Гермия вошла в его комнату, закрыла за собой дверь и некоторое время стояла, просто глядя на него, лежавшего в кровати.

Он не казался в тот момент ни циничным, ни скучающим, и от этой необычности его вида она почему-то смутилась.

Он уже не выглядел тем незнакомцем, похожим на Дьявола, который осмелился поцеловать ее и которого она за это возненавидела!

Она молчала, и маркиз повернул к ней голову. Она подбежала и опустилась на колени рядом с кроватью.

– Как вам удалось совершить… такое… чудо, – уговорить дядю Джона создать лесопилку? – сказала она прерывающимся голосом. – Это поразительно… поразительно! Папа будет так… счастлив!

– А вы? – спросил маркиз– Я вижу, что вы тоже счастливы.

– Конечно, и я знаю, что мама будет на коленях благодарить за это Бога, как я… благодарю вас.

В ее глазах, глядящих на него; были видны слезы, и маркиз после небольшего молчания сказал своим обычным насмешливым голосом:

– Если вы так горячо благодарите за лесопилку, что же вы сказали бы, если бы я предложил вам бриллиантовое ожерелье?

Поразившись его столь неожиданному замечанию, Гермия села на свои согнутые ноги и рассмеялась.

– В настоящий момент я предпочитаю лесопилку для папы всему остальному в мире! Хотя я не могу надеть ее на шею, я ощущаю очень, очень большую гордость оттого, что… возможно, то, что я… сказала вам, помогло вам… убедить дядю Джона сделать что-то для людей, которые… не могут найти работу.

Маркиз глядел на Гермию, не произнося ни слова.

Открылась дверь, и в комнату вошла миссис Брук.

Она выглядела очень симпатичной, с ее волосами – почти такого же цвета, что и у ее дочери – немного растрепавшимися, поскольку она сняла шляпку, поднимаясь по лестнице.

Она держала ее в руке, ее щеки разгорелись, а глаза сияли, когда она обратилась к маркизу:

– Я думаю, Гермия уже поблагодарила вас, что и я хочу сделать теперь.

– Я думаю, ваш муж справится с этой работой, – ответил маркиз. – А теперь сядьте пожалуйста, миссис Брук, я хочу поговорить с вами.

Гермия встала на ноги, чтобы выйти, но маркиз сказал:

– Вы должны остаться, Гермия, поскольку это касается вас.

Это прозвучало очень серьезно, и Гермия с опаской взглянула на него, гадая, что он хочет сказать.

Она села на стул, беспокоясь, что он может открыть ее матери то, о чем она еще не знала.

Приподнявшись повыше на своих подушках, маркиз сказал:

– Лежа здесь, я все время думал, какой подарок я мог бы преподнести вашей семье за всю вашу доброту.

– Нам ничего не нужно, – тихо произнесла миссис Брук.

– Я ожидал, что вы скажете это, – ответил маркиз, – но я взял себе за правило: всегда оплачивать свои долги.

Он помолчал, затем угрюмо добавил:

– В противоположность некоторым!

Гермия подумала, что он имеет в виду Рошфора де Виля.

– Я только рада, что мы имели возможность чем-либо помочь вам, – улыбнулась миссис Брук.

– Я все еще, кстати, ценю мою жизнь очень высоко, несмотря ни на что, – ответил маркиз, – и поскольку Гермии я обязан тем, что Остался жив, в обычных обстоятельствах я послал бы ей очень дорогое ювелирное изделие, чтобы выразить мою благодарность.

Миссис Брук собиралась что-то сказать, но он быстро продолжил:

– Вместо этого у меня есть другая идея, которая – я надеюсь – встретит ваше одобрение, и, кстати, это будет означать исполнение одного из ваших желаний.

Гермия, наблюдавшая за ним, пока он говорил, ощутила, как у нее захватило дух от того, что он сказал далее:

– Я решил, что моим подарком Гермии будет поездка на несколько недель в Лондон вплоть до окончания светского сезона.

Миссис Брук онемела от изумления и, не веря собственному слуху, глядела, пораженная, на продолжавшего маркиза:

– У меня есть сестра, леди Лэнгдон, которая овдовела и чувствует себя одинокой и несчастной после того, как ее муж был убит в битве при Ватерлоо. Я знаю, что она получит огромное удовольствие, сопровождая Гермию на балы и вводя ее в светский мир.

Скривив губы в улыбке, он добавил:

– Она также, я думаю, обладает очень хорошим вкусом в выборе нарядов и будет в восторге от возложенной на нее роли сказочной феи, наряжающей Гермию!

– Это… невозможно! – задохнувшись от неожиданности, выговорила миссис Брук. – Мы не смогли бы принять такого подарка!

– Нет ничего невозможного, – возразил маркиз, – если, конечно, вы не откажете своей дочери в том, что для нее лучше всего. И это – возможность, которую просто нельзя упускать.

Поскольку это было несомненной истиной, миссис Брук не смогла ничего ответить, и маркиз продолжил:

– Я сам дам небольшой бал для Гермии в моем доме в Лондоне, а моя сестра позаботится, чтобы она была приглашена на все другие балы вплоть до окончания сезона. Так что нам остается сделать только одно.

– Что же это? – спросила миссис Брук голосом, казалось, доносившимся откуда-то издалека.

– Мы должны доставить Гермию в Лондон к началу следующей недели, – сказал маркиз. – Сезон будет продолжаться не слишком долго, поскольку регент скоро отправится в Брайтон, а после этого многие начнут закрывать свои дома и разъезжаться в деревни.

Улыбнувшись вновь, он добавил:

– Следовательно, ваша магия должна немедленно поставить меня на ноги, миссис Брук, и затем волшебная сказка для Гермии начнет разворачиваться!

– Я не… могу поверить тому, что я… слышу! – сказала миссис Брук странным голосом, и Гермия увидела слезы, скатывающиеся по щекам ее матушки.

Только когда Гермия в ту ночь отправилась спать – после того как она долго говорила с отцом и матушкой о том, что запланировал маркиз, – она подошла к окну спальни и взглянула через него на луну и звезды.

С того момента, как маркиз начал раскрывать им его план, она думала, что живет в своих мечтах, и не могла поверить, что ее молитвы исполнились.

И тем не менее, как будто маркиз действительно взмахнул волшебной палочкой, перед ней наяву стал подниматься занавес, открывая ей будущее, столь сверкающее и столь великолепное, что она чувствовала себя летящей по небу на яркой звезде.

Единственное, что пугало ее, – это то, что скажет Мэрилин, а также возможный гнев ее дяди и тети, когда они узнают о происходящем.

Кроме того, она думала о лесопилке, которая столько значила для отца, и знала, что граф принял это предложение маркиза только потому, что верил, что оно исходит от человека, которого он прочит в свои зятья.

Когда Гермия думала об этом, ей казалось, что чья-то холодная рука убирает тонкую сияющую вуаль с ее глаз и звезды перестают сиять для нее столь ярко.

Может быть, прежде чем маркиз оставит их, он сделает предложение Мэрилин, и тогда они не будут удручены тем, что он поручит своей сестре опекать ее в свете.

«Он благодарен… конечно, он благодарен мне, – говорила себе Гермия, – и, как он говорит, он хочет оплатить свой долг».

Она пыталась объяснить себе происходящее с нею с практической стороны, но почему-то это портило тот восторг, который она ощущала.

Хотя она редко так делала, но сейчас сдвинула занавеси, на окне, закрывшись от великолепия ночи, и легла в постель в темноте.

Лежа в кровати без сна, она неожиданно для себя стала думать о том, что маркиз скажет Мэрилин, когда будет просить ее руки, и что она почувствует, когда он поцелует ее.

При мысли об этом она как будто вновь ощутила твердость его губ, требовательно и настойчиво прижавшихся к ее губам.

Она знала, что, хотя он никогда не поцелует ее вновь, она не сможет забыть, что он был первым мужчиной, сделавшим это.

Гермия вошла вслед за леди Лэнгдон в большой мраморный вестибюль и спросила лакея:

– Его светлость уже вернулся?

– Его светлость вернулись несколько минут назад, мисс, и прошли в свой кабинет.

Гермия подождала, пока леди Лэнгдон не вступит на лестницу, ведущую наверх, и лишь тогда сказала: