— Тебе действительно нужно ехать, Альтал? — спросил два дня спустя вождь Альброн.

— Боюсь, что так, Альброн, — ответил Альтал, откидываясь в кресле. — В Перкуэйне начинается заварушка, и мне не хочется, чтобы она вышла из-под контроля. Если все в порядке — и, возможно, даже если не все в порядке, — я собираюсь оставить при себе сержанта Халора. Он может пригодиться мне в дальнейшем, и у меня, вероятно, не будет времени, чтобы вернуться за ним.

— Я не против, Альтал. Для меня ведь важно отдать тебе то, что я должен.

— Ты мне что-то должен?

— Не скромничай, Альтал. Ты сыграл не последнюю роль в том, чтобы устроить мою свадьбу с Астарель.

— Это решило многие проблемы, — пожимая плечами, ответил Альтал.

— А что именно происходит в Перкуэйне?

— Крестьянское восстание — во всяком случае, с виду.

Альброн скорбно покачал головой.

— Жители нижних земель не понимают нужд простого народа, да?

— Не имеют ни малейшего представления. Аристократия проводит так много времени в самолюбовании перед зеркалом, что не обращает никакого внимания на людей незнатных. Насколько я слышал, такие бунты возникают примерно каждые десять лет. Можно подумать, после пяти или шести таких бунтов аристократы начнут осознавать, что они делают что-то не так.

— Надеюсь, этого не произойдет. Если жители нижних земель начнут вести себя как разумные люди, арумские кланы останутся без работы.

— Альброн, я хотел бы попросить тебя еще об одной услуге.

— Тебе стоит лишь сказать.

— Ты не мог бы оставить у себя на время Андину и Лейту?

— Конечно, но зачем? Ведь в Доме они были бы в безопасности?

— Мне хотелось бы, чтобы Лейта была пока что подальше от брата Бхейда. Сейчас он переживает своеобразный кризис, и я думаю, будет лучше, если он пересилит его в одиночку. Не стоит впутывать в это дело Лейту. Бхейду и мне — вместе с Элиаром и сержантом Халором — придется довольно часто проходить через Дом, так что будет лучше, если девушки побудут пока где-нибудь в другом месте.

— А Гер тоже? — спросил Альброн.

— Нет, думаю, Гера я возьму с собой. Иногда у него возникают очень интересные идеи.

— Правда? — улыбнулся Альброн. — Ах да, еще одно. Если в Перкуэйне разыграются беспорядки, пошли ко мне Элиара. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как моя армия окажется в коридорах Дома Двейи.

— Я буду иметь это в виду, вождь Альброн, — сказал Альтал, вставая. — Но тебе лучше бросить людей на строительство конских загонов. Как только Креутер вернется в Плаканд, он начнет собирать там приданое для Астарель. И очень скоро тебе будет некуда девать лошадей.

— Спасибо за напоминание, — холодно произнес Альброн.

— Не стоит благодарности, великий вождь, — Альтал засмеялся, выходя из комнаты.

— Перкуэйнцы в основе своей — потомки треборейцев, — говорила Двейя Альталу и остальным в тот же вечер в башне. — В начале восьмого тысячелетия Остос послал корабли на запад, чтобы создать новые поселения и открыть новые земли для земледелия, а кантонцы пришли по суше, чтобы создать там свои поселения. Более или менее постоянные войны между Кантоном и Остосом не сильно волновали перкуэйнцев, так что они оставались в стороне и занимались заботами об урожае и приумножении своих богатств. Беспорядки в Треборее ослабили некоторые социальные ограничения, поэтому треборейское крестьянство оказалось намного свободнее, чем крестьяне Перкуэйна. Перкуэйнские крестьяне не то чтобы крепостные, но очень близки к этому.

— А что такое крепостные, Эмми? — озадаченно спросил Гер.

— Это невольники, Гер, — они являются принадлежностью земельного участка. Когда кто-то покупает участок земли в стране, где крепостничество — часть социального устройства, он становится владельцем не только земли, но и живущих на ней людей.

— Значит, они рабы? — спросил Элиар.

— Не совсем, — ответила Двейя. — Они принадлежат земле, вот и все. Быть крепостным лучше, чем быть рабом, но не намного.

