— Мне пора, — прошептала Катя, не отводя глаз от Яно. Только бы не заплакать, зачем травить душу ему и себе? Яно тоже постарался улыбнуться.

— Тебе пора, — кивнул он.

Катя резко повернулась, ступила на Грань и исчезла.

Вот и все. Яно опустился на землю и закрыл лицо руками. Ночной темноты было недостаточно, хотелось спрятаться в беспросветную, вечную тьму, где не будет боли и тоски… Если бы он был сейчас волком, то завыл бы, рассказывая луне о своей печали. Но он пока оставался человеком — а значит, полночь еще не наступила. Грэм глядела на оборотня с состраданием. Она хотела подойти, утешить его, но Иван удержал девушку.

— Мы ему не поможем, — шепнул он. — Он должен справиться сам.

Яно их не слышал. Для него исчезли все звуки на свете… Молчание… Впереди — молчание и одиночество. Как жаль, что не умирают от горя!

И вдруг в наступившей тишине послышался громкий шорох. Желто-черная молния метнулась мимо Яно прямо к Грани и исчезла за ней.

— Это Морэф! — закричала Грэм. — Она погналась за Катей! Она отправилась на ту сторону!

Яно вскочил. Мысли неслись, обгоняя друг друга. Если он сейчас пересечет грань, то обратно уже не вернется. Катя не одна, с ней Василий. Но переход через Грань — тяжелое испытание, они, скорее всего, лежат там без сознания. И тогда… Тогда они оба беззащитны перед Морэф.

— Грэм, — решительно сказал он, стягивая свитер, — мне придется просить тебя о трудной услуге. Я должен помочь Кате. Скорее всего, я не вернусь. Фенлан потеряет Хранителя Грани… Ты можешь быть Хранителем — по праву рождения…

Ответа Яно не слышал — он вновь стал зверем…

— Она справится, — ободряюще кивнул Иван растерявшейся Грэм. — Тем более, что нам есть кому передать эту тайну, — и он подмигнул Эйфи.

Волк присел перед прыжком, в последний раз огляделся, прощаясь с Фенланом, и прыгнул через Грань. Когда он исчез, Грань сделала сильный вздох — и замерла. Переход между двумя мирами закрылся на долгие триста лет.

Знакомая канава встретила Яно бесчисленными каплями росы, вымочившими высокую траву. Страшная боль отняла у оборотня последние силы. Но он успел вцепиться в змею, которая уже скользила раздвоенным языком по телу бесчувственной Кати. Ключ, возвращенный лесной Хозяйкой, блестел у девушки на груди.

Яно не сумел дотянуться до глотки. Он перехватил змеиное тело посередине и упал, беспомощно скребя лапами землю. Морэф, извиваясь, повернула к нему маленькую изящную головку.

— Глупый волчонок, ты все-таки ищешь смерти? Ты найдешь ее, у меня хватит яду на двоих!

Яно ползком попятился назад, оттаскивая змею от Кати. Девушка вдруг открыла глаза, застонала.

— М-м-м… Господи, где я? Яно?! — она вскочила на ноги и тут же упала, обхватив пульсирующую болью голову.

Волк тянул змею, а та скалила кривые зубы, примеряясь для укуса. «Может, на двоих у нее все-таки не хватит яда», — думал Яно.

Вдруг послышался шорох. Катя с ужасом глядела, как вдоль неподвижного тела Василия ползут змеи — светло-коричневые, с темными ромбиками, гадюки. Некоторые из них были толщиной с мужскую руку. Даже сквозь сапог девушка почувствовала прикосновение холодной чешуи. Но змеи не причинили ей вреда. Гадюк интересовала желто-черная чужачка, посягнувшая на их владения. И змеи накинулись всей стаей, вонзая в чешую Морэф смертоносные зубы. Бывшая королева Фенлана забилась в судороге, заметалась, пытаясь хоть перед смертью укусить одного из своих врагов. Катя, не думая об опасности, оттащила волка в сторону.

Агония Морэф длилась недолго: яда десятка гадюк хватило, чтобы она умерла, и никакой эликсир бессмертия ее не спас. И тогда гадюки, много веков сторожившие Грань, набросились на тело пришелицы, разрывая его на части. Скоро от Морэф не осталось ни клочка чешуи. Потом сытые гадюки тихо скрылись в траве.

Катя осталась одна — с двумя неподвижными телами. Она забыла даже порадоваться, что вернулась домой живая и невредимая. Василий, однако, скоро застонал. Он еще не пришел в себя, но было ясно, что с ним все в порядке. А вот Яно был совсем плох; переход через Грань мог стоить ему жизни.

