– Этот, что ли? Это Эдж. Шестьсот футов[4] высоты, а в ширину – три мили. Вам тут здорово будет, уж поверьте. Люди-то думают, что Чешир плоский как блин, да так оно почти что и есть. Но только не в этом месте, где я проживаю!

Они приближались к холму, и он вздымался перед ними, как крепость. Затем дорога взяла вправо, огибая подножье холма. С одной стороны простирались поля, а с другой высились крутые уступы. Деревья спускались прямо к самой дороге, это были высокие буки, которые, казалось, о чем-то перешептывались на легком ветру.

– А тут жутковато, – заметила Сьюзен.

– Ага, некоторые и впрямь так говорят, да мало ли чего болтают, была нужда всех слушать! Мы уже подъезжаем к деревне. Мы с вами обходной дорогой ехали. Терпеть я не могу ее, главную-то дорогу, стукотня да вонища, и Принц тоже не больно-то ее жалует. Мы сейчас через деревню не поедем, поглядите все, когда мы в пятницу за покупками наладимся. А сейчас нам вот сюда, в горку.

Они подъехали к перекрестку. Гаутер круто развернул тележку влево, и начался подъем. По обеим сторонам дороги высились живые изгороди, разделяющие сады при больших домах, располагавшихся на западном склоне холма. Подъем был крут, но коняшка неуклонно тащила тележку в гору, потом дорога неожиданно выровнялась. Принц всхрапнул и пошел ходче.

– Знает, что его ждет дома ужин. Так, что ли, парень? Теперь они были на самой вершине холма, сквозь прогалы в деревьях помаргивали огни, где-то там далеко, внизу.

Затем они свернули в переулочек, весь изрытый и ухабистый, и с последним закатным лучом остановились перед фермерским домом, расположенным в небольшом уступе холма. Остов дома был построен из темного дуба, а между сучковатыми древесными лучами виднелась белая штукатурка. Желтели освещенные изнутри окна, построенные в форме ромба, а крыша у дома была крыта слюдяной черепицей. Вся эта постройка казалась частью пейзажа, точно дом здесь вырос сам по себе.

Тут как раз и заканчивалось путешествие, это и была ферма Хаймост Рэдмэнхей, где Моссоки вели свое хозяйство вот уже три столетия, а может быть, и больше.

– Ну, бегите в дом. Сейчас Бесс накроет нам ужин, а я только задам Принцу овса.

Бесс Моссок (невысокая, пухленькая, щекастая и с такой же широкой улыбкой, как у ее мужа) до своего замужества была нянькой матери Сьюзен и Колина, и хотя мама ребят и Бесс не виделись целых двенадцать лет, они время от времени переписывались и обменивались подарочками на Рождество. Вот почему их мама обратилась с просьбой к Бесс, когда ей надо было вместе с папой уехать по работе на полгода за границу. И Бесс, по сути своей настоящая няня, с радостью согласилась помочь чем только сможет.

– И сам дом-то повеселеет, – сказала она, – оттого, что в нем на несколько месяцев поселится парочка ребятишек!

Бесс радостно с ними поздоровалась, первым делом расспросила о родителях, а потом повела наверх, показать им их комнату.

Когда Гаутер зашел в дом, они уже сидели за круглым столом в обширной, с низким потолком кухне, а на столе красовался непомерных размеров чеширский пирог.

От тяжелой, хоть и очень вкусной еды, от длинного путешествия ребят очень скоро так разморило, что они стали клевать носами тут же, сидя за столом.

И наконец, пожелав спокойной ночи хозяевам, Колин и Сьюзен отправились к себе наверх. Каждый в руке держал по свечке, потому что в Хаймост Рэдмэнхей не было электричества.

– Ух, я и устал!

– И я!

– Ну, вроде все нормально, а?

– Ага…

– Хорошо, что приехали, да?

– Угу.

Ребята плюхнулись в постели, задули свечки и заснули, не успев коснуться головой каждый своей подушки.

– Если хотите, – сказал Гаутер за завтраком, – можем маленько пройтись, до того, как приедет Сэм. Нам с ним последний стожок сена надо настожить, пока погода еще держится, а то к вечеру может нанести грозу.

