Артур пожал плечами:

— Пусть так. Теперь тебе осталось набрать килограмм пять и снова ходить на учебу. А то смотри, отчислят, и у тебя будут проблемы с деньгами.

— А почему ты не поехал на этап?

Он помолчал, потом нехотя сказал:

— Меня отчислили. Это должно было рано или поздно произойти.

Сестра ахнула:

— Артур! Почему?

— Сборная страны — не благотворительная организация. Им нет резона держать человека без потенциала.

— Это ты без потенциала? Да что за бредятина!

— Как ты сказала, давай будем реалистами. Я никогда не смогу достичь таких результатов, как Ромингер или хотя бы Тони. Я это знаю. И Регерс. И Брум. Мне в этом году надо поступать в универ, это последний год, дальше тянуть некуда. Ты не хуже меня знаешь, что поступить туда не так уж и просто. Надо зубрить кучу всякого дерьма — химию, биологию…

— Ну что же, — Рене села напротив него с пакетом молока и налила себе полстакана. — Тогда нам обоим есть смысл покончить с прошлым и начать жизнь сначала. Что ты на это скажешь?

— За это стоит выпить, — сказал Артур. — Давай-ка, убирай это. У нас есть Бэйлис, ты вроде бы его уважаешь?

Она нахмурилась:

— Арти, я как-то не привыкла кирять средь бела дня. Давай отметим попозже, вечерком, после ужина. И пирожные пригодятся тоже.

Интересно, как бы ей совсем отвертеться от выпивки. Беременным женщинам пить вредно. Она не скажет брату о ребенке, он узнает об этом, когда уже нельзя будет скрывать. Живот вырастет, наверное, через пару месяцев, не раньше, тогда будет поздно уже говорить об аборте. И Артуру придется принять как свершившийся факт, что его сестрица собралась заделаться матерью-одиночкой. А пока что никто ничего не узнает. Вот и славно. А с Бэйлис — что-нибудь придумаем. У них есть непрозрачные позолоченные ликерные рюмки, если она поставит их на стол, а потом аккуратненько улучит момент и выльет в раковину, он ничего не заподозрит.

[1] Штаб-квартира Ауди

[2] подразумевается роман Натаниэля Готорна «Алая буква» (The Scarlett Letter), в котором героиню, которая родила ребенка без мужа, пуритански настроенные жители города обязали носить на своей одежде до конца жизни букву «А» (Адюльтер), вышитую алыми нитками

[3] Это было хорошо, но теперь это кончилось (цитата из рок-оперы «Jesus Christ Superstar» Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса

В отличие от Ромингера, карьера Максин Ренар не взлетала с нуля в стратосферу. Она развивалась постепенно — третья группа, медленно растущий рейтинг, тридцать четвертое место, тридцать второе, двадцать седьмое. Достаточно, чтобы считаться многообещающим дебютом, но пока не более того. Журналисты и аналитики были добры к ней, потому что она была стабильна, ей всего двадцать один, и она хороша собой — болельщики таких любят. Никто бы не отказался иметь на своем счету честь открытия будущей звезды, поэтому ей доставалось больше внимания, чем другим девушкам постарше, которые делили с ней места во второй и третьей десятке турнирной таблицы. К тому же, она дружила с Ромингером, что тоже придавало ей определенный вес — в эти дни все, к чему он ни прикасался, обращалось в золото.

Они сидели в небольшом кафе неподалеку от отеля. Пока ни любители автографов, ни журналисты их не засекли, ну и хорошо. Отто достал сигареты, закурил, улыбнулся Максин:

— Куда Брауна дела?

— Ты не знаешь? Его отчислили.

— Во как, — он нахмурился. — Брум?

— Кто же еще, — вздохнула она. — Да о чем звук, к этому давно шло. Он мне давно уже говорил, что если его не вышибут, он сам уйдет, ему учиться пора.

— И что теперь? — спросил он.

— Ничего, будет поступать на медицинский факультет.

— Понятно.

— А ты что? — поинтересовалась она. — Доволен собой? Не каплет и не дует?

— У меня все нормально, — пробурчал он.

— Оно и видно. Отто, Отто. Ты столько времени якшался со всякими тупыми бимбо^[1], что не смог увидеть настоящую девушку.

