В последнее мгновение Майлз дернулся, стараясь отвести взгляд, но Ренунцио держал его крепко.

— Вот она — твоя судьба, — прошипел он с присвистом, — если только ты не скажешь мне того, что я желаю узнать.

Майлз смотрел на болтавшееся на веревке тело несчастного мятежника, на его кровоточащие раны и ожоги — следы пытки каленым железом.

— Да, — прошептал он, ненавидя себя лютой ненавистью. — Да, я скажу вам. Я скажу вам все.

— Вот и славно, вот и умница, — оскалился Ренунцио и ласково потрепал Майлза по спине, после чего развернул его обратно, к тюрьме. Главарь повстанцев испытывал жуткое, ни с чем не сравнимое чувство вины: он подозревал, что Ренунцио не стал бы так долго и изощренно мучить несчастного, не старайся он заставить Майлза сдаться.

Но это ему, конечно же, не удалось. Майлз столь же старательно разыгрывал собственное представление, сколь Ренунцио — свое. Он вовсе не ожидал, что инквизитор будет долго догадываться о том, что исповедь Майлза — всего-навсего вымысел, нечто наподобие баллады, какую бы смог спеть менестрель, но чем дольше бы Майлзу удалось протянуть время, тем меньше его соратников было бы схвачено властями.

Он понимал, что революция проиграна, что ей конец. Они проиграли, не успев нанести ни одного удара Защитнику. Его последний приказ гласил: всем бежать в леса и горы. И чем больше он будет играть с Ренунцио в его игру, тем больше мятежников спасется.

Майлз вскрикнул — его груди коснулся раскаленный докрасна железный прут. Эта боль оказалась куда страшнее той, от которой он страдал целые сутки — целые сутки он был растянут на дыбе по приказу Ренунцио.

Страшное жжение немного утихло. Майлз увидел, как палач отводит в сторону раскаленный прут. О ужас! Он и не ведал, что бывает такая боль!

— Не верю ни единому слову, — хмыкнул Ренунцио и, сверкая глазами, уставился на Майлза. — Город в лесу, набитый умалишенными? Чушь! Бред собачий! Неужели ты думаешь, что я дурак набитый, чтобы поверить в такие россказни?

— Но это правда! — вскричал Майлз. — Рыцари исцелили их от безумия, научили, как стать магистратами и шерифами, и послали, чтобы они подменили настоящих магистратов и шерифов!

Губы Ренунцио в отвращении скривились. Он махнул рукой палачу, и дикая боль пронзила ступни Майлза. Он не видел и не понимал, каким орудием пытки воспользовался палач, но от боли чуть было не лишился чувств. Инквизитор заметил это и дал палачу знак. Тот плеснул в лицо Майлза ледяной водой. Это было настолько неожиданно, что вместо того чтобы прийти в себя, Майлз чуть было снова не потерял сознание, но заставил себя держаться, о чем жестоко пожалел.

— Чем дальше, тем хуже, — сердито прошипел Ренунцио. — Сначала — город, населенный полоумными идиотами, а теперь еще — двое рыцарей, которые ухитрились волшебством избавить этих придурков от безумия. Мало того — ты еще болтаешь про какой-то дух, который обитает в стене и за считанные месяцы обучает идиотов тому, на что настоящие чиновники тратят лет по двадцать! Повразумительнее ничего не можешь придумать, дорогой мой Майлз?

Вот это «дорогой мой» было противнее и страшнее всего: муки Майлза превращали его в истинное сокровище в глазах Ренунцио, испытывавшего истинное наслаждение от зрелища его страданий. Между ними как бы устанавливалась некая связь.

— Я... Я... попробую, — прохрипел Майлз. За страхом боли он прятал волнение. Он так и рассчитывал: для начала говорить правду в уверенности, что Ренунцио ему ни капельки не поверит. Честно говоря, не переживи Майлз всего этого сам, он бы тоже решил, что ему морочат голову детскими сказками.

Он взвизгнул от боли в руке — боль была резкой, но краткой, но тут же стиснул зубы. Эта боль оказалась пустячной по сравнению с тем, что он уже перетерпел.

— Это так, мелочь, чтобы привлечь твое внимание, — пояснил Ренунцио. — Ну, так давай вернемся к этим двоим рыцарям. Как их звали?

— Сэр Дирк Дюлейн, — выпалил Майлз. — И сэр Гар Пайк.

