— Тогда ты должен испытывать облегчение, зная, что она хочет стать женой Филиппа. — Софи разгладила белое кружево манжетки тыльной стороной ладони. — Какая была бы катастрофа, если бы она вышла замуж за Коннора! Подумать только, какой скандал бы поднялся, если бы кто-нибудь узнал, что он викинг и чародей!

— Софи, я…

— А «Чандлер Шиппинг»? Боже мой, только вообрази викинга, возглавляющего твою драгоценную судоходную компанию!

— Софи, я…

— Трудно даже сказать, что за…

— Я пытался отговорить ее от свадьбы.

Софи взглянула на него.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что пытался отговорить ее от свадьбы с Филиппом Гарднером.

— Правда?

Дэниэл кивнул.

— Вряд ли она понимает, что это значит — до конца своих дней жить с человеком, который не может дать ей то, что ей нужно. — Он смотрел через всю комнату на огонь, как будто рассматривал свое прошлое. — Я не хочу для нее такой жизни. Холодной. Пустой. Это не жизнь. Это существование.

Софи схватилась за подлокотник дивана, и ее пальцы заскользили по гладкой ореховой резьбе. Она не могла броситься к нему, заключить в свои объятия и утешить — как бы сильно она ни желала прикоснуться к нему.

— Она боится, что будет скандал.

— Что касается меня, то все бостонское общество может катиться к дьяволу.

— Ох! — прошептала она. — Ты ей так и сказал?

— Да, так и сказал. Но у нее какое-то извращенное чувство долга. Она полагает, что должна родить мне наследника и продолжить традиции Чандлеров. — Дэниэл глубоко вздохнул. — Но я думаю, что дело не только в этом.

— В чем же еще?

— Не могу сказать точно. Но с ней в последней время что-то творится. Она стала рассеянной, замкнутой, как будто почти все время погружена в полусон. Как будто часть ее души умерла. — Дэниэл взглянул на Софи с неуверенностью в темных глазах. В этих темно-карих глубинах скрывались сотни вопросов и что-то еще, что разбудило в ней чувство одиночества и ту страсть, которую она питала к нему. — Я догадываюсь, что она чувствует.

Жалеет ли он вообще о том, что отвергнул ее?

— Если Лаура выйдет замуж за Филиппа, она лишится возможности жить с тем единственным человеком, который может исцелить ее душу, — сказала Софи.

— Я знаю. Но я не сумел заставить Лауру увидеть правду.

Он не пошевелился, и все же у нее появилось ощущение, что он тянется к ней. Внутри нее затрепетала надежда, как птица со сломанным крылом, отчаянно пытающаяся взлететь.

— И ты думаешь, что у меня больше шансов убедить ее не выходить замуж за Филиппа?

— Я сомневаюсь, чтобы кому-нибудь удалось отговорить ее от свадьбы… может быть, за исключением Коннора.

— Но он покинул нас.

— Да, покинул. — Дэниэл переступил с ноги на ногу, как преступник перед судьей. — Но Лаура сказала, что в Бостон его призвала ты. Я подумал, что может быть, тебе удастся вернуть его.

— Вернуть его? — Софи смотрела на него и мысли путались в ее мозгу, мысли, пробужденные его словами. — Ты хочешь, чтобы я с помощью магии вернула колдуна, чтобы твоя дочь могла стать его женой? Ты этого от меня хочешь?

Он медленно выдохнул воздух из груди.

— Да, кажется, именно это я прошу тебя сделать.

Софи вертела в пальцах камею, приколотую на груди, — подарок Дэниэла на ее восемнадцатилетие. Она смотрела на него, не веря своим ушам, чувствуя, как надежда расправляет нежные крылья. Если он согласен допустить колдуна в свою жизнь, то может быть, согласится и на ведьму?

Дэниэл подошел к ней медленными, широкими шагами. Мгновение он стоял, глядя на нее, и в его глазах таилась неуверенность. Софи ждала, чувствуя, как каждый удар сердца отдается в ее горле.

Он наклонился и поднял фотографию тети Миллисент.

— Не разбилась.

— Какое счастье, — прошептала она.

Он поставил рамку на вышитую узорную салфетку, покрывавшую столик, мгновение смотрел на фотографию, затем перевел взгляд на Софи.

— Я скучал по тебе.

— Я тоже скучала.

Тогда он улыбнулся, и напряжение покинуло его. Ямочка на его щеке подмигнула ей.

— Я думаю, мы сможем найти лекарство от наших страданий.

Софи ухватилась рукой за подлокотник кресла.

— Какое?

— Софи, давай будем жить вместе. — Он встал на одно колено перед ней и поднял ее дрожащую руку с подлокотника. — Давай делить друг с другом все радости. Давай станем мужем и женой.

Софи смотрела в его темные глаза, видя в них тепло, которое манило ее, как уютный камин манит к себе замерзшего путника.

— Но я по-прежнему ведьма.

— Знаю. — Он прикоснулся губами к ее руке. — И еще я знаю, что мне в жизни нужно твое волшебство. Сейчас и навсегда. Я люблю тебя, Софи.

Она прижала ладонь к его щеке, впитывая тепло его кожи.

— Прости меня. — Он посмотрел на нее с болью и нескрываемым желанием в глазах. — Пожалуйста, вернись ко мне.

Слезы выступили на ее глазах, сладкие очищающие слезы радости.

— Поедем домой, любимый? Мне нужно сказать одно заклинание.

Он улыбнулся.

— Остается только надеяться, что оно не менее могущественно, чем то, которым ты околдовала меня.

Софи подумала о Лауре, отчаянно надеясь, что ей удастся вовремя вернуть Коннора, чтобы спасти Лауру от ее извращенного чувства долга.

Было полнолуние, но светило скрывалось за снеговыми тучами. Лаура провела пальцем по стеклу, следуя за стекающей по нему каплей от растаявшей снежинки. Свет из библиотеки струился в окна, падая золотыми прямоугольниками в покрытый снегом сад. Сквозь эти прямоугольники скользили крупные хлопья снега, тяжелые, влажные, идеальные для того, чтобы лепить из них снежки.

— Какая противная погода, — сказал Филипп, подходя к Лауре. Уголки его рта опустились вниз с презрением к снегопаду; — Через сутки мы уже будем на пути в Италию, где нет никакого снега.

Филипп планировал провести медовый месяц в Европе. Он уже решил, что вместо ленивых катаний на гондолах по каналам Венеции или прогулок по улицам Парижа их маршрут включит в себя все самые лучшие музеи. Насколько ему было известно, в Римском музее собрана одна из лучших коллекций малахита в мире. Чрезвычайно занимательно, но только для Филиппа.

Лаура пристыдила себя, зная, что перебирать в памяти сожаления бессмысленно. «Лучше уж так, — подумала она. — Лучше не думать о романтике, страстях и любви — все это ей недоступно». Она приняла практичное решение, когда согласилась стать женой Филиппа. Но воспоминания преследовали ее.

Слыша смех, она вспоминала улыбку Кон-нора. Глядя на ясное утреннее небо, она видела живую синеву его глаз. А ложась ночью в постель, она вспоминала тепло его тела, прижимающегося к ней. Она никогда не забудет его — воспоминания были ее спасением и ее проклятьем.

Она вздохнула, и от ее дыхания запотело стекло. Возможно, в человеке, за которого она собиралась замуж, отыщется еще что-нибудь хорошее. Возможно, внутри него скрывается тепло. Все, что ей нужно сделать, это пробудить его.

— Ты когда-нибудь играл в снежки?

— В снежки?

Лаура кивнула.

— Ты никогда не сражался снежками с приятелями?

Филипп пожал плечами.

— Наверное, в детстве.

— Пойдем на улицу, Филипп, — сказала она, прикоснувшись к его руке. — Поиграем в снежки.

Он взглянул на нее так, как будто она предложила ему ограбить банк.

— Ты хочешь выйти на мороз и играть в снежки?

— Ну да. — Она стиснула его руку, надеясь, что он хоть чуть-чуть расшевелится. Возможно, тогда она с меньшим ужасом сможет произнести слова клятвы, привязывающей ее к нему навсегда. — Пожалуйста, выйдем в сад.

Филипп мгновение разглядывал ее. Она почувствовала неприязнь в его темных глазах.

— Ни одному здравомыслящему человеку такие глупости даже в голову не придут.

— Конечно. — Она выпустила его руку. Ей не удастся найти за ледяной внешностью Филиппа нежности и тепла, потому что внутри у него ничего нет — ничего, кроме льда.