- Хорошо, - кивнул я, изо всех сил, удерживая губы от того, чтоб они, коварные, не расползлись в широченной улыбке. Сердце билось как сумасшедшее. Чувство, или даже предчувствие скорого наступления чего-то хорошего, каких-то положительных изменений в жизни, прямо-таки переполняло меня.

- Хорошо, - еще раз повторил я, усилием воли, отодвигая трубящие туш мысли в сторону. – Вам должно быть уже ведомо о приближающейся войне?

- Войне? – удивление человека, призванного первым узнавать о таких вещах, было предельно искренним. – И с кем же мы намерены воевать?

Выпустил воздух сквозь зубы, и в несколько фраз пересказал суть известий из подборки, появившейся у меня стараниями князя Владимира. Естественно, лишь о балканской их части. Ни к чему смущать исключительно порядочного военного министра моими планами по разжиганию общеевропейской кровавой бойни. Намекнул, что и мы, Российская Империя, не сможем оставаться в стороне. Но нашим доблестным воинам было бы не в пример легче воевать басурмана, появись в их тылу несколько крупных и хорошо вооруженных отрядов братьев славян.

- Конечно же, там понадобятся и наставники по военному делу, и наше самое лучшее оружие, и потребные припасы. Но уж это-то мы вполне в состоянии организовать, - грустно улыбнулся я. – Однако там, в Сербии, в Черногории, в Болгарии, днем с огнем не отыщешь человека, способного объединить разрозненные группы партизан в интернациональные бригады. А бригады сии в армии...

- Так это же... – вспыхнул круглыми глазами от радости Милютин.

- Именно что, сударь! Именно! Это дело для львов! Для покорителей Ташкента и Кавказских горцев. Истинные радетели идеи славянского единства под эгидой Державы должны будут делом доказать свои высокопарные лозунги. Там найдется место не только прославленным генералам, но и тем господам, чьим долгом станет возжечь огонь борьбы в сердцах покоренных турком народов!

- Господи, как просто, - с облегчением вздохнул Милютин. - И как скоро, по-вашему, изнывающие под пятой мусульман славяне будут готовы выступить?

- Дайте подумать, Дмитрий Алексеевич... Думается мне, уже этим летом до нас дойдут вести о первых таких выступлениях.

- Но как? Как вы можете определять такое... Да еще со столь пугающей точностью?

- Ну и чего же в том этакого, - хмыкнул я. – Весной в Порте собирают налоги, а с началом лета начинается сбор недоимок. Казна султана пуста, как барабан. Так что со славян теперь станут сдирать последнюю шкуру. К середине лета, у нас должны быть готовы к отправке на полыхающие восстаниями Балканы и караваны с оружием, и отряды военных советников.

- Мы что же? – поморщился военный министр. – Мы – Империя? Мы – императорская армия?

- А для нас время наступит позже. Много позже. Хорошо, если к лету семьдесят седьмого успеем разродиться.

На том наша приватная беседа и закончилась. Задумчивый Милютин стал как-то вяло реагировать на попытки обсудить с ним подготовку к войне. Так что мне не оставалось ничего иного, как, отговорившись делами, отправить гостя восвояси.

Забегу немного вперед, и поведаю о неожиданных результатах этого разговора тет-а-тет. К вящему моему удивлению, Милютин вдруг резко переменил мнение касательно изобретенных Барановским полевых орудий. Стал яростным их сторонником и даже более того: до того нахвалил новую пушку своему высочайшему патрону, что морское министерство тут же заказало проектирование нового оружия для новейших броненосцев нашему с Владимиром Степановичем проектному институту.

Признаться, инженер уже давным-давно вел работы в этом направлении. Полевые пушки – дело нужное. Но войскам еще нужно было оружие помощнее. Гаубица. Адская штуковина, способная забрасывать пол пуда взрывчатки за горизонт.

Главный калибр боевого корабля же – нечто совершенно иное. Там следовало предусмотреть множество сопутствующих механизмов. Всякие там поворотные башни, системы поднятия ствола, и, что самое, на мой взгляд, главное – дальномер! Без этой штуки даже самая лучшая в мире пушка всего лишь несколько тонн бездарно изведенного металла!