Сэм Харлбат, тощий молодой человек лет двадцати четырех, был работником Гаутера, большой, кстати, специалист управляться с вилами. Этим утром он поддевал на вилы раза в три больше, чем Колин и Сьюзен вместе взятые, и тратил на это раза в четыре меньше усилий.

Часам к одиннадцати стог был готов, и они прохлаждались в его тени, и все с удовольствием пили из глиняного кувшина еще незабродивший яблочный сидр и радовались жизни.

Попозже за обедом Гаутер спросил у ребят, какие у них планы на остаток дня.

– Если можно, мы бы побродили по лесочку, – сказал Колин.

– Отлично, – согласился Гаутер. – Мы с Сэмом поросячий загон будем чинить, там порядком работенки. Ступайте, побродите. Только поглядывайте под ноги, не свалитесь с яму. Там прежде медь добывали, так изрешетили всю гору шахтами да туннелями. Коли в туннель попадете, так уж точно заблудитесь, если даже и в яму не угодите, все равно дороги не найдете. Тут и крышка! Уразумели?

– Да, хорошо, что предупредили. Мы – острожно.

– Возвращайтесь к пяти. Будем чай пить, – сказала Бесс.

– Осторожнее, помните про ямы! – крикнул Гаутер им вслед, когда они уже выходили из ворот.

Странно было обнаружить одиноко стоящую гостиницу на совершенно пустынной дороге. Ее белые стены и черепичная крыша выглядели так, точно простояли здесь века. Несуразное строение угнездилось среди окружавших его лесов: деревенская гостиница без деревни!

Колин и Сьюзен дошли до нее после того, как отшагали мили полторы по пыли и во влажной жаре. Гостиница называлась «Чародей». Над дверью красовалась вывеска. На ней был изображен мужчина, одетый вроде бы как монах, с длинной белой бородой и длинными волосами, а позади него – крестьянин в старинной одежде, который держал под уздцы вставшую на дыбы белую лошадь. А на фоне были нарисованы высокие деревья.

– Интересно, что все это обозначает? – сказала Сьюзен. – Напомни спросить Гаутера. Он, наверняка, знает.

Они свернули в лес. «Чародей» остался позади. Ребята шли между дубов, елей, сосен и серебристых березок, шагали вдоль папоротниковых зарослей по густой траве. Было тихо, как-то очень мирно и красиво. И вдруг Колин и Сьюзен вышли к совершенно голой скале, от которой струился жар, как от раскаленной печки. Внизу перед их взорами расстилалась чеширская равнина, напоминавшая желто-зеленое лоскутное одеяло, а фермы и дома казались отсюда игрушечными. В этом месте холм резко обрывался вниз на несколько сот футов, а справа от них местность поднималась каменными грядами и уступами до тех пор, пока не сливалась с громадой Пеннинских гор, которые маячили в легкой дымке где-то милях в восьми отсюда.

Дети постояли несколько минут молча, очарованные красотой открывшегося зрелища. Потом Сьюзен, заметив нечто поблизости от них, сказала:

– Гляди-ка! Это, должно быть, и есть шахта. Прямо от самых ног в глубь холма уходила какая-то траншея.

– Пошли, – сказал Колин. – Ничего страшного, если мы пройдем по ней, докуда будет светло.

С замиранием духа они ступили в траншею, но очень скоро их постигло разочарование. Траншея быстро закончилась круглой пещерой. В ней было холодно и сыро. Никаких туннелей или проходов. Единственно, что могло привлечь внимание, это дыра в потолке пещеры, прикрытая продолговатым камнем, длиною примерно в ярд.[5]

– Ну и что? Ничего здесь опасного нет, – заметил Колин.

Все отпущенное им до чая время Колин и Сьюзен бродили по долинам Эджа, карабкались вверх и вниз по лесистому холму, где посредине высился всего один единственный бук. Иногда они углублялись в буковую рощу. И в таких местах было тихо-тихо. Там землю толстым слоем устилали только прошлогодние листья, там не было папоротников, не росла трава. Точно зима медлила уйти из этих мест и затаивалась под серо-зелеными буковыми деревьями. Когда они выбрались из такой рощи на свет, казалось, что попали в сад из темного подвала.

В своих странствиях они иногда натыкались на заброшенные шахты, но ни разу не зашли дальше, чем хватало дневного света.