— Я, конечно, уж не стал бы терпеть подобное, — сказал Гер. — Я перешел бы горы раньше, чем кто-либо заметит мой побег.

— Иногда такое случается, — подтвердила Двейя. — И все это одна страна, — спросил сержант Халор, — или там есть всякие баронства, герцогства и тому подобное? хочу сказать, есть ли там централизованное управление?

— Теоретически Магу является столицей, — ответила она, — но никто не обращает на это особого внимания. В основном власть в Перкуэйне находится в руках церковников.

— Да, — согласился Бхейд, — и духовенство Перкуэйна худшее из всех. Там господствует Коричневая Ряса, а священники ордена Коричневой Рясы гораздо больше интересуются богатством и привилегиями, нежели благосостоянием низших классов. Орден Черной Рясы — мой орден — имеет там представительство, то же самое можно сказать и о Белой Рясе, но они занимают минимальное место в общей социальной структуре. На протяжении веков между тремя орденами выработалось негласное соглашение о том, что мы не будем вторгаться на территорию друг друга.

— Недавно я был в воровской таверне в Магу, — рассказал им Альтал, — и воры обсуждали там ситуацию, сложившуюся в Южном Перкуэйне. Очевидно, Генд собирается извлечь выгоду из положения перкуэйнских крестьян. В прибрежных городах действует группа священников, самостоятельно присвоивших себе сан, которые проповедуют революцию и сеют смуту среди крестьян.

— Самостоятельно присвоивших себе сан? — резко спросил Бхейд.

— Воры были абсолютно уверены, что эти смутьяны на самом деле никакие не священники. Они носят красные рясы и читают проповеди о социальной справедливости, о жадных аристократах и коррумпированном духовенстве. К сожалению, они во многом правы — особенно что касается Перкуэйна. Крестьяне живут плохо, а священники Коричневой Рясы поддерживают знать в угнетении бедняков.

— Не существует ордена Красной Рясы, — усмехнулся Бхейд.

— Существует, брат Бхейд, — не согласилась Двейя. — Церковники Неквера носят алые рясы. Мой братец всегда был падок на яркие цвета.

— Ты хочешь сказать, что перкуэйнские крестьяне обращены в веру, которая поклоняется демону Дэве?

— Вероятно, нет, — ответила она, пожимая плечами. — Пока, во всяком случае. Возможно, это конечная цель, но на сегодняшний день служители Красной Рясы, похоже, сосредоточились на социальных изменениях. В общественной системе, которая основана на аристократии, очень много несправедливости — вероятно потому, что аристократы считают плебеев людьми низшего сорта. В прошлом совершалось множество революций, и они никогда не приносили результата, в основном потому, что лидеры этих революций стремились только к тому, чтобы завоевать то же положение и привилегии, которыми пользовалась отвергаемая ими знать. Единственное, что действительно изменялось в результате революции, это терминология.

Альтал задумался.

— Бхейд, а кто главный в ордене Коричневой Рясы? — спросил он.

— Экзарх Алейкон, — ответил ему Бхейд. — Главный храм Коричневой Рясы раньше находился в Дейке, в Экуэро, но после падения Деиканской Империи они обосновались в Магу. У них довольно величественный храм.

— Спасибо, — сказала Двейя, слегка улыбнувшись.

— Что-то я тебя не совсем понимаю, — озадаченно признался Бхейд.

— Это же мой храм, Бхейд. Коричневые Рясы присвоили его себе несколько тысяч лет назад.

— Никогда об этом не слышал, — сознался Бхейд.

— Служители Коричневой Рясы не любят в этом сознаваться. Их почему-то раздражает идея о том, что Богом может быть женщина.

— Крестьянам действительно живется так трудно? — спросил Халор. — Всегда найдутся недовольные, которые только и знают, что ворчать, но их недовольство вызвано, как правило, либо жадностью, либо завистью.

— Вот окно, сержант, — сказала ему Двейя. — Подойдите и посмотрите сами.

— Пожалуй, я так и сделаю, — ответил Халор. — Мне нужно знать, с чем же мы столкнулись на деле.