Из-за горы показались два МИ-24, которые прошли вдоль дороги. Сделав боевой разворот, они накрыли склон горы шквалом из неуправляемых ракет и огнём своих пушек. Моментально весь склон горы покрылся взрывами. Павел заметил, что моджахеды, не выдержав огня вертолётов и автоматических пушек оставшихся боевых машин десанта, стали быстро отходить назад, бросая своих убитых и раненых. Раненые моджахеды стали поднимать руки, некоторые из них, стараясь раствориться среди камней, поползли наверх.

Лавров посмотрел на часы. Оказалось, что бой шёл всего лишь двадцать минут, которые ему показались вечностью. Неожиданно из-за горы вывернула ещё одна пара МИ-24, которые сходу атаковали противоположный склон горы с отступающими духами. Вертолёты, расстреляв все свои ракеты, продолжали утюжить склон из пушек и пулемётов. Через пять минут, расстреляв весь свой боезапас, они скрылись за горой, словно их никогда и не было. Над дорогой повисла тишина, разрываемая треском рвущихся в БМД патронов.

Заметив своих десантников, которые медленно двигались вдоль дороги, Лавров поднялся из-за укрытия и, махая им рукой, направился навстречу. Он не почувствовал никакой боли. Сильные толчки в грудь опрокинули его на камни. Последнее, что он увидел, падая лицом вниз, было голубое небо.

Очнулся Лавров в медсанбате. Чья-то пахнущая лекарствами рука заботливо поднесла к его потрескавшимся губам смоченную в воде ватку. Он открыл глаза и сквозь пелену тумана увидел красивую молодую девушку, склонившуюся над ним.

— Я умер? — спросил он её.

Девушка мило улыбнулась. Её глаза, как ему показалось в тот момент, стали влажными от слёз, и чтобы не расплакаться, девушка отвернулась в сторону.

— Как Вас зовут? — еле слышно прошептал Лавров.

— Надежда, — коротко произнесла она и снова поднесла к губам смоченную в воде ватку.

— Какое красивое имя, — обессилено прошептал он и снова потерял сознание.

Окончательно он пришёл в себя лишь через два дня. Всё это время около него неотступно находилась Надежда. Он до сих пор помнит запах её волос, её нежные и мягкие пальцы. Они много говорили, рассказывая о себе интересные и забавные истории. Но самое интересное было то, что они оба оказались из одного города — Казани, в котором жили не так далеко друг от друга. Мама Надежды работала учительницей в его школе и вела уроки истории. За полторы недели пребывания в медсанбате, он сильно привязался к этой девушке. В какие-то моменты стал даже её ревновать к другим раненым, которые лежали в одной с ним палате.

Как-то вечером она сообщила, что завтра его отправят в Кабул. Этот последний вечер запомнился Лаврову на всю жизнь. Надежда сидела у него в изголовье и рассказывала что-то весёлое, пытаясь скрыть от него слёзы…

— Что с тобой, Надежда? Почему у тебя на глазах слёзы? Кто тебя обидел? Скажи, может, я могу тебе в чём-то помочь?

— Нет, Павел, ты мне в этом не поможешь, — тихо произнесла она. — Мне очень жалко, что тебя отправляют в Кабул. Больше я тебя, наверное, не увижу. Ты не поверишь, но мне кажется, что я в тебя влюбилась. Вот так просто, взяла и влюбилась. Кому расскажешь, не поверят.

Лавров был удивлён её признанием, так как тоже, похоже, влюбился в эту красивую девушку. Он молча взял в руки её ладони и прижал их к своим губам.

— Надя! Если я не погибну на этой войне, то обязательно разыщу тебя. Дай мне номер вашей воинской части. Я обязательно напишу тебе.

Прошло более трёх лет после их расставания, и сегодня, заметив эту девушку на Казанском вокзале, он снова вспомнил Надежду, и от этих воспоминаний у него защемило сердце.

Поезд несколько раз дёрнулся и, лязгая металлом, тронулся. Мимо окон вагона медленно поплыли привокзальные постройки. Поезд, стуча колесами на стыках рельс, стал медленно набирать скорость, и вскоре мимо окон замелькали уже пригородные станции.

Павел снял с себя куртку и расстелил постель. Он быстро переоделся и вернулся в купе. Он невольно удивился тому, что, несмотря на отсутствие билетов в кассе вокзала, три места в купе пустовали. Павел вышел в тамбур вагона. Он достал сигареты и закурил. Глубоко затянувшись дымом, он мысленно снова вернулся к той женщине, которую случайно увидел в зале ожидания.

— Дурак! Нужно было подойти к ней и поинтересоваться, — подумал он. А вдруг это она? Нет, это исключено. Снаряд дважды не падает в одно и то же место. Если это была бы она, то, по всей вероятности, подошла бы к нему.

Он выпустил струю голубого дыма в потолок вагона и, загасив сигарету, вошёл в своё купе, лёг на полку и закрыл глаза. Перед глазами снова возник образ Надежды.

«Смотри, парень, так легко и с катушек соскочить», — с улыбкой подумал он про себя.

Павел не заметил, как задремал. Очнулся он оттого, что состав сильно дёрнулся и остановился. Он отодвинул шторку и посмотрел на перрон. На белом здании вокзала он увидел название станции «Арзамас».

На перроне, около вагона стояла группа местной молодёжи и что-то громко обсуждала. До ушей Павла доносилась нецензурная брань и хохот. Он снова отодвинул занавеску и посмотрел на перрон. Похоже, стоявшая группа молодёжи кого-то провожала. Один из молодых парней, взяв в руки гитару, с надрывом затянул что-то из тюремной лирики.

«Кому что, — подумал про себя Лавров. — Кто-то головы клал в Афганистане, а кто-то в это время грустил об усталом закате».

Локомотив засвистел. Состав лязгнул металлическими буферами и тихо тронулся. Мимо окна медленно поплыли какие-то непонятные в темноте постройки. Ещё секунда, другая и всё это потонуло в чёрном бархате летней ночи. Он снова закрыл глаза и отвернулся к стене, стараясь заснуть. Однако громкий разговор пьяных людей около его двери заставил его открыть глаза. Дверь купе резко распахнулась, и в него вошли двое парней.

— Эй, мужик? А ну встал быстро и мухой на верхнюю полку, — произнёс один из них. — Ты, наверное, тоже не хочешь, чтобы я сломал себе шею, падая с верхней полки?

Павел сел и посмотрел на них. От парней разило алкоголем и дешёвым табаком.

— Извините, ребята, но это моё место. Я хорошо вижу, что среди вас стариков и инвалидов нет, — ответил Лавров. — Если боишься упасть, то поменяйся местами со своим товарищем.

— Я что-то не понял? Это ты, козёл драный, кому сказал, ему или мне?

— Мужики, давайте не будем шуметь, ночь. Люди устали и отдыхают.

— А ты кто такой, чтобы здесь качать права? Вот ты скажи, кто ты, чтобы учить нас хорошим манерам? Ты что, учитель или воспитатель?

Взгляд его упал на куртку Лаврова, которая висела на плечиках.

— Да ты, похоже, сапог. Видишь, сколько значков навесил, наверняка продукты без очереди будет приобретать? Они сейчас все борзые, чуть что, тычут себя в грудь, я, мол, воевал в Афганистане и такой же фронтовик, как и те старики, что воевали за Родину.

Павел промолчал. Ему стало обидно за тех ребят, