-третьих, это единственный нормальный путь занести ребенка. Она не верила в сильные страсти, которые испытывали героини любовных романов. Она не верила подружкам, жалующимся, что они «не могут без мужика». Ее раздражали мужчины, считающие постель ареной для акробатических трюков. При этом она всегда старалась, чтобы ее мужчины этого не замечали. Только один раз, исполняя с партнером позу «обвивание лианой», она не выдержала и расхохоталась, чем глубоко оскорбила поклонника «Камасутры». Обычно на вопрос «Тебе хорошо?» Катя, как партизан на допросе, твердо отвечала: «Очень хорошо!» Только теперь, во мраке осеннего леса, в чужом мире, она поняла, что такое хорошо…

«Что же теперь со мной будет? — думала она. — Как смогу я жить, зная, что это никогда не повторится? Я останусь, останусь с ним — или умру, потому что не вынесу мук воспоминаний…» Ей казалось, сбываются ее потаенные, еще девические мечты о мужчине одиноком волке, которого дано приручить только ей одной.

Скорее всего, она была его первой женщиной — Катя не спрашивала об этом, но чувствовала по тому жадному любопытству, с которым Яно изучал ее тело. Он то сжимал ее в объятиях до боли в ребрах, то касался губами нежнее легкого ветерка. Он прятался в ее любви от опостылевшей одинокой жизни — и слишком близкой смерти. А ей казалось, что это она — оборотень, наконец сбросивший чужеродную шкуру.

Наконец, ошеломленные друг другом, они поднимись с холодной земли. Катя не могла оторваться от сильного, горячего, упругого, как у лесного зверя, тела, а Яно гладил ее растрепанные волосы, попутно вынимая из них сухие иголки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Катя смущенно.

— Разве я был болен? — улыбнулся оборотень. Что-то новое появилось в его взгляде, это было очевидно даже в темноте: может, это пришла уверенность, может, исчезла настороженность.

— Хочешь, я прочитаю тебе стихотворение? — сказала Катя. — Я написала его очень давно, я была моложе… и лучше… Я была влюблена… Или мне только казалось? Теперь я думаю, я просто предчувствовала нашу встречу.

И встав на цыпочки, девушка зашептала оборотню в самое ухо:

Я на сумерки мастью похожа,
А на лапках — от вереска пятна.
Я в твоей появилась прихожей,
Я из леса зверек непонятный.
Не хочу сторожить твои окна,
На соперниц рычать исступленно;
На рассвете все так же свободно
Убегу по тропинке зеленой.
По черничникам диким кочуя,
Ночевать уходя на болота,
Среди запахов леса почую
Неизменную близость кого-то…
И когда в сотый раз не усну я,
И когда проклянут меня звери,
Сбросив темную шкурку лесную,
Поскребусь у незапертой двери.
Ты останешься тих и спокоен —
Ты так часто был весел с другими —
И тяжелой хозяйской рукою,
Как ошейник, протянешь мне имя —
Любимая…

— Любимая, — эхом отозвался Яно.

Хруст угодившей под чей-то сапог ветки ружейным выстрелом разорвал тишину.

— Вы не заблудились, господа? — из лесу почти в упор на них смотрели желтые глаза Фаргита.

Глава 20

МОГИЛА ЯКОФИЯ

Фаргит не спал в эту ночь, он размышлял. Как вышло так, что он, привыкший к пуховым перинам и шелковым простыням, проводит ночь на холодной, сырой земле? Даже у демонов от промозглого ночного воздуха ломит кости… Еще две недели тому назад он наивно полагал, что все необходимое для объединения двух миров сделает Морэф с помощью низших демонов. А йотом коварная королева вдруг решила отправить за Грань именно его, да еще и приказала собственноручно убить оборотня-Хранителя. И после того проклятого путешествия все изменилось.