Ренунцио нахмурился. Майлз напрягся, приготовился к новой пытке, но инквизитор только задумчиво изрек:

— «Гар Пайк» — это ты, пожалуй, врешь, но «Дирк Дюлейн»... в этом имени что-то есть. Ну и где же они теперь, эти двое главных изменников?

— Вернулись туда, откуда появились, — ответил Майлз. Глазки Ренунцио полыхнули мстительным огнем.

— Это куда же? — мурлыкнул он. Майлз вдохнул и выдохнул. Его ответ инквизитору явно не должен был прийтись по сердцу.

— К звездам. На летучем корабле.

Физиономия Ренунцио окаменела, глаза метали молнии. Он поднял руку, готовясь дать знак палачу...

И тут кто-то оглушительно громко забарабанил в дверь камеры пыток.

Ренунцио раздраженно обернулся, опустил руку, кивнул стражнику, и тот отпер дверь.

На пороге стояли двое стражников. Один — такого высокого роста, что ему пришлось пригнуться, когда он переступал порог, а второй — стражник как стражник. Майлз заставил себя изобразить гримасу ужаса, но на самом деле сердце его забилось чаще от радости и надежды на спасение.

— С какой стати вы дерзнули оторвать меня от работы? — сердито проворчал Ренунцио. — Какое такое у вас ко мне важное дело?

— А дело такое, что у нас приказ имеется: вы должны доставить узника к самому Защитнику, — отвечал тот стражник, что был пониже ростом. — И притом — безотлагательно!

Майлз облегченно вздохнул.

Гвардеец-великан протиснулся в дверь и встал позади своего товарища.

— Еще чуть-чуть, и этот мерзавец рассказал бы мне все, что я... что хотел бы узнать Защитник! — гневно вскричал Ренунцио. — Зачем он ему понадобился именно сейчас? Поразительно неудачное выбрал время!

Майлзу показалось, что выбор времени как раз был на редкость удачен.

— Я вопросов задавать не привык, — пояснил гвардеец ростом пониже. — Поднимите узника, пожалуйста.

Уязвленный палач начал было развязывать веревки, которыми был опутан Майлз.

Но Ренунцио предостерегающе взметнул руку.

— Подождите! Я не обязан исполнять приказ, пока не увижу его собственными глазами! Покажите мне приказ в письменном виде, стражники!

— Да пожалуйста, если вам невтерпеж... — хмыкнул невысокий гвардеец и, вытащив из-за пояса свиток, шагнул к дыбе и подал бумагу Ренунцио. Тот, ворча, развернул свиток.

Но тут гвардеец стукнул его по голове каким-то небольшим предметом. При ударе послышался чавкающий звук. Глаза Ренунцио выкатились из орбит, и он, свалившись с табурета, упал. Бумага, покачавшись в воздухе, легла на пол рядом с ним. Майлз успел прочитать на ней одно-единственное слово: «Сюрприз!»

Происходящее стало сюрпризом и для главного мастера пыток, но он быстро пришел в себя и с гневным криком бросился к нежданным пришельцам.

Но драки не получилось. Мастера пыток были мужчинами крепкими — на диво крепкими и жестокими, — но они привыкли избивать людей, связанных по рукам и ногам, которые при всем желании не могли дать им сдачи. А вот гвардейцы, наоборот, были опытными воинами. Им-то как раз было не привыкать драться с теми, кто умеет отбиваться, — словом, палачам пришлось столкнуться с закаленными бойцами.

Гвардеец, что был пониже ростом, блокировал замах главного палача и изо всех сил заехал ему кулаком в солнечное сплетение, из-за чего тот громко охнул и сложился в три погибели. Тогда к гвардейцу рванулись с воплями двое подмастерьев главного палача, но на помощь товарищу подоспел его спутник-великан. Ловко обхватив шею первого мастера пыток рукой, он швырнул его на пол. Его друг развернулся к другому, который шел на него с раскаленными добела щипцами, шарахнул по щипцам алебардой, быстро перехватил ее и треснул палача по макушке рукояткой.

Великан стащил колпак со своей упиравшейся жертвы и отвесил палачу с десяток затрещин ручищей размером с суповую тарелку. Голова палача запрокинулась, глаза закатились.

А тот гвардеец, что был ростом пониже, уже развязывал Майлза.