Накатавшись, они пошли пить глинтвейн.

Запомнившаяся Рене небольшая площадь перед ратушей выглядела совсем по-другому сейчас, когда уже стемнело, и вокруг светились тысячи крошечных лампочек, заливая снег, дома и мостовую эфемерным, жемчужным светом. Мерцающие крошечные огоньки были везде — казалось, что летишь по звездному небу. Тот киоск с глинтвейном был на месте, и Рене узнала пожилого усатого продавца — он работал тут же позавчера. Отто заказал глинтвейн для Рене и горячий шоколад для себя. Первым оказался готов глинтвейн, и Отто передал ей горячий стакан. Он молча улыбнулся, наклонил голову и легонько чмокнул уголок ее губ. Она пила ароматное, горячее вино, вдыхая пряный запах, и не могла отвести глаз от своего любимого. Она вся горела. Ей так хотелось обнять и поцеловать его… Сказать, что она его любит, что он — лучше всех на свете… Все было почти так, как она мечтала позавчера — за одним исключением. Он не сказал, что любит ее. Вместо этого Отто Ромингер отхлебнул шоколад и сказал с наглой, дерзкой, совершенно неотразимой усмешкой:

— Давай, детка, грей свой девственный ротик. Я им сегодня займусь.

[1] Участники горнолыжных соревнований Кубка Мира в соответствии с рейтингом формируют 3 стартовые группы. В первой группе стартуют сильнейшие спортсмены, высокие номера классификации FIS по очкам в этом или предыдущем сезоне. (В 80-е годы 20 века экстра-группа еще не выделялась). Спортсмены, добившиеся не таких высоких результатов, стартуют во второй группе. Слабейшие — в третьей.

[2] Подразумевается песня «Summertime» Джорджа Гершвина и цитата «Your Daddy's rich and your ma is good-looking, so hush, little baby, don't you cry»

Рене проснулась совсем рано, в номере было темно, заказанный на семь утра wake-up call^[1] еще не прозвучал. На пульте управления освещением тускло выделялись цифры на электронных часах — 06.14. Отто крепко спал, раскинувшись и занимая при этом примерно ¾ огромной двуспальной кровати. Его правая рука мирно покоилась поперек живота Рене — было тяжело, но она категорически не хотела его беспокоить.

Она была до неприличия довольна собой. Она так боялась, что не сможет это сделать. Думала, что это такое ужасное, непристойное, унизительное извращение, и только три причины оказались достаточно вескими, чтобы она согласилась рискнуть. Во-первых, Отто не испытывал никаких проблем с тем, чтобы приласкать ее так же, во-вторых, он был по крайней мере очень чистоплотен, и в-третьих, он хотел этого, а Рене так сильно любила его, что была готова на все, только бы доставить ему удовольствие. И у нее все отлично получилось, чему она была безумно рада. И даже сама нашла в этом деле массу собственного наслаждения. До сих пор, когда они занимались любовью, все же он был главным, он сам все делал, даже когда она была сверху. Вчера вечером все было по-другому, и именно вчера она ощутила, что он принадлежит ей. В тот момент — всецело и абсолютно. И это было совершенно волшебное чувство. Когда сильный, независимый, опасный мужчина полностью в твоей власти, не помнит себя от блаженства, становится совершенно ручным и беззащитным — это просто необыкновенное ощущение. Боже, это просто вскружило ей голову. Отто раньше был дорог ей — теперь же стал еще дороже. В сотни, тысячи раз. Да, она была не настолько глупа, чтобы забыть, что он ее не любит, максимум, на что она может рассчитывать — это его симпатия и его желание. И она не настолько наивна, чтобы не понимать, что, даже если он и принадлежал ей в ту секунду, вечно это не может длиться. Он проснется, выйдет на тренировку, и будет принадлежать, как и прежде, только самому себе. И только потом, вечером, она снова сможет пару минут наслаждаться своим всевластием.

Ну… или не вечером. Зачем, на самом деле, ждать до вечера? Несколько секунд она лежала, прислушиваясь к его тихому, размеренному дыханию. Мой любимый, любимый, любимый… Она вывернулась из-под его руки и, сходя с ума от невероятной нежности, начала скользить губами по его обнаженному телу…

Отто Ромингеру пришлось очень скоро сделать для себя потрясающее открытие: ему приятно проводить время с девушкой, с которой он не может спать. И счастье еще, что не может временно. Она честно выполняла свое обещание и каждый день, и не по разу, одаривала его великолепным минетом, но это было не одно и то же. Как ни нравилось ему то, что она делала, ему недоставало ее прекрасного тела, ее стонов, горячего, тесного лона, взрывных оргазмов, он не мог дождаться, когда у нее кончатся все проблемы и можно будет полноценно наслаждаться любовью. А еще он впервые в жизни понял, что может быть приятно с кем-то спать. В прямом смысле этого слова. Помимо секса — просто спать. И сквозь сон ощущать ее теплое тело рядом, слышать легкое дыхание. Раньше, если ему приходилось после секса оставлять девушку у себя на ночь (а куда ее девать?) он почти гарантированно не высыпался — кто-то чужой рядом в кровати, действует на нервы. И одеяло вечно фиг поделишь. Тут все по-другому. Из-за одеяла они не воевали — потому что спали пока что в обнимку, и ему очень нравилось, когда она прижималась попкой к его животу, а он обхватывал ее рукой и помещал руку куда ему хотелось — или на ее грудь, или на живот, или еще куда.

Он все еще оставался для нее загадкой. Человек без прошлого и без родных, без привязанностей и без любви. Вокруг него все время вертелась толпа народа — парни-одноклубники смотрели ему в рот, девушки таяли. Эти самые девушки, конечно, здорово досаждали Рене — для них, казалось, не существовало таких понятий как элементарная порядочность или хорошие манеры. Их не волновало, что он со своей девушкой, которой сейчас Рене являлась для всего света, они продолжали к нему клеиться, некоторые были очень назойливы. Отто вел себя безупречно — он давал понять без грубости, чаще всего вообще без слов, а только своим поведением, что он занят. К сожалению, понимали не все. Этим приходилось объяснять словами, мол, отвали, крошка, я не заинтересован. Казалось, что у него невероятное количество друзей, он все время всем нужен, у всех к нему постоянно куча дел «на миллион франков», всем охота пойти с ним в бар и пропустить кружку-другую пивка, выкурить сигаретку, погонять шары на бильярде или обсудить какой-то футбольный матч. И в то же время Рене никак не могла отделаться от ощущения, что он невероятно одинок. Ни перед кем не раскрывается, ни с кем не откровенничает, в корешах со всем миром, и в то же время нет никого, к кому он был бы по-настоящему привязан. Макс, которая считала его своим лучшим другом, и то знала о нем очень мало. Он был как кот, который гуляет сам по себе. Вроде бы по первому впечатлению такой общительный, остроумный, веселый, обаятельный, любитель посмеяться и поприкалываться, на самом деле это был крайне закрытый, сдержанный, независимый и очень гордый человек, который никогда и никому не позволял лезть себе в душу.

Чем больше Рене узнавала его, тем более четко понимала, как мало она его на самом деле знает. Но все равно она так его любила! Его было невозможно не любить. Ее совершенно пленило, сводило с ума это сочетание внешнего абсолютного хладнокровия, сдержанности, самоконтроля, идеальных манер и огненного, взрывного темперамента, который прорывался в нем, когда они были наедине. Ей иногда было просто страшно оттого, как страстно, как отчаянно она его любит. И как безнадежно.

Рене еще никогда не видела, чтобы человек отдавал чему-то столько сил, сколько Отто отдавал спорту. В ФГС было очень много талантливых и трудолюбивых спортсменов, но, казалось, он вкалывал больше их всех. И показываемые им результаты всегда были лучшими, такими, что даже очень сдержанный и суровый Брум, председатель ФГС и главный тренер сборной Швейцарии, мог выдавать только «Ну сукин сын! Ну стервец!!!» И в его устах это было просто высшей похвалой, которой кто-либо удостаивался за многие годы.

«Вальдхаус» просто бурлил — сплетни не утихали. Всем было дело до того, почему Отто Ромингер поменял Клоэ на эту малышку, которая была такая молодая, тихая, и вроде бы ничего особенного собой не представляла. Просто очередная миловидная девчонка, правда, надо отдать ей должное — с очаровательной фигуркой. Но таких полно, и он никогда еще ни с кем так себя не вел. Когда он не был на тренировке, он просто не расставался с ней. Он глаз с нее не сводил, и ему не было никакого дело до сплетен и чужого любопытства.