— Я даже не могу объяснить, почему у меня возникли подозрения. Простите.

— Да ничего.

В тускло освещенной гостиной Катерина вручила синьоре букет. Она специально выбрала лилии — именно эти цветы, вернее, их запах ассоциировался у нее с церковниками. Ни один цветок не изображали так часто в христианской иконописи, как этот. Поскольку мякоть его стебля пахнет молоком, лилию считают символом непорочного зачатия, а сам цветок означает «невинность».

— Так от кого, вы говорите, цветы? — спросила Феллини с плохо скрываемым безразличием.

— От господина Гонзаги, — ответила Катерина. — Я ведь уже сказала!

— Ах, Гонзага. Нуда, конечно! — Поведение женщины свидетельствовало о том, что ей очень редко дарили цветы.

— Я не хочу занимать ваше драгоценное время, — вежливо произнесла Катерина и сделала вид, будто собирается уходить. Ее план сработал.

— У меня достаточно времени, — ответила хозяйка. — Понимаете, я в этой большой квартире одна как перст. К тому же этот дом находится в респектабельном районе, а я только недавно сюда переехала и совершенно ничего здесь не знаю. По будням я хожу по рынкам города. Это помогает мне отвлечься. Раньше, когда я работала консьержкой, было веселее, всегда что-нибудь случалось.

— Консьержкой? — Катерина изобразила удивление. Она обвела взглядом огромную комнату, в которой терялись несколько безвкусных предметов мебели, и сказала: — Наследство? Вас можно поздравить!

Синьора Феллини кивнула.

— Нет, материальных проблем у меня нет. Но… — Женщина была в явном замешательстве. — Как же имя дарителя букета?

— Господин Гонзага, государственный секретарь! — Катерина заметила волнение Феллини.

Та была сильно смущена и, как плохая актриса, пыталась скрыть свою неуверенность:

— Да, вероятно, эти цветы действительно от государственного секретаря Гонзаги. Но разве такое может быть?

— Почему нет, вы же знаете государственного секретаря лично?

— В общем-то, пет… Это было лишь мимолетное знакомство. Нет, я его совсем не знаю.

— Должно быть, он отвратительный человек, жестокий, если речь идет об интересах курии.

— Да, вы правы.

— Значит, Филиппо Гонзага все-таки вам знаком.

Синьора бросила взгляд на букет, который она положила на старое потертое кресло.

— Конечно, я знаю Гонзагу, — вдруг сказала она, — я его знаю даже слишком хорошо! — Едва Феллини произнесла эти слова, как сама испугалась своей болтливости. — Ах, забудьте! — воскликнула она. — Я слишком много говорю. Мне не хотелось бы нагружать вас своими проблемами.

— Проблемами? Простите меня, синьора, вы живете в роскошной квартире, в лучшем районе Рима. Я действительно вам завидую! Из вашего окна открывается прекрасный вид на Энгельсбург и Ватикан! И вы говорите о каких-то проблемах? Кстати, меня зовут Маргарита Моргутта. — Катерина протянула хозяйке руку.

— Красивое имя. — Синьора Феллини ответила вялым рукопожатием.

— Я тоже так считаю, — сказала Катерина, а сама подумала: «Принимая во внимание тот факт, что имя придумано на скорую руку, звучит оно действительно неплохо».

— Вам, наверное, трудно будет поверить, но вид Ватикана скорее угнетает меня, чем приносит радость. — Феллини нахмурилась.

— Честно говоря, при всем желании я не могу согласиться с вашими словами. Собор Святого Петра — один из самых известных и самых величественных во всей Италии, — возразила гостья.

— Возможно, вы правы, — ответила синьора Феллини, — но это еще не значит, что дела за этими стенами творятся такие же величественные. Вы не хотите глоточек?

Не дожидаясь ответа, Феллини подошла к столику, на котором стояла бутылка красного вина, взяла бокал и налила чуть ли не до краев. Феллини подала Катерине бокал с поразительной уверенностью и предложила присесть на затертый диван.

— Я всего чуть-чуть, — извинилась Катерина и пригубила вино из переполненного бокала. Потом она села на диван и с удовольствием смотрела на то, как синьора сделала три больших глотка из своего бокала, тоже до краев наполненного.

— Вы сомневаетесь в порядочности мужей из Римской курии? — откровенно спросила Катерина.

Феллини сделала жест рукой, будто хотела сказать: «Ах, если бы вы только знали!»

У Катерины в голове проносились разные мысли. Как разговорить синьору Феллини? Без особых усилий (видно, она пришла в подходящий момент) ей, похоже, удалось завоевать доверие хозяйки. Теперь главное — не сказать чего-нибудь лишнего. Или же все будет напрасно. Катерина просто дрожала от волнения, но внешне оставалась спокойной. Сделав вид, что пьет вино, она сочувствующе произнесла:

— Вам, должно быть, пришлось через многое пройти, синьора!

Феллини потупила взгляд и поджала губы.

— Мне бы не хотелось вспоминать об этом, — горько сказала она.

— Я не смею настаивать, синьора, — ответила Катерина и поднялась, будто хотела уйти.

— Пожалуйста, останьтесь! — попросила Феллини. Она еще раз хорошо приложилась к бокалу, а затем посмотрела на букет в кресле.

Как львица, которая подкрадывается к добыче, женщина подошла к креслу, схватила букет и с размаху хлестнула чашечками цветов о стол, так что лепестки разлетелись по всей комнате.

— Пусть Гонзага засунет эти цветы себе в зад! — закричала она в ярости и стала бить букетом по креслу, пока у нее в руках не остались одни стебли.

Катерина растерянно смотрела на нее. Волосы Феллини растрепались, по щекам потекла черная тушь, халат наполовину распахнулся. Однако истеричку не беспокоил ее внешний вид. Она взяла бокал и заглянула в него, как в зеркало. Потом допила вино и с размаху разбила его о стол.

Слегка переборщила, — сказала она, не глядя на гостью.

— Ну, если вам от этого лучше… — с пониманием произнесла Катерина, — такой приступ гнева очищает душу.

Синьора вытерла лицо рукавом халата. Но вид у нее от этого не улучшился, скорее наоборот.

— Вы ненавидите Гонзагу, — осторожно заметила Катерина.

Феллини подошла к окну и посмотрела в темноту. В ленивых водах Тибра отражался свет фонарей, стоявших на противоположном берегу.

— Гонзага — дьявол, — пробормотала она, — поверьте мне.

— Но разве не он подарил вам теперешнюю жизнь?

— Да это не протест. — Она повернулась к Катерине. Ее измученные глаза и уставшее лицо пугали. — Когда я работала на Виа Горa, я была намного счастливее. Здесь я ощущаю себя одинокой, никому не нужной. Сижу, словно в золотой клетке. Мне нельзя поддерживать связь с моей прошлой жизнью, к тому же я не должна никому ничего говорить. Один только разговор с вами повергает меня в панику. Мне строго-настрого запретили общаться с кем бы то ни было и рассказывать о недавних событиях, которые произошли на Виа Гора.

Катерина едва заметно покачала головой. Какие мрачные тайны скрывает эта женщина?

— Иногда, — продолжала Феллини, — я даже вижу призраков. Мне кажется, что за мной следят, когда я иду по городу и петляю, как трусливый заяц. Меня это доводит до сумасшествия. К тому же я знаю, что мои опасения небеспочвенны. Казалось, у нее вот-вот сорвется голос, когда она резко закричала: — Я боюсь, боюсь, боюсь!

Синьора тяжело опустилась в кресло и уставилась перед собой.

— Может, меня это не касается, — заметила Катерина, чтобы разрядить обстановку, — но за вашим страхом стоит Гонзага, не правда ли?

— Добропорядочный муж, кардинал курии Филиппо Гонзага! — Синьора цинично ухмыльнулась. — Ни один человек мне не поверит, если я обращусь к общественности.

«Черт побери, ну говори уже!» — хотелось крикнуть Катерине, но она сдержалась и сказала:

— Вам нужно съездить в отпуск на пару дней! На Сицилии в это время года тепло.

— Отпуск! Будучи простой консьержкой, я не могла позволить себе отпуск. Кто исполнял бы мои обязанности? А сегодня, когда ничто мне не мешает отправиться на отдых и у меня есть масса свободного времени, я не могу этого сделать. Мне запрещено покидать Рим. Тогда бы я вышла из-под контроля Гонзаги.