Было уже пять утра, когда в мою голову, которая к тому времени раскалывалась от боли, пришла мысль. Возможно, буквы мне больше не нужны. Возможно, послание состоит из слов, как в соларинской записке. Едва лишь меня посетило это озарение (а может, помог третий бокал бренди), мой взгляд упал на первое предложение пророчества:

«Коль перекрестье этих линий…»

Когда предсказательница говорила об этом, она разглядывала линии на моей ладони. Но что, если линии стихов сами образуют ключ к посланию?

Я снова взяла в руки лист со стихами. Где же этот ключ? Теперь я решила зайти со стороны литературы. Предсказательница сказала, что линии сами образуют ключ, так же как рисунок рифмы образовывал число зверя — 666.

Было бы опрометчиво утверждать, что на пятом часу разглядывания чертовых стихов меня посетило озарение, но ощущение было именно такое. Посетило. Мой измученный недосыпанием и щедро сдобренный алкоголем разум гордо заявил, что разгадка найдена.

Схема рифмы — это не только число зверя. Это ключ к зашифрованному посланию! Моя копия стихов была так исчиркана, что выглядела как карта межгалактических контактов во Вселенной. Перевернув листок, чтобы использовать оборот, я переписала стихи и схему рифмы еще раз. Схема рифмы выглядела так: 1-2-3, 2-3-1, 3-1-2. Я выбрала из каждой строки по одному слову, которое соответствовало числу. Послание гласило: «Just as another game this battle will continue forever». «Как та, другая игра, эта битва будет длиться вечно».

И с непоколебимой уверенностью основательно выпившего человека я поняла, что все это значит. Сказал же мне Соларин, что мы играем? Однако предсказательница предупреждала меня об этом тремя месяцами раньше.

«J’adoube. Я трогаю тебя, я поправляю тебя, Кэтрин Велис. Воззови ко мне, и я отвечу тебе, покажу тебе великое и недоступное, чего ты не знаешь. Потому что битва продолжается, и ты — пешка в этой игре. Фигура на шахматной доске жизни».

Я улыбнулась, встала и добралась до телефона. Хотя связаться с Нимом было невозможно, я отправила ему сообщение на его компьютер. Ним был экспертом по шифрам, возможно лучшим в мире. Он читал лекции и писал книги на эту тему, ведь так? Нечего удивляться, что он отобрал у меня записку, когда я заметила схему рифмы. Он сразу догадался, что это ключ. Однако проклятый ублюдок ждал, пока я расшифрую послание сама. Я набрала номер телефона и оставила прощальное послание:

«Пешка выдвигается в Алжир».

Небо за окном уже посветлело, и я решила все-таки немного поспать. Мне больше не хотелось ни о чем думать, и мои мозги были со мной совершенно единодушны. Сгребая в кучу бумагу на полу, я вдруг заметила конверт без марки и без адреса. Это было то самое письмо, которое кто-то принес и передал дежурному, но мне не удалось узнать почерк, которым было написано мое имя. Я поспешно вскрыла конверт. Внутри оказалась открытка на плотной бумаге. Я села на кровать и прочла, что там было написано:

«Моя дорогая Кэтрин!

Я получил огромное удовольствие от нашей встречи. К сожалению, я не смогу поговорить с тобой до твоего отъезда, так как и сам уезжаю из города на несколько недель.

Поразмыслив после давешней нашей беседы, я решил отправить к тебе в Алжир Лили. Когда дело доходит до разрешения загадок, одна голова — хорошо, а две — лучше. Ты не согласна?

Кстати, забыл тебя спросить: как тебе понравилась встреча с моей подругой-предсказательницей? Она шлет тебе привет. Добро пожаловать в Игру.

С наилучшими пожеланиями,

Мордехай Рэд».

Миттельшпиль

В древних литературах то и дело встречаются легенды о мудрых и магических играх, которые были в ходу у монахов, ученых и при гостеприимных княжеских дворах, например, в виде шахмат, где фигуры и поля имели кроме обычных еще и тайные значения.

Герман Гессе. Игра в бисер. Перевод С. Апта

Я играю ради самой игры.

Шерлок Холмс

Алжир, апрель 1973 года

Сумерки были такого лавандово-синего цвета, как бывает только весной. Самолет описал полукруг в тонкой туманной дымке, поднимавшейся над побережьем Средиземного моря, и мне казалось, будто мы неподвижны, а небо вращается. Внизу лежал Алжир.

Аль-Джезаир Бейда, называли эту землю. Белый остров.

Казалось, он поднялся из морских вод, словно волшебная страна, словно мираж. Белоснежные здания многочисленными ярусами теснились на склонах пресловутых семи холмов, и город напоминал свадебный торт, щедро украшенный сахарной глазурью. Даже деревья здесь были экзотических и невероятных форм и оттенков, словно принадлежали другому миру.

Вот он, белый город, маяк на пути в глубь черного континента. Где-то там за сияющими белоснежными фасадами спрятаны таинственные фигуры, из-за которых я облетела половину земного шара. Когда мой самолет сел, я почувствовала, что опустилась… нет, не в Алжире, а на первой клетке. Из нее мой путь лежал в самое сердце Игры.

Аэропорт «Дар-эль-Бейда» (что означает «Белый дворец») построен на самой границе Алжира, его короткие взлетные полосы обрываются прямо в Средиземное море.

Мы вышли из самолета. С моря дул прохладный влажный бриз, и листья пальм перед плоским двухэтажным зданием аэровокзала колыхались, будто длинные перья. В воздухе стоял густой аромат цветущего жасмина. На фронтоне здания висел транспарант с написанными на нем от руки каракулями. Эти завитушки, точки и тире, напоминающие японскую каллиграфию, стали первым образцом классической арабской письменности, который мне довелось увидеть. Ниже был приписан перевод на французский: «Bienvenue en Algerie» — «Добро пожаловать в Алжир». Наши вещи выгрузили прямо на бетон и предоставили нам самим разыскивать свой багаж. Носильщик погрузил мои чемоданы на металлическую тележку, и вместе с потоком пассажиров я вошла в здание аэровокзала.

Встав в очередь к стойке таможенного контроля, я подумала, какой огромный путь проделала за неделю, прошедшую с той ночи, когда я разгадала пророчество.

Проделать этот путь мне пришлось в одиночку. Увы. Наутро после того, как расшифровала стихи, я попыталась связаться с каждым из моих разномастных друзей. Однако вокруг меня будто образовался заговор молчания. Когда я позвонила Гарри, трубку взяла Валери, его домработница. Она сказала, что Лили с Мордехаем где-то засели и изучают тайны шахматной игры, а Гарри уехал сопроводить тело Сола к каким-то дальним родственникам, которых отыскал то ли в Огайо, то ли в Оклахоме — в общем, где-то в центральных штатах. Ллуэллин и Бланш, воспользовавшись отсутствием Гарри, умчались в Лондон — порезвиться на распродаже антиквариата.

Ним, похоже, окончательно ушел в свой монастырь, поскольку ни на одно из моих срочных сообщений ответа не последовало. Однако в субботнее утро, когда я сражалась с грузчиками, которые из кожи вон лезли, чтобы упаковать мои вещи, будто рождественские подарки, явился Босуэлл. Он принес коробку от «приятного джентльмена, который был здесь вечером».

Коробка была полна книг, к ней прилагалась записка: «Молись, чтобы тебя направляли, и мой уши». Подпись была: «Сестры милосердия». Я засунула книги в дорожную сумку и забыла про них. Откуда мне было знать, что эти книги, будто бомба с часовым механизмом, в самом скором времени перевернут весь дальнейший ход событий? Однако Ним знал. Возможно, он всегда это знал. Даже до того, как положил руки мне на плечи и сказал: «J’adoube».

Это была разношерстная смесь старых пыльных книг в мягких обложках: «Легенда о Карле Великом», книги по шахматам, книги о магических квадратах и прочих математических головоломках. Среди них оказалось и скучное пособие по прогнозированию движений на фондовом рынке, которое называлось «Числа Фибоначчи». Одним из авторов этой книги значился доктор Ладислав Ним.

Нельзя сказать, что за время шестичасового перелета из Нью-Йорка в Париж я стала экспертом по шахматам, но все же я много узнала о шахматах Монглана и о той роли, которую они сыграли в распаде империи Карла Великого. Хотя об этом и не упоминалось, шахматы были причастны к смерти не менее полудюжины королей, принцев и отдельных придворных. Все они были жестоко убиты из-за «фигур чистого золота». Из-за убийств начинались войны, а после смерти самого Карла Великого его собственные сыновья превратили империю франков в поле битвы за обладание таинственными шахматными фигурами. В этом месте Ним сделал на полях пометку: «Шахматы — самая опасная игра».