Под это дело, я еще попросил Барановского, и прочих инженеров, размещенного в Кронверке Петропавловской крепости института, подумать о орудии устрашающих размеров. Что-нибудь вроде знаменитой немецкой «Доры». Нечто, способное угрожать пробравшимся в Проливы не дружественным кораблям. Колоссы, раз и навсегда отвадившие бы всякие там Великие Морские Державы от Босфора и Дарданелл, буде эти места попадут нам в руки. Я, как бы фантастично это не звучало, хотел, чтоб грядущая война принесла Родине пользу. В том числе и в экономическом плане. А свободный проход торговых судов в Средиземное море, к рынкам Италии, Франции, Испании, мог обернуться баснословными выгодами. Пусть и не моими личными. Черт бы с ними.

В общем, полезная вышла беседа. Потом, после, мы с Милютиным все так же спорили. Горячились даже, отстаивая свою точку зрения на заседаниях Совета министров или комиссии по подготовке к войне. Но именно что спорили. Как уважающие друг друга специалисты, желающие Отчизне добра, а не как непримиримые противники – представители противоборствующих группировок у трона Императора.

Ах, да! Еще одно! Благо вспомнил, когда гость еще не успел скрыться за порогом.

- Дмитрий Алексеевич, - окликнул я военного министра, осознанно привлекая внимание и прочих, ошивающихся у Советского подъезда господ. – Их императорское высочество просил что-то передать?

- Да-да, ваше высокопревосходительство, - смутился Милютин. – Запамятовал...

Какими-то дерганными, суетливыми движениями, словно бы опасаясь, что потерял важную бумагу, он нащупал во внутреннем кармане мундира драгоценный сверток и с легким поклоном тут же передал его мне.

- Честь имею, ваше высокопревосходительство, - мне показалось, будто бы он даже каблуками щелкнул. И тут же скрылся за высокими дверьми. А я, внутренне холодея, развернул документ. «...а по сему, нами, Регентским Советом Российской Империи, единогласно же было принято решение назначить действительного тайного советника, графа Лерхе, Германа Густавовича, Первым министром и Председателем Совета министров правительства Российской Империи, с присвоением чина вице-канцлера Российской Империи». Вот так-то! Первый шаг сделан. Теперь оставалась сущая ерунда, едрешкин корень!

§5.5. Весь апрель никому не верь

Пришедшееся на понедельник первое апреля оказалось днем примечательным во всех отношениях. Старый генерал Лерхе однажды рассказывал, что давным-давно, веке в шестнадцатом что ли, денежная реформа в одном из немецких герцогств так ударила по местным спекулянтам и недобросовестным менялам, что их иначе как «дураками» и не называли. Библия утверждала, что именно в эту дату, в незапамятные времена, был свергнут Люцифер. Дьявол был изгнан – чем не повод для радости?

Хотя День Смеха, по большому счету, и предназначен для розыгрышей, немцы – едва ли не самый суеверный в Европе народ, считают, что с Князем Тьмы не шутят, и первое апреля худший день в году для начала новых дел. Не принято подписывать никакие серьезные бумаги, среди купцов не совершаются сделки. Тем более что и Евангелие косвенно подтверждает ущербность первого дня этого месяца. Не зря же тот самый Иуда рожден на свет именно в этот день!

Тем не менее, Дагмар эти предрассудки не остановили. Однажды решив воскресить традиции екатерининских эрмитажей – от французского ermitage – беседка для уединения, беззаботного отдыха - вдовствующая императрица ломила вперед, словно броненосец.

К слову сказать, прежде императрица любительницей шумных сборищ не слыла. Никса же вообще всевозможные балы и приемы ненавидел. В итоге двор привык к тому, что императорская чета проводит всего два бала в год. Рождественский и на тезоименитство. А тут приглашения на женские посиделки в покоях Марии Федоровны, что в надворных анфиладах Старого Эрмитажа, получили все хоть сколько-нибудь значимые и схожие по возрасту дамы Петербурга. Содержательницы салонов, фрейлины всех мастей, жены князей и придворных вельмож, министров и генералов. Чуть не пять сотен сверкающих драгоценностями и шелками с кружевами великосветских «львиц», «медведиц» и «пантер». «Гусыни» на новый эрмитаж не явились. Отговорились мнимыми хворями или заботами о потомстве.