Тот факт, что Гонзага поехал вместе со своим секретарем Соффичи, а не с личным шофером, уже наводил на подозрения. Но потом выяснилось, что Альберто заболел гриппом и не смог отвезти кардинала на встречу с президентом.

Под картиной святого Борромео кардинал Моро после трехчасовых дебатов решил еще подождать — до шести часов утра. Если Гонзага и его секретарь до этого времени не дадут о себе знать, нужно будет подключать полицию и объявлять всеобщий розыск.

Когда совещание подошло к концу, в комнату вошел монсеньор Абат, секретарь Моро, и хотел что-то прошептать кардиналу на ухо.

— Вы можете спокойно сказать это при всех, монсеньор! — раздраженно воскликнул Моро. — В отличие от остальных членов курии, у меня нет тайн.

Секретарь, чуть заметно пожав плечами, сообщил:

— Ваше высокопреосвященство, в приемной ждет прокурор. Он сказал, что хотел бы поговорить с самым старшим членом курии.

Моро, Завацки и Зальцманн выглядели озадаченно. Хотя у каждого в голове были свои предположения, все они подумали об одном: ничего хорошего это не сулит.

— Пригласите прокурора войти! — обратился Моро к секретарю, при этом сделав благосклонный жест рукой.

— Меня зовут Ахилл Мезомед, я из прокуратуры Рима, — представился молодой человек.

В ответ Моро, Завацки и Зальцманн тоже представились и назвали свои должности в курии.

— Что вас к нам привело? — осведомился кардинал, хотя в глубине души догадывался, что речь пойдет об исчезновении государственного секретаря.

Мезомед молча вынул из кейса конверт и достал дюжину крупноформатных фотографий. Он разложил их на столе перед присутствующими.

— Эти снимки были сделаны на похоронах на кладбище Кампо Верано, — объяснил прокурор. — Я думаю, некоторые из присутствующих там лиц вам небезызвестны.

Зальцманн внимательно рассмотрел фотографии и сказал:

— Это государственный секретарь Филиппо Гонзага.

Моро взял фотографию у Зальцманна из рук и пробормотал:

— Я не понимаю, что все это значит.

— Вы узнаете человека на снимке? — с нажимом спросил прокурор.

— Что все это значит? — повторил свой вопрос кардинал. — Я думал, вы нам принесете новости о местонахождении государственного секретаря Филиппе Гонзаги. — Моро отдал фотографию Мезомеду и требовательно посмотрел на него.

На лице прокурора появилось недоумение.

— Я вас не понимаю, ваше высокопреосвященство, — вежливо произнес он. — Я провожу дознание для повторного возбуждения уголовного дела, которое было преждевременно закрыто. Речь идет о смерти некой Марлены Аммер, которую обнаружили мертвой в ванне. Вскрытие показало, что женщина захлебнулась, приняв барбитураты.

— Простите, — перебил прокурора кардинал, — и чтобы сообщить об этом, вы специально пришли сюда?

— Не только для этого, — возразил Мезомед. — Мне бы еще хотелось узнать, что делали государственный секретарь Филиппо Гонзага и другие члены курии на похоронах простой смертной. Кроме того, я ищу объяснение тому, каким образом на халате убитой появились следы определенных ароматических веществ.

— Молодой человек, — перебил его Моро, усмехнувшись. — Вы же не хотите призвать к ответу члена курии за парфюм некой сомнительной дамы!

— Нет, господин кардинал, о парфюме речь не идет. Я говорю о благовониях!

— О благовониях? — Моро в испуге осекся.

— Даже о конкретных благовониях! — добавил Мезомед. — Олибано № 7 используется только в Ватикане.

— Так речь идет не об исчезновении государственного секретаря?

— Государственный секретарь Гонзага пропал? — вопросом на вопрос ответил прокурор.

Монсеньор Завацки тут же подтвердил:

— Уже два дня, после визита к президенту Италии.

Кардинал Бруно Моро первым осознал свою ошибку и, сразу же поняв это, с нарочитой небрежностью пояснил:

— Понимаете ли, Гонзага — очень занятой человек и к тому же весьма своеобразный. Иногда он ездит один и как ему заблагорассудится…

Мезомед понимающе кивнул:

— Да, я припоминаю некоторые газетные статьи…

— Вы намекаете на происшествие с его преосвященством на Пьяцца дель Пополо и пакет с деньгами?

— Именно!

— Это недоразумение. Главное, что Бог всемогущий уберег его преосвященство от увечий и сохранил ему жизнь.

Моро снова взял снимок у прокурора и еще раз внимательно посмотрел. Потом вернул и сказал:

— Вообще-то, я практически уверен, что на этой фотографии не государственный секретарь.

— А это? — Мезомед указал на другого человека на том же снимке.

Моро наморщил лоб, делая вид, будто пытается получше приглядеться. Наконец он покачал головой.

— Странно, — заметил Мезомед. — Когда я зашел в комнату и увидел вас, ваше высокопреосвященство, я мог бы поклясться, что второй человек на этой фотографии — именно вы.

— Не смешите меня! — Кардинал вынул из сутаны носовой платок и громко высморкался, хотя явно не нуждался в этом. Тем не менее благодаря наступившей паузе, столь необходимой ему в этот момент, глава Святой Палаты успел обдумать ситуацию. Когда Моро окончил процедуру и сунул платок обратно, он заговорил совсем другим тоном: — Это допрос? Я не слышал, чтобы прокуратура Рима просила курию о помощи. Вы выглядите таким неопытным для вашей должности. В любом случае на земле Ватикана у вас нет ни малейших прав. Поэтому забирайте свои сомнительные фотографии и убирайтесь, синьор…

— Мезомед! — невозмутимо напомнил молодой прокурор, которого, судя по всему, не так-то просто было запугать. — Что касается вашего замечания по поводу моей неопытности, ваше высокопреосвященство, может, вы и правы. Но это не допрос. Скорее дача свидетельских показаний. Я надеялся, что вы прольете свет на это дело.

— И этот свет вы решили искать именно в Ватикане? Кто вам вообще разрешил заново возбуждать это уголовное дело?

— Теперь, ваше высокопреосвященство, я укажу вам на вашу юридическую неопытность. Дело, о котором идет речь, расследуется по итальянским законам и подлежит юрисдикции Италии. Что касается меня, то я, будучи членом прокуратуры Рима, не нуждаюсь в дополнительных разрешениях, дабы вести расследование. Особенно если речь идет об убийстве.

— Убийстве? — Монсеньор Завацки сложил руки в молитвенном жесте и, театрально закинув голову, уставился в потолок — Пятая заповедь'

— Пятая заповедь, — глухо повторил прокурор.

На столе кардинала зазвонил телефон.

Абат, личный секретарь Моро, наблюдавший за происходящим со стороны, снял трубку.

— Это господин государственный секретарь! — возбужденно закричал он.

Моро бросился к аппарату и вырвал трубку у Абата.

— Брат во Христе! Мы все очень взволнованы вашим отсутствием! Конечно, вы не должны передо мной отчитываться… Что значит «лицемерно»? Мы все сидим в одной лодке — в лодке святого Петра… До свидания, брат во Христе.

Он положил трубку и сказал:

— Гонзага снова объявился. Господь к нам милостив.

Мезомед вежливо поклонился и молча вышел из кабинета.

Он достаточно услышал.

«Здесь нечисто и воняет до небес, — подумал он. — Именно в этом месте».

Два дня наблюдения за домом маркизы не принесло никаких результатов. После смерти Лоренцы Фальконьери в старом доме почти никто не жил.

Мальберга и Барбьери, которые менялись каждые три часа, одолевала скука. В первый день Мальберг ходил по улице взад-вперед, думая о загадочной смерти обеих женщин. На второй день он начал считать шаги от начала улицы и до ее конца, у Виа деи Коронари. У него так и не вышло точного количества, потому что, как оказалось, длина его шага менялась в зависимости от времени дня. Утром шаг был длиннее, а в обед становился заметно короче.

В конце концов Лукас пришел к выводу, что наблюдение за домом ничего не дает. К тому же становилось все труднее ходить мимо дома маркизы и не попадаться никому на глаза.

Вечером второго дня на улицу завернул какой-то мужчина. Он целенаправленно шел к дому маркизы. Нажав на кнопку звонка, незнакомец немного подождал, потом отошел в сторону и посмотрел на верхние этажи.