Мэт остановился возле стола. Разговор прервался, и все взоры обратились к нему.

— Я слышал, ты поминал Двуречье.

Бородатый окинул Мэта взглядом — с головы до пят: растрепанная шевелюра, задиристое выражение лица, кружка с вином, зажатая в кулаке, распахнутый зеленый кафтан с золотым шитьем, из-под которого виднелась белая полотняная рубаха, блестящие черные сапоги. Хотя кафтан и рубаха были измяты, все указывало на то, что это сынок какого-нибудь вельможи, вздумавший покутить среди простонародья.

— Это верно, достойный лорд, — охотно отозвался купец. — Я говорил, что в нынешнем году табачку оттуда не дождаться. Готов биться об заклад. Правда, у меня в запасе осталось двадцать бочонков отборного двуреченского листа, такого, что лучше не сыщешь. Я рассчитываю попозже взять за него хорошую цену. Если достойный лорд пожелает взять бочонок для себя… — купец подергал кончик рыжеватой бородки и почесал нос, — я, наверное, мог бы…

— Стало быть, ты за это ручаешься, — тихонько оборвал его Мэт. — А почему? Почему в Двуречье не будет табаку?

— Как почему? Белоплащники, достойнейший лорд. Чада Света!

— Белоплащники? Ну и что?

Купец оглядел стол, ожидая поддержки у собеседников. Что-то в голосе незнакомца насторожило его. У матросов был такой вид, будто они не прочь унести ноги, да не решаются. Кайриэнец уставился на Мэта. Он старался держать голову прямо, но при этом покачивался и все время разглаживал свой поношенный кафтан. Судя по всему, стоявшая перед ним кружка была далеко не первой. Седая женщина поднесла кружку ко рту, но глаза ее поверх кружки пристально следили за Мэтом.

Ухитрившись поклониться не вставая с лавки, купец заговорил заискивающим тоном:

— Ходят слухи, о достойнейший лорд, что в Двуречье появились Белоплащники. Говорят, они ищут Возрожденного Дракона, но это полнейшая чепуха, ведь Лорд Дракон пребывает здесь, в Тире. — Он взглянул Мэту в глаза, пытаясь понять, как тот воспринял услышанное, но лицо юноши оставалось непроницаемым. — Слухи бывают самые нелепые, почтеннейший лорд, что с них взять. Собака лает — ветер носит. Поговаривают еще, что они высматривают какого-то Приспешника Темного с желтыми глазами. Высокочтимому лорду никогда не доводилось слышать о людях с желтыми глазами? Ну вот, и я не слышал. Чешет народ языками, да и только.

Мэт поставил кружку на стол и наклонился поближе к купцу:

— Ну, а еще кого они ищут? Что говорят слухи? Ищут Возрожденного Дракона, желтоглазого человека, а еще кого?

На лице купца выступили бусинки пота.

— Больше никого, о достойнейший лорд. Во всяком случае, это все, что я слышал. Но это же только слухи. А слух, он что — колечко дыма, дунул, и его как не бывало. Может, достойный лорд окажет мне честь и примет в подарок бочонок с двуреченским табаком… Я был бы весьма… ну, в знак…

Мэт швырнул на стол золотую андорскую крону:

— Купи себе выпивки, а то небось в горле пересохло.

Поворачиваясь, он услышал бормотание за столом:

— Я уж думал, сейчас он мне глотку перережет. От этих молодых лордов, особливо ежели наберутся, только и жди беды. — Это говорил давешний купец.

— Чудной парень, — послышался женский голос. — И опасный. С такими, Пэтрам, шутки плохи.

— А мне сдается, — раздраженно промолвил другой мужчина, — что никакой он не лорд. — Скорее всего, сказал это кайриэнец.

Мэт усмехнулся. Лорд — да он не стал бы лордом ни за какие коврижки. Значит, Белоплащники появились в Двуречье. О Свет, помоги нам!

С трудом протолкавшись к выходу, он выбрал из валявшейся у двери кучи пару деревянных колодок. Он не был уверен, что это его башмаки, да и какая разница — выглядят-то они все одинаково. И на сапоги налезли.

На улице уже накрапывал дождь и изрядно стемнело. Подняв воротник, Мэт, шлепая по лужам, затрусил по грязным переулкам портового предместья. Когда кончилась непролазная грязь и Мэт ступил на мощеную городскую улицу, он бросил ненужные больше колодки и припустил бегом. Защитники, охранявшие ближайший проход в Твердыню, знали его в лицо и пропустили, не задавая вопросов. Он бежал до самой комнаты Перрина и влетел в нее, распахнув дверь и почти не обратив внимания на расщепленное дерево. Седельные сумы Перрина лежали на постели, а сам он запихивал в них носки и рубахи. В комнате горела всего одна свеча, но он как будто не замечал темноты.

— Значит, ты уже все знаешь, — промолвил Мэт. Перрин, не отрываясь, продолжал укладывать сумы.

— Насчет дома? Да, знаю. Я ходил по тавернам, рассчитывая подцепить подходящий слушок, чтобы спровадить отсюда Фэйли. После того, что стряслось сегодня, я просто обязан ее… — У него вырвался горловой рык — такой, что у Мэта мурашки пробежали по коже — ну сущий волк. — Вот там и услышал. Может, хоть это ее выманит.

— Вот как, — удивился Мэт. — А ты этим слухах веришь?

Перрин поднял глаза — они вобрали в себя свет свечи и горели золотистым пламеНем. — Все это слишком похоже на правду. У меня почти не осталось сомнений.

Переминаясь с ноги на ногу, Мэт спросил:

— А Ранд знает?

Перрин лишь кивнул и снова занялся своими вьюками.

— Ну и что он говорит?

Некоторое время Перрин молчал, уставясь на свернутый кафтан, который держал в руках, потом ответил:

— Несет какую-то околесицу: «Он сказал, что сделает это. Сказал, что сможет. И почему я ему не поверил…» И все в таком роде. Ничего не понять. А потом ухватил меня за ворот и заявил, что, дескать, вынужден сделать то, чего они от него не ждут. Хотел, чтобы я его понял, но сдается мне, он и сам-то себя не понимает. И похоже, ему все равно, ухожу я или остаюсь. Нет, тут я, пожалуй, не то ляпнул. Он вроде бы почувствовал облегчение оттого, что я ухожу.

— Кровь и пепел! — вскричал Мэт. — Он не собирается ничего делать, а ведь с Калландором в руках он мог бы испепелить тысячи Белоплащников. Ты же видел, что он проделал с этими погаными троллоками! Ты и правда уходишь? Домой, в Двуречье? Один?

— Один, если только ты со мной не пойдешь. — Перрин затолкал наконец кафтан в седельную суму. — Что скажешь?

Мэт молча расхаживал по комнате. Лицо его попеременно оказывалось то на свету, то в тени. И мать, и отец, и сестры его остались в Эмондовом Лугу. Но у Белоплащников нет никаких причин трогать его родню. А если он вернется домой, ему больше оттуда не выбраться — было у него такое чувство. Матушка его женит, не успеет он и глазом моргнуть. А если не вернется, и Белоплащники не пощадят его родню… Все это слухи насчет Белоплащников — так тот купец говорил. Но с чего они пошли, эти слухи? Даже Коплины, известные врали и смутьяны, ничего не имели против его отца. Абелла Коутона все любили…

— Тебе уходить не обязательно, — негромко промолвил Перрин. — Во всех этих слухах нет ничего о тебе. Ищут меня и Ранда.

— Чтоб мне сгореть, я пой… — Слово застряло у него в горле. Легко думать о том, что уедешь, но как это сказать? — Послушай, Перрин, а тебе это дается легко? Я имею в виду, разве тебе ничего не стоит уехать? Ты не чувствуешь, как… что-то удерживает тебя? Как все время находятся причины, чтобы остаться здесь?

— Конечно, чувствую. Можно назвать сотни причин, Мэт, но в конечном счете все они сводятся к Ранду и к тому, что я та'верен. Ты-то никак не хочешь признать это, верно? Добрая сотня причин, чтобы остаться, и одна — чтобы уйти, но она перевешивает эту сотню. Белоплащники в Двуречье, они ищут меня, и пока не найдут, могут принести людям много горя. Я в силах этому помешать.

— Перрин, да с чего это ты так Белоплащникам понадобился, что они из-за тебя будут мстить ни в чем не повинным людям? Свет, да если они начнут расспрашивать о человеке с желтыми глазами, никто в Эмондовом Лугу и не сообразит, о ком речь. И как ты собираешься им помешать? Разве одна пара рук может что-то решить? Эти белоплащники, видать, белены объелись, коли считают, что чего-то добьются от двуреченского народа.

— Им известно мое имя, — тихо произнес Перрин и посмотрел на висевший на стене топор. Вокруг рукоятки топора и стенного крюка был обмотан ремень. А может, он смотрел на молот, прислоненный к стене под топором. — С чего я им понадобился? Думаю, Мэт, есть у них на то свои причины. Так же, как и у меня — чтобы вернуться. И кто знает, чьи причины важнее?