— Ну мы опять об этом? — вяло возмутился он. — Хватит, Макс, надоело.

— Я твой друг. Кто, если не я, прочистит тебе мозги?

— Оставь мои мозги в покое. А вы видитесь с Брауном?

— Видимся, только не так часто, возможностей меньше.

— Что он рассказывает? — неловко спросил он.

Ага, подумала Макс. Нам интересно.

— Да ничего, записался на подготовительные курсы в универе.

— И… все?

— Дай-ка подумать. Ну, весной планирует месяц провести в Женеве у деда в его бывшем отделении, типа в рамках подготовки.

— В каком отделении?

— Ты же знаешь, у него дед — очень известный врач, только уже не работает.

— А, ну да, — Отто хмуро посмотрел на нее, не решаясь напрямую спросить о Рене. Макс видела его насквозь, но не собиралась облегчать ему жизнь. К тому же, она не решила, стоит ли рассказывать о том, что она знает. Ну услышит он, что Рене очень страдает, и что это изменит? Он вернется? Если бы. Он же и сам явно страдает, непонятно — как другие этого не видят? Но принял это дебильное решение бросить Рене, и осуществляет его с тупой решимостью стенобитного орудия, и она понятия не имеет, как вбить в эту красивую башку толику здравого смысла. Такой умный по жизни, Ромингер всегда отличался редкостной глупостью во всем, что касалось женщин. Но сейчас превзошел сам себя — ведь любит девушку, еще как любит. И она его тоже. А вот взял и бросил, идиот.

Макс еще не закончила дразнить его:

— Ах да, совсем забыла. Он хочет купить новую машину…

— Да? А чем ему старая плоха?

— Ну не все же по четыре года, как ты, на одной машине ездят.

— И куда он старую? — Отто обратился в слух. Может, Рене начнет ездить?

— Купить хочешь? — поддела Макс.

— Кадиллак?! Боже упаси. На бензине и налогах разорюсь.

— Жаль, он мог цену хорошую дать. Продавать, конечно, собирается.

— Да у меня и так новая машина появилась. Шефер звонил вчера.

— Да ну? Какая? Ауди?

— Конечно. Сотка. Макс, а что еще он говорит?

— Ромингер, ты же хочешь спросить о Рене. Почему так прямо не скажешь?

— Ничего я не хочу.

— Нет? Ну ладно. Почему нам меню не несут?

Официантка будто услышала и тут же материализовалась около их столика. Дала им меню, порекомендовала запеченную индейку и попросила у Отто автограф, вырвав лист из своего блокнота.

Отто обычно был добр к болельщикам и не ленился писать что-то вроде «Тиа с любовью», даже если эта Тиа оказывалась сорокалетней теткой. Но на этот раз он с отсутствующим видом черкнул свою подпись и мрачно уставился в меню. Официантка отошла.

— Я возьму «Цезарь» с креветками и эту индейку, — жизнерадостно сказала Макс. — А ты?

— Я подумаю. Ну?

— Что ну?

— Рене. Что?

— Что?

Отто вздохнул:

— Ладно, кончай этот балаган. Как она?

— Я ее не видела давно.

— Ну и? — он заерзал в кресле и потянулся за новой сигаретой. Макс не преминула проворчать:

— Ты слишком много куришь.

Он молча сверлил ее взглядом.

— Что ты хочешь услышать, Отто? Что она ночей не спит и оплакивает тебя, любимого? Да?

— Я хочу, чтобы у нее было все в порядке.

— Тогда тебе не повезло. Она явно в тяжелой депрессии. Молодец, Ромми. Ты настоящий кретин.

Он промолчал с несчастным видом, видимо, вполне согласный с подобным определением. Макс проворчала:

— Вы оба несчастны, и все из-за тебя.

— Ничего подобного. У меня все хорошо.

— Почаще себе говори об этом, может, поверишь, — сладко улыбнулась девушка. Официантка подошла и спросила, выбрали ли они, что закажут. Макс попросила бокал красного вина, «цезарь» и индейку, а Отто — пиво, салат из морепродуктов и говяжий ти-бон.

Макс тяжело вздохнула:

— А я тоже хотела тебе что-то сказать.

— Говори.

— Знаешь, мне просто некому больше.

— Ну?

— Пообещай, что никому не скажешь.

— Не скажу.