Катя наклонилась над волком. Он почти не дышал; девушка с трудом уловила слабое движение мохнатого бока.

— Яно! Яно! — звала она, чувствуя, как замирает от отчаяния сердце. Она трясла волка, не замечая слез, от которых намокала дымчатая шерсть. Но он не слышал ее, не чувствовал ее прикосновений. И в человека он превратиться не мог, потому что полнолуние давно наступило. И тогда девушка упала на волчье тело, словно могла поделиться с ним своей жизнью.

— За что… — простонала она. — За что? Я же люблю его! Я же никогда никого не любила!

Она гладила неподвижные волчьи лапы, горячий нос, прижималась лицом к могучей шее, все еще пахнущей чужим лесом. Она снова и снова повторяла:

— За что? Я же его люблю!

И вдруг волчье тело дрогнуло под ее руками. Девушка вскочила, не веря в такое счастье. Она с радостным нетерпением смотрела, как лапы превращаются в руки, как шерсть исчезает с чистой кожи… Даже хруст костей не казался ей больше страшным, ведь он говорил о возвращении к жизни.

Яно открыл глаза. Катя бросилась к нему.

— Родной мой, любимый… Ты со мной… — бормотала она, покрывая его лицо поцелуями.

— Что произошло? — слабым голосом спросил Яно.

— Ты спас меня от Морэф.

— Нет, я не об этом. Разве полночь еще не наступила?

— Я думаю, наступила давно, — сказала Катя. И вдруг поняла, чему так удивляется Яно. — Так ты… Ты же должен был оставаться все пять дней волком… Почему?..

— Я не знаю, — неуверенно прошептал Яно. — Но мне кажется… Якофий говорил мне когда-то: на злое слово рано или поздно найдется доброе… Мне кажется, я больше не оборотень.

И он с надеждой посмотрел девушке в глаза:

— Таким ты могла бы меня любить?

— Я люблю тебя любого, — совершенно искренне ответила Катя. Яно неуверенно протянул к ней руку. Он все еще не верил в свое счастье, он боялся, что оно упорхнет, как пугливая птица. Катя, смеясь и плача, помогла ему подняться и тут же припала к нему, ища губами его губы.

— Не понял… Что, уже прошло триста лет? — послышался знакомый голос, и молодые люди, вздрогнув от неожиданности, отпрянули друг от друга. Василий, потирая голову, с недоумением смотрел на них.

— Почему ты здесь? — спрашивал он. — И почему ты не волк?

Катя с Яно переглянулись и вдруг рассмеялись. Что они могли ответить? Они и сами не знали, что произошло: то ли любовь победила злые чары, то ли это был последний подарок лесной Хозяйки.

А вокруг отдыхал в июньской ночи прекрасный мир, и не подозревающий, что стоял на грани.

Торжественно пели птицы в тополиной роще. Пахло клевером и медуницей, в лунном свете серебрились седые кудри таволги. И отрадно было верить, что в этом мире еще долго не исчезнут светлые чувства, и всегда будут совершаться подвиги во имя дружбы и любви.

Между Камышовкой и деревней Сенцово, на пригорке, в березовой роще, есть небольшое сельское кладбище. Оно довольно старое, на многих могилах указаны даты рождения, относящиеся еще к девятнадцатому веку кроме крестов, есть и стелы, увенчанные солдатскими звездами — после войны здесь хоронили умерших от ран.

В отличие от больших городских кладбищ здесь нет заброшенных могил. Местные жители ухаживают за всеми. На березах висят красивые венки; когда ленты линяют, их заменяют новыми. Яркие пластмассовые цветы украшают оградки круглый год. А весной и до поздней осени, сменяя друг друга, цветут живые цветы: жасмин, сирень, шиповник и жимолость, незабудки и высоченные садовые ромашки.

Людей здесь похоронено немного, а разных фамилий и того меньше — в деревнях ведь почти все родственники. Поэтому найти могилу Успенского Георгия Николаевича оказалось несложно, к тому же она была совсем свежей, с временным простым деревянным крестом…

Жаркие дни сменились облачными, прохладными и дождливыми. Под мелким моросящим дождем по тропинке, огибающей кладбище, шли двое мужчин и девушка. Тропинка была узкая, прихотливо извивающаяся между мокрых кустов жасмина, поэтому идти приходилось гуськом. Девушка, одетая в джинсы и черную ветровку, несла огромную охапку пунцовых пионов. Ее загорелое исцарапанное лицо светилось бесконечной радостью, немного неуместной в этом печальном месте. За ней шел высокий светловолосый молодой человек; он оглядывался вокруг с детским любопытством. Замыкал шествие кудрявый седоватый брюнет.