До этой минуты Анья, подчиняясь распоряже­нию Ивейна, тихо стояла с ним рядом, прикрывая собой Киэра, находившегося у жреца за спиной, но девушку так возмутило это явное богохульство епископа, что она выступила вперед, оказавшись у всех на виду. Толпа внизу стихла, ожидая кто выйдет победителем в этой борьбе не на жизнь, а на смерть, и мягкий, негромкий голос девушки далеко разносился повсюду.

– Уилфрид, я не могу назвать епископом тебя – христианина, но одному лишь Всемогу­щему Господу ведомы помыслы, таящиеся в че­ловеческом сердце.

Уилфрида взбесило, что девчонка, однажды уже осмелившаяся учить священнослужителя надлежащему благочестию, смеет снова судить его. Он с пафосом, в исступлении упал на коле­ни, протягивая к небесам руки.

– Прошу тебя, Господи, яви на этом падшем и ничтожном создании могущество твоей правед­ной кары. Порази ее молниями гнева твоего!

– Берегись, как бы тебя не поразили его молнии, епископ.

Ивейн произнес эти слова так, будто речь шла о ядовитой змее. Он не чувствовал ни ма­лейшего уважения к Уилфриду, пытавшемуся ка­заться благочестивым и милосердным, на самом же деле предавшему даже собственную веру.

Епископ в ответ пронзительно выкрикнул какие-то оскорбительные слова и встал, вызыва­юще вскинув голову и показавшись Ивейну еще омерзительнее. Жрец снова поднял к омрачив­шимся небесам свой посох, взывая к ним, вновь и вновь повторяя загадочные триады неведомого древнего песнопения. Оно ширилось, набирало силу, пока земля, казалось, не сотряслась под но­гами столпившихся воинов. При этом колдун, воздев руки к небу, повелевал облаками, свивая их в крутящийся вихрь, из яростного центра ко­торого блистали вспышки ослепительных мол­ний. Одна из них ударила в кристалл, сверкав­ший в протянутой вверх руке Ивейна и, отлетев от него, нашла свою цель… ударив в землю у самых ног разъяренного епископа.

Сбитый с ног сокрушительным ударом грома, Уилфрид навзничь повалился на землю; его обычно багровое лицо стало белым, как свеже-выпавшнй снег.

Не один епископ был потрясен этим вторич­ным проявлением могущества, превосходящего возможности человека, не посвященного в тай­ные знания друидов. Воины несметного полчища пришли в ужас и в панике бросились врассып­ную. Первыми бежали те двое, которые наконец-то поняли, что жрец способен осуществить любую свою угрозу. Торвин и Рольф неслись в первых рядах беглецов, бросившихся прочь от Трокенхольта, через поля; они мчались так, слов­но каждая борозда полна была раскаленными до­бела углями.

Вскоре только три человека остались под стенами – и те не по своей воле. Ноги епископа подкашивались и не держали его; казалось, он не скоро оправится. Оба короля оставались из опасения, как бы о них не распространились слухи, будто они так испугались друида, что без сражения покинули поле боя, оставив на нем беспомощного союзника. А потому, хоть и про­тив воли, они задержались, чтобы помочь Уил-фриду. Ну ничего, они еще припомнят это епис­копу! Вряд ли они когда-нибудь забудут, кто снова потерпел поражение, поверженный и уни­женный неприятелем, и пожалуй, нескоро они опять поддадутся на уговоры Уилфрида и согла­сятся участвовать в заговорах епископа, козни которого привели лишь к тому, что армии обоих королей утратили боевой дух. Те, кто не видел этого сами, без сомнения, услышат, как один че­ловек отважился выступить против громадного войска и победил неисчислимые армии двух ко­ролей.

Оба властителя молча признали, что, как бы там ни было, а уж на этот год с войной покон­чено. И вина за их поражение лежит на еписко­пе. Никогда уже король Этелрид не поддержит коварные замыслы и не примет участия в напа­дении на Трокенхольт.

Пока пристыженные, опозоренные враги уносили нога, а Киэр, потрясенный, смотрел, как они бегут, Анья обвила руками шею юноши, способного повелевать ее пламенным духом и любящим сердцем так же, как и могучими, не­обузданными духами стихии. Ивейн в ответ так же страстно обнял возлюбленную, в чьей душе под безмятежностью и спокойствием таились жар и отвага, готовые вспыхнуть, разгореться, когда требовалось защитить и уберечь тех, кого она любила всем сердцем.

Их страстное объятие было прервано гром­кими приветственными криками жителей Тро-кенхольта. Привлеченные сиянием кристалла и могуществом жреца, повелевавшего штормом, люди из осажденной деревни собрались и оста­новились в сторонке, издалека наблюдая за про­исходящим.

На следующий день, когда солнце уже кло­нилось к закату, к Трокенхольту подошло бес­численное войско. Радостная, ликующая леди Брина и все ее близкие, а за ними и все кресть­яне, вышли навстречу, приветствуя прибывших. Громадные, обитые железом ворота в стене, ого­раживавшей селение и замок, широко распахну­лись.

Еще не спешившись, Вулфэйн обратился к жене:

– Ты, разумеется, не так простодушна, чтобы держать дом открытым в военное время без достаточной на это причины, – тем более, что мы прибыли, откликаясь на отчаянные про­сьбы о помощи, доставленные освобожденным Адамом.

Вулфэйн ждал объяснений.

– Когда мы освободили Адама, – ответил за Брину Ивейн, поскольку именно он был главным участником этих событий и ему было проще все объяснить, – мы побоялись, что вы не пос­пеете вовремя, чтобы остановить епископа и его высокородных союзников… И мы оказались правы.

– Правы? – переспросил Адам. – Так что же, они уже были здесь? И ушли?

– Немного колдовства… – сказал Ивейн.

Саксонские илдормены обменялись понима­ющими взглядами. Женатые на жрицах, они знали достаточно о заклинаниях и заговорах дру­идов, чтобы понять, что все это совсем не так просто, как представляют посвященные в таин­ства. Однако сейчас было не время вдаваться в подробности; все ополчение Нортумбрии стояло у них за спиной – все войско во главе с коро­лем. Об этом напомнил им и голос самого Олдфрита, раздавшийся где-то совсем рядом с ними.

– Не раз мне рассказывали истории о подоб­ных деяниях, и я, и мои предшественники обя­заны безопасностью нашего королевства вашим колдунам и жрецам.

Король говорил, обращаясь к Вулфэйну и Адаму, но вскоре он с любопытством перевел взгляд на юношу, судя по цвету его волос, явно коренного уили, а потом и на миловидную де­вушку, которую тот обнимал, прижимая к себе.

– Так значит, тебя я должен благодарить за это величайшее из свершений? – спросил король, обращаясь к Ивейну. – За подвиг, о ко­тором я никогда не перестану жалеть что не видел его собственными глазами?

– Я устрашил и изгнал врагов, которые на­меревались взять в заложники мою названую мать и всех близких, а затем сжечь деревню и всех ее жителей.

– Один? – Светло-серые глаза Олдфрита пронизывали жреца насквозь.

– Мне помогала Анья. – С ласковой, заво­раживающей улыбкой Ивейн взглянул в нежное лицо девушки и добавил: – И кроме того, мой племянник Киэр.

– Киэр? – переспросил король тихо, но требовательно. Сестра жреца была супругой его илдормена, так что он знал всех ее сыновей. Од­нако среди них не было Киэра.

Не привыкнув объяснять что-либо в подроб­ностях и отвечать на вопросы, хотя бы и не прямо поставленные, тем более саксонским пра­вителем, Ивейн просто указал туда, где Киэр стоял с сыновьями Вулфа.

Король кивнул мальчикам, но тотчас же вновь перевел глаза на девушку и жреца.

Те, в свою очередь, тоже не сводили глаз с Олдфрита. Анья подумала, что король – высо­кий и худощавый – гораздо больше похож на аскета-епископа, чем низенький, тучный и не­честивый Уилфрид.

Ивейн не мог пока вынести определенного суждения об этом человеке, что было необычно для жреца; чутье его было достаточно остро, и он чуть ли не с первого взгляда видел человека насквозь. Говорили, будто этот саксонский пра­витель, в отличие от двух побежденных, более всего ценит мир. Он казался спокойным, рассу­дительным человеком – но и воином. Эти ка­чества были понятны друиду.

Видя, что Ивейн не сводит внимательных глаз с короля, Брина решила вмешаться, прежде чем последуют новые вопросы; Ивейн может не пожелать говорить, тоща как король будет счи­тать себя вправе услышать ответы.