– Все у тебя в порядке, Майк? – спросил Никсон, которого явно позабавило замешательство случайного человека, столкнувшегося со столь важной шишкой; кандидат в президенты ожидал в ответ на свои слова бурного взрыва восторга.

– Вот что я тебе скажу, Дик, – как ни в чем не бывало возразил Риальто. – Интересно, почему это ты мне никогда не звонишь?

Никсон, рассказывают, чуть не обмочился от смеха.

Все это свидетельствует о живости ума, присущей Риальто, но ничего не говорит о его страхе перед темнотой. Прямо-таки детском страхе, но тем не менее.

Но после панического ужаса, пережитого им при встрече с Кении Гочем, племянником Эба Фор-стмена, он просто-напросто повалился бы на кушетку, даже не зажигая в спальне света, и уснул. Кроме того, его чудовищно раздражал стеклянный глаз; глазница из-за чертовой штуковины постоянно слезилась, и лицо приходилось то и дело вытирать носовым платком. Надо было вынуть глаз и дать глазнице отдохнуть. Ничто другое не помогло бы.

Поэтому он рванулся к старому «кадиллаку» и помчался домой – и пропади оно все пропадом!

Чтобы почувствовать запах крысы, вовсе не обязательно быть котом.

Канаан сидел у себя дома и смотрел "Человека, у которого была тысяча лиц" по одному из независимых местных каналов. Смотрел вполглаза.

А на самом деле он видел изуродованное тельце маленькой Сары. Видел осторожную переглядку между Боско и Свистуном, когда он подошел к столику, а они солгали ему, будто говорят о какой-то ерунде. Он не столько подслушал их разговор, сколько включилась в автоматическом режиме его интуиция опытного сыщика.

Он слышал вопли и стенания своего брата и золовки, пока Свистун рассказывал о том, как Майк Риальто сообщил ему что-то про Кении Гоча – про того парня, который надевал алые платья, носил сандалии из крокодиловой кожи и называл себя Гар-риэт Ларю.

Нет, Свистуну все равно не удалось бы ничего скрыть от него. Да он и не стал бы ничего скрывать, кроме новых сведений об убийстве маленькой племянницы самого Канаана. А в последнем случае непременно постарался бы не бередить старую рану. Значит, он, Канаан, обо всем узнал, хотя ему вроде бы ничего не сказали. И теперь ему требуется только подтверждение. Требуется получить ту же самую информацию из первоисточника.

Еще часок он позволит себе отдохнуть, а затем отправится на поиски Майка Риальто по круглосуточным кофейням и по скамьям на автобусных остановках. И выяснит, на чем поскользнулся этот поганец в крови мертвеца.

Он знал многое из того, о чем не подозревало большинство полицейских, видящих вроде бы то же самое, что и он. В мире существовала такая вещь, как Зло, и Зло жило в мире под сотней разных имен, самым распространенным из которых был Сатана, а во власти у Сатаны находились мириады дьяволов и демонов, – а тот из них, что убил его маленькую племянницу, был в этих мириадах далеко не последним по счету.

Он закашлялся, затем кашель перешел в спазмы, ему пришлось отхаркнуться себе в ладонь. Он встал и, не выключая телевизора, прошел на кухню. Снял с полки еврейскую поминальную повязку, наложил ее себе на лоб, закрепил черной резинкой. Затем повязал другую на руку – так подсказывала ему не столько вера, сколько традиция.

Прикоснулся к вискам кончиками пальцев обеих рук и принялся раскачиваться из стороны в сторону, представляя себе, будто он находится у Стены Плача в Иерусалиме.

Когда Риальто поднялся по лестнице к себе на второй этаж и, миновав площадку, оказался перед дверью в собственную квартиру, у него не хватило остроты реакции, чтобы броситься в бегство.

Из тени коридора выступили Эрни Лаббок и Марти Джексон.

– Ну-ка, поглядим, – сказал Лаббок. – Никак, одноглазый зассыха домой наведался. Но к чему тебе уборная? Ты ведь ссышься прямо из глаза.

– Подойди поближе и я вытру ссаку о твой галстук, – ответил Риальто.

– На обмен любезностями нет времени, – сказал Лаббок. – Впусти нас. Надо же наконец укрыться от ветра.

– Нет никакого ветра, – возразил Риальто.

– Сейчас уши тебе прочистим – и сразу начнется, – сказал Джексон.

Подражают комическим парочкам с телевидения, подумал Риальто. Что ж, дело привычное. Он вставил ключ в скважину.

Лаббок и Джексон, оттерев его плечами, ввалились в квартиру первыми. Походили они сейчас на двух слонов. Лаббок застыл посредине гостиной, а Джексон наскоро осмотрелся в квартире, сунув нос и в кухню, и в ванную.

– Вот, значит, как живет городское дно, – сказал он.

Риальто следил за ними. В руке у него был ключ – и он жалел о том, что это не нож и не пистолет. Как бы ему хотелось избавиться от этих ублюдков – избавиться раньше, чем они возьмутся за него как следует.

– В ногах правды нет, Майк.

Произнеся это, Джексон сел на диван и бесцеремонно развалился на нем. Лаббок тут же занял единственное кресло, оставил на выбор хозяина несколько одинаковых стульев с жесткой спинкой. Стулья окружали журнальный столик у окна. На столике стояла пишущая машинка и в беспорядке лежали перепечатанные и недопечатанные отчеты.

– Над чем-нибудь работаешь или только малолетками торгуешь? – спросил Джексон столь же непринужденно, как если бы осведомился о том, как поживает матушка собеседника.

– Сутенерства мне не пришьете, – ответил Риальто тоном официанта, объявляющего, что в меню нету омлета с трюфелями.

– Ты соврешь, недорого возьмешь, верно? Ты ведь человек хладнокровный. Поглядеть только, как расселся перед нами! Врет – и не краснеет, – сказал Джексон.

Лаббок подхватил тему:

– Нам прекрасно известно, что ты мошенник, вымогатель и сутенер.

– И все это разом, – добавил его напарник.

– Но мы не знали, что у тебя хватит наглости стать наемным убийцей.

– Ну и ну, – пробормотал Риальто с изумлением и напускной веселостью.

– Ты что, не слышишь меня? – спросил Джексон.

– Я что-то услышал про наемных убийц, но решил, что ослышался.

– Понимаю, как тебя огорчает подобное обвинение, – начал Джексон.

– Тебя, старого сводника, – добавил Лаббок.

– … поскольку ты решил, что никто тебя даже не заподозрит, – продолжил Джексон.

– Кто тебя, мудака, надоумил сменить ремесло? – поинтересовался Лаббок.

– Решил на старости лет заделаться киллером, – завершил "обвинительное заключение" Джексон.

Риальто судорожно дернулся; тошнота поднялась из глубины живота и подступила к горлу, грозя задушить его или, поднявшись еще выше, выплеснуться наружу из пустой глазницы. Он закашлялся и самым тщательным образом прочистил горло.

– Ну, вы меня и ошарашили, – сказал он. – Я следил за вашими рассуждениями, да только где мне за вами угнаться? Значит, я, по-вашему, наемный убийца? Угостите меня той травкой, которой вы накурились.

– А Кении Гоча ты знаешь? – спросил Джексон.

– Я бы так не сказал.

– А ты навестил его в хосписе сегодня утром?

– Заскочил ненадолго.

– Выходит, ты его знаешь.

– Мы с ним ни разу не обменялись и парой слов.

– Ради всего святого! Этот парень облевал тебя своей кровью! Неужели это нельзя назвать знакомством?

– Мне показалось, будто он хочет что-то сказать. Вот я к нему и наклонился.

– И что же он сказал?

– Ничего.

– А чего это тебя туда понесло, Майк? – спросил Лаббок, перехватывая инициативу допроса.

– Я пообещал родственнику Кении Гоча – его кузену, да нет, так, седьмая вода на киселе, – что навещу его. С моей стороны это было актом христианского милосердия.

– Этот парень умирал от СПИДа, – сказал Джексон.

– От саркомы, – уточнил Лаббок.

– Что ж, это его, как я понимаю, и прикончило, – сказал Риальто.

– Нет, Риальто, прикончило его не это. Его прикончили лезвием. Хирурги называют это лезвие валь-вулотомом, – объяснил Джексон. Он погрозил Риальто указательным пальцем. – Его держат двумя пальчиками, чтобы проникнуть в самые укромные местечки. И острый он, как бритва, которой подбриваются поблядушки.