Пока происходили переговоры, описанные в предыдущей главе, наши охотники, дождавшись исчезновения апачей, немедленно пустились в путь.

Ночь вновь просветлела, и путники ехали по индейскому обычаю, то есть гуськом, только Кармелу из предосторожности посадили на лошадь позади Транкиля, а Поющая Птичка поместилась за спиной Черного Оленя.

Канадец тихо сказал несколько слов Квониаму и Ланси, после чего оба они молча дали лошадям шпоры и галопом умчались вперед.

— Когда едешь с женщинами, то всегда приходится принимать меры предосторожности, — сказал Транкиль Чистому Сердцу.

Последний не стал спрашивать объяснения этих слов, и все продолжали свой путь в молчании. Ночь прошла. Ничто их не встревожило — апачи сдержали свое слово, в чем Транкиль, впрочем, и не сомневался.

Иногда охотник обращался к дочери и с плохо скрытым беспокойством спрашивал ее, не устала ли она, на что Кармела неизменно отвечала, что нет.

За несколько минут до восхода солнца он обратился к ней в последний раз и сказал:

— Слава Богу, мы скоро приедем.

Молодая девушка хотела улыбнуться, но эта долгая ночь, проведенная на лошади, страшно утомила ее, она не могла даже собраться с силами, чтобы ответить.

Обеспокоенный состоянием своей дочери, Транкиль замедлил ход лошадей. Однако когда солнце взошло и согрело немного землю, Кармела ожила, бодрость возвратилась к ней, она поудобнее устроилась в седле и облегченно вздохнула. С наступлением желанного дня и остальные путники словно забыли утомление, которое они испытывали от всех треволнений протекшей ночи.

Два часа спустя всадники достигли подошвы небольшой возвышенности. На пригорке находился вход в пещеру.

— Вот здесь нас ожидают друзья, — сказал Транкиль.

Минуту спустя весь небольшой отряд скрылся в пещере, не оставив ни малейших следов своего прохождения.

Этот грот, подобно многим другим гротам в предгорьях Скалистых гор, расходился под землей многочисленными переходами, галереями и имел несколько выходов, благодаря чему он служил убежищем для трапперов и давал им возможность скрываться от преследований врагов.

Несколько обширных залов грота, по-видимому, не имели между собой никакого сообщения, а узкие галереи извивались под землей неразрешимым лабиринтом. В прериях этот грот был известен под именем грота Ягуаров, или, на языке апачей, Кенуи-Пангю.

Два охотника, отряженные канадцем вперед, сидели около ярко пылавшего костра из сухих сучьев и, спокойно покуривая свои трубки, молча следили за тем, как жарилась великолепная задняя лопатка лани.

Несмотря на то, что они должны были уже довольно долго ждать прибывших, они удовлетворились тем, что приветствовали их кивком головы и вслух не выразили ни малейшего желания узнать, что случилось с того времени, как они расстались. Оба они уже так давно жили в лесах и прериях, что переняли все обычаи и привычки индейцев.

Транкиль провел Кармелу и Поющую Птичку в особое помещение, находившееся довольно далеко от того, где сидели охотники.

— Здесь, — сказал он им почти шепотом, — надо говорить как можно меньше и как можно тише, так как неизвестно, кто находится в соседнем помещении. Имейте это в виду, это может послужить вашей безопасности. Если вы захотите видеть меня и пройти к нам, то вы знаете, где мы, и легко нас найдете.

Кармела взяла отца за руку и что-то сказала ему на ухо. Тот наклонил голову и вышел, не сказав ни слова.

Когда молодая девушка и индианка остались одни, их первым побуждением было броситься друг другу в объятия. Когда этот порыв прошел, они обе опустились на землю с тем чувством довольства, которое испытываешь, достигнув, наконец, ценой неимоверного напряжения всех сил, давно желанного и необходимого отдыха.

Через час Транкиль вошел к ним.

— Мы опять едем? — обратилась к нему дочь с явным беспокойством.

— Нет, нет, я думаю даже остаться здесь до заката.

— Слава тебе, Боже! — воскликнула девушка.

— Я только пришел сказать вам, что завтрак готов и мы ждем вас, чтобы приступить к нему.

— Кушайте без нас, отец, — отвечала Кармела, — мы хотим теперь только уснуть, больше нам ничего не надо.

— Ну как хотите, усните. Я вам тут принес мужское платье, наденьте его.

— Как, переодеться мужчинами? — с краской смущения спросила Кармела.

— Так надо, дитя мое, это необходимо.

— Я послушаюсь вас, отец.

— Ну вот и отлично.

Старый охотник удалился. Скоро Кармела и Поющая Птичка крепко заснули.

Сон их был долог. Солнце уже склонялось к горизонту, когда они проснулись, совершенно отдохнув от своей усталости. Кармела, свежая и розовая, казалось, позабыла прошлую ночь, мучительную, бесконечную, бессонную, а индианка, привыкшая к лишениям, и вовсе не чувствовала никакого утомления.

Вспомнив о предстоящем переодевании, они, весело смеясь и болтая, стали готовиться к нему.

В тот самый момент, как они приготовились сбросить с себя свои платья, совсем близко от них послышались шаги. Они шарахнулись друг к дружке, как две вспугнутые серны. Сначала они подумали, что это идет проведать их Транкиль, но два отчетливо произнесенных слова заставили их насторожиться и наполнили их ужасом, удивлением и любопытством.

— Брат вождя запоздал, — проговорил чей-то голос всего шагах в двух — трех от них, — сахем ждет уже два часа.

— Простите, вождь! Вы правы, но мне нельзя было прийти скорее, -отвечал другой голос, принадлежащий, насколько можно было судить по сильному акценту, иностранцу.

— Пусть брат говорит, не теряя времени.

— Это я и хочу сделать.

В этот момент вошел Транкиль. Кармела и Поющая Птичка приложили палец к губам, давая ему знак соблюдать полное молчание. Охотник понял это, приблизился кошачьими шагами и насторожил ухо.

— Ягуар, — вновь начал пришедший, — желает, чтобы согласно данному вами обещанию вы присоединились к нему со своими воинами.

— До сих пор это было невозможно.

— Голубая Лисица! — прошептал Транкиль.

— Я должен сказать, что он обвиняет вас в том, что вы хотите изменить данному слову.