Перебродивший чай, должно быть, действует на нее очень быстро; она даже разговаривает со мной по своей собственной инициативе. Я оглядываюсь и смотрю на остальных.

— Разве они не должны быть счастливы?

— Нет, конечно, должны, — она снова смотрит на меня глазами, полными грусти и печали. — Вся проблема во мне.

Я провожу кончиком пальца, который обмакнул в краску, вниз по ее маленькому носику, образовывая линию.

— Потому что тебя не радует, что они счастливы?

Она косит глаза к носу, приглядываясь к линии.

— Зачем ты меня разрисовываешь?

— Ну, это обычай у нас такой, когда отмечаем праздники. Раскрашивая себя, мы выражаем свою радость.

Ее глаза снова излучают печаль.

— Тогда, может, тебе стоит приберечь свою краску для кого-то другого.

— Глупости, — я наношу легкий мазок на ее подбородок, а затем добавляю еще две красочные линии на ее изящных скулах. Она хранит молчание, в то время как я это делаю, и наблюдает за мной. Мне так и хочется высказать ей кокетливые шутки, пофлиртовать, вызвать улыбку на ее маленьком личике, но она выглядит такой несчастной, будто оказалась в тяжелой и безысходной ситуации, что любые шутки, которые я произнесу, могут показаться явно глупыми. Я заканчиваю с ее лицом, изучая творение своих рук, а затем снова обмакиваю палец в горшочек с краской и начинаю выводить линии на утонченных изгибах мышц ее шеи. Ее кожа под моими прикосновениями ощущается такой мягкой, что у меня тут же начинает болезненно ныть член. — Ты приносишь радость в мое сердце. Разве это ничего не значит?

Я ожидаю, что она закатит глаза в знак одобрения, но вместо этого, она становится еще более печальной.

— Тебе уже пора отказаться от любой мысли обо мне, Аехако. Направь свое внимание на девушку, с которой у тебя может что-то выйти.

— Что-то… выйти? — еще одна человеческая фраза, сбивающая с толку. Мы слышим слова, но то, как эти люди их используют, не имеет никакого смысла.

Кайра лишь издает вздох и пытается отвести взгляд.

Я ловлю ее за подбородок, прежде чем ей это удается.

— Я узнал, что такое поцелуй, — говорю я ей, довольный собой. Это вполне отвлечет Кайру и унесет печаль из ее глаз. Я ожидаю, что она станет увиливать, отступит и снова упрекнет меня за то, что флиртую с ней.

Вместо этого ее пристальный взгляд направляется к моим губам. Ее губы слегка приоткрываются, и она наклоняется вперед.

— Ооо?

Я узнаю приглашение с первого взгляда, когда вижу его. Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь своим ртом к ее губам. Я не имею четкого представления о нюансах, связанных с поцелуями, но я вполне уверен, что смогу в этом разобраться. Если это что-то наподобие облизывания влагалища, я просто буду следить за ее намеками.

Губы у Кайры мягкие и податливые, и в своих мыслях я тут же непроизвольно представляю их на своей коже. Мой член ощущается, словно камень, внутри штанов. Она прижимается своими маленькими губками к моим, а я нахожусь в нерешительности, не будучи уверенным, как мне надо отвечать. Вэктал всегда выглядит так, будто он пожирает свою женщину.

Но когда Кайра проводит языком между моих губ, я приоткрываю их, чтобы впустить ее. Инициативу в поцелуе она берет на себя, и я очарован — и возбужден. Она зажимает в кулачки мою тунику, и я прижимаю ее к себе, ощущая, насколько хрупок человек по сравнению с моим коренастым, мускулистым телом. У нее нет рогов, нет бугристых наростов, защищающих мягкие части ее тела, и ее уязвимость страшно пугает меня.

Тут ее язычок касается моего, и я напрочь забываю все о ее хрупкости. Внутри меня бушует похоть, и я осторожно потираю своим языком ее. На вкус она как перебродивший чай, только более сладкая, более восхитительная его версия. К тому же язычок у нее идеально гладкий и скользкий в отличие от моего, у которого есть бугорки и шершавости, как у всех ша-кхай. Кайра осознает это, и слабый звук, полный удивления, срывается с ее губ.

Тем не менее, она не отстраняется. Она, потянувшись рукой к моей щеке, ласкает мою челюсть, и мы по-прежнему целуемся. Я слегка наклоняюсь над ее ртом и лижу ее в ответ, подражая движениям, которые она начала. Когда Кайра не начинает этому мешать, я продолжаю, и мои движения становятся все сильнее и смелее, выискивающе. Снова и снова я трахаю ее своим языком. Это, как я понимаю, и есть то, что нравиться людям. Это — попытка раздразнить губами, обещание того, на что будет похоже само спаривание. Такое невероятно сумасшедшее ощущение.

А еще эти ощущения просто потрясающие.

Я не могу прекратить целовать ее. Теперь понимаю, почему люди так сильно этим увлекаются.

Через секунду она отстраняется и смотрит на меня. В ее глазах тоже полыхает ошеломляющая похоть, а руками она цепляется за меня.

— Пойдем, — шепчу я, наклоняясь вперед и снова проводя языком по ее губам. — Остальные заняты праздником. Моя пещера должна быть свободна. У нас будет время побыть наедине.

И мне не терпится исследовать ее человеческое тело и выяснить, что ей нравится.

Она начинает нервно моргать и затем мотает головой.

— Нет, еще нет. Я…

Голос у нее прерывается, а глаза стекленеют. Ее рука подлетает к серебристой раковине, которая выступает из одного ее уха.

И тут ее лицо накрывает выражение полного дикого, животного ужаса.

КАЙРА

Они возвращаются.

Какая-то часть меня всегда надеялась, что мы уже никогда не увидим их космический корабль. Что они забудут о грузовом трюме, который здесь сбросили, и дадут нам прожить остаток своих дней здесь, в мире с людьми Вэктала. Мы уже прижились, извлекая лучшее из столь диковинной ситуации и постепенно выкинув из памяти первых наших похитителей.

По-моему, это всего лишь самообман, попытка выдать желаемое за действительное.

Но когда чирикающие трели маленьких зеленых человечков проникают сквозь мой переводчик, все мое тело напрягается и на меня волнами накатывают воспоминания. О том, как глубокой ночью меня похитили из моей же квартиры и я очнулась на смотровом столе. О моем леденящем душу ужасе при первом контакте с инопланетянами и их разочаровании мной, что я их не понимаю. О том, как они с силой меня удерживали в то время, как принудительно-болезненно вставляли переводчик мне в ухо. О неделях, проведенных в трюме, сильно пропахшим всевозможными нечистотами, страдая от животного ужаса. О пережитом страхе произвести хотя бы малейший шум.

«Погодные условия на планете не идеальны. Извлечение имущества должно быть отложено».

Это — единственное, что я улавливаю, но это — все, что мне нужно услышать. Они возвращаются, чтобы забрать груз!

А у меня до сих пор переводчик в ухе.

От страха я начинаю шумно задыхаться и цепляюсь за руки Аехако.

— В чем дело? — он прикасается к моему подбородку. — Кайра?

Они смогут обнаружить меня. Они смогут найти меня, так как переводчик не извлечь из моего уха, и тогда они вернут меня обратно себе. Господи! Я с трудом сглатываю подступившие к горлу рыдания.

— Уверен, что мысль о том, чтобы провести время в моей пещере, вряд ли настолько ужасна, — его голос, дразнящий и сладкий, возвращает меня обратно в настоящее. Я крепко к нему прижимаюсь, цепляясь за его руки.

«Мне нельзя об этом никому рассказывать. Остальные впадут в панику», — мысли вихрем кружат у меня в голове. Если они начнут выслеживать переводчик по сигналу наушника, думаю, мне не стоит находиться здесь, в пещерах.

В своих мыслях я до сих пор настолько далеко, что, когда Аехако наклоняется снова поцеловать меня, я автоматически отворачиваюсь от него.

Выражение его лица омрачается.

— В таком случае все дело во мне? Разве тебе не хочется моего внимания?

— Я… дело в том… тут все непросто, — глядя на него, я мотаю головой. — Пожалуй, я пойду посижу у огня, ладно?

Может, если буду находиться в окружении других, их счастливые голоса заглушат страх, растущий внутри меня?