По большей части Тео преподавал ему географию и прикладные науки — геологию, кузнечное дело и ориентирование по звездам. Хуул уже успел выучить все созвездия. Истории и всему прочему, что должен знать правитель, его учил Гранк, тщательно объясняя все тонкости рыцарского кодекса чести и верности.

— В каком возрасте сова может стать рыцарем? — спросил однажды Хуул у Гранка.

— Тут дело не только в возрасте. Сова должна проявить себя. Сделать что-то выдающееся.

— Сдается мне, — сказал Хуул с хитрой искоркой в глазах, — что ловля рыбы не считается. А то вот брат Бервик говорит, что я выдающийся рыболов.

Гранк рассмеялся:

— Нет, ловля рыбы не считается, юноша. Но хватит на сегодня учиться. Почему бы тебе не отправится в эту бухточку, которую ты так любишь, раз погода наконец стала получше?

— Финеас? Тебя зовут Финеас? — спросил Хуул. Крошечный воробьиный сычик, едва достававший Хуулу до груди, потряс головой, словно приходя в себя. Хуул впервые вернулся в бухту с тех пор, как улетел Бервик. На протяжении трех дней весенние штормы и смерчи буйствовали в этой части Горького моря. Когда Хуул снова после долгого перерыва устроился на ветке осины — излюбленном месте для выслеживания рыбы, — его взору предстало удивительное зрелище: несмотря на то что вся земля была усыпана обломками веток, дикие цветы все еще пестрели на земле и у самой воды. Хуул не мог понять, как эти маленькие хрупкие растения выдержали непогоду, хотя с нескольких деревьев сорвало все листья, а некоторые даже вырвало с корнями из земли. Размышляя над этим, он и заметил маленькую сову, которая сидела, прижавшись к стволу дерева, и явно пребывала в полубессознательном состоянии.

— Да, имя мне Финеас, — помолчав, ответил маленький сычик.

Он был весь растрепан и явно не хотел говорить. Хуул внимательно его рассмотрел. За свою короткую жизнь он видел всего несколько сов. Трех, если быть точным. Дядя Гранк был пятнистой совой, как и он сам; Тео — виргинский филин, Бервик — мохноногий сыч. Но такой маленькой совы он еще никогда не видел. Каждый глаз Финеаса обрамляли белые перья. Интересно, как называются эти штуки — пятна? Кружки? Крапинки?

— Как они называются эти… эти твои штуки? — моргнул Хуул и мотнул головой, показывая, что имеет в виду.

— Какие штуки? Мои крылья?

— Я про эти белые перья. Это пятна? Или кружки? Или что?

— Или что.

— Как?

— Или что, — повторил сычик.

Теперь уже Хуул потряс головой в растерянности:

— Я тебя не понимаю.

— Ты спросил, что это у меня за белые перья. Это не пятна и не кружки. Это нечто другое.

— То есть это не пятна, не кружки…

— Да, — устало перебил сычик. — Именно это я и хотел сказать.

Хуул снова моргнул, рассматривая «нечто другое»:

— Они похожи на… на…

— На что же? — раздраженно спросил Финеас.

— Они такие… лохматые.

— Тебя бы тоже растрепало, если бы тебя три дня мотал и крутил смерч. Он протащил меня за собой сквозь Ледяные проливы, я чуть не столкнулся с хагсмаром, а потом меня зашвырнуло сюда.

— А что такое хагсмар?

Крохотный сычик недоверчиво моргнул.

— Ты где был всю жизнь? — спросил он.

— Здесь, — ответил Хуул.

— Послушай. Я очень устал. Мне надо немного поспать. Финеас зажмурил глаза, крепко вцепился когтями в кору и заснул в позе, типичной для совы, ночующей вне дупла.

— Подожди… еще всего пару вопросов.

— О, милостивый Глаукс! — простонал Финеас.

— Ты взрослый или как? Я хочу сказать, ты такой… мелкий.

— Мелкий? Какое отвратительное слово. — Две маленькие бровки из белых перьев над глазами Финеаса сердито сошлись над переносицей.

— Маленький?

— Так немного лучше. Да, я взрослый.

— Насколько?

«Великий Глаукс в глауморе, это самая странная сова из всех, кого я встречал».

— Мне год.

— Тогда почему ты такой маленький?

— Потому что я, черт возьми, воробьиный сычик, а мы маленького роста! И больше я уже не вырасту!

— Хорошо… хорошо. Успокойся, — сказал Хуул.

— Успокойся! Сам успокойся! Больше никаких вопросов.

Хуул, конечно, пропустил это мимо ушей:

— Ты мужчина или женщина?

Теперь у Финеаса отвис клюв:

— Я в прострации.

— В прострации, — Хуул от удовольствия начал раскачиваться на ветке. — Какое замечательное слово! Просто прекрасное. Скажи его снова, пожалуйста!

— В ПРОСТРАЦИИ! Это значит, что я так удивлен, что далеко-далеко…

В этот момент Хуул взвился в воздух, кувыркнулся и снова приземлился.

— Ты из Далеко-Далеко? Мой дядя Гранк все время говорит о Далеко-Далеко.

— Нет, я не из Дали!

— А, так вот ты откуда — Неиздали! Никогда не слышал о таком месте.

— Это не место. И вообще! Я мужчина.

— И я тоже! Я еще не видел женщин. Я вроде как надеялся, что ты — одна из них. Ну потому что я никогда ни одной не видел, но ты тоже ничего.

— Слава Глауксу, потому что, честно говоря, это от меня не очень зависит.

— Да, я знаю, знаю, — кивнул Хуул быстро и, как он думал, с очень важным видом. — Я все знаю про мужчин и женщин. Дядя Гранк рассказал мне и брат Бервик, — он умолк. — Дядя Гранк… эээ… воспитывает меня, потому что я что-то вроде сироты, хотя сам я в это не верю. А брат Бервик — это мой друг, мохноногий сыч, но он несколько дней назад улетел.

— Я, кажется, видел, как смерч засосал его как раз в тот момент, когда выплюнул меня.

— О! Надеюсь, с ним все будет хорошо.

— Мне показалось, что у него все нормально. Он очень сильный летун.

— Хочешь, полетим в мое дупло, я познакомлю тебя с дядей Гранком и Тео?

Финеас с тоской посмотрел на молодую пятнистую сову. Нет, отдохнуть здесь явно не удастся. Да и что ему терять? К тому же в дупле, может быть, ему достанется немного еды, ведь он слишком слаб сейчас, чтобы охотиться.

— Конечно.

— О! Отлично! — воскликнул Хуул и, взлетев в воздух, снова перекувырнулся в воздухе, успев перед самым приземлением обратно на ветку сделать сальто.

Приземлившись, он с гордостью глянул на Финеаса:

— Давно работаю над этим трюком. Пытаюсь сделать двойное сальто.

Финеас издал нечто среднее между вздохом и стоном.

— Дядя Гранк, дядя Гранк, Тео! Выходите! Выходите! — Хуул и Финеас приземлились на ветку рядом с дуплом. Гранк высунулся из дупла, а Тео впопыхах прилетел от кузни. — Это Финеас. Это растрепанный воробьиный сычик, он мужчина, и он из Неиздали, и он взрослый. И не называйте его мелким, он не любит, но маленьким можно… и… да, чуть не забыл — он мне сказал это замечательное новое слово: прострация. Я обожаю это слово. Скажи его, дядя Гранк, прост… ну скажи. Я знаю, что оно длинное… прост…

— Прострация! — рыкнул Гранк. — Ради Глаукса, помедленнее, Хуул.

Моргнув, Гранк покачал головой. Этот маленький принц так похож на своего покойного отца, короля Храта! Тот же неиссякаемый энтузиазм, неудержимая радость и веселье во плоти.

— Можно, я его оставлю?

— Оставишь?! — одновременно спросили Гранк, Тео и Финеас.

— Хуул, — строго сказал Гранк. — Финеас — живое существо, сова. Мы не «оставляем» живые существа. Мы гостеприимно принимаем их. Добро пожаловать, юный Финеас.

— Спасибо, господин, — мрачно сказал Финеас и повернул голову к Хуулу. — Я тебе не игрушка и не развлечение.

Хуул втянул голову в плечи, как обычно делают совы, когда их напугают. Ничего веселого в маленькой сове, уж точно, сейчас не было.

— Да, да. Извини. Я все понял, — сказал Хуул. — Но ты ведь останешься? Я поделюсь с тобой своей полевкой. Она слишком большая, за один раз не проглотить. Так что пока я просто закусил головой.

Хуул поспешил к щели, где они хранили еду, и вытащил безголовую полевку:

— Она вся в твоем распоряжении!

«О Глаукс, — подумал Гранк. — Сумею ли я хотя бы к тому времени, когда мы восстановим королевство и соберем нитргарский двор, — если это когда-нибудь случится, — объяснить этому парню, что такое придворный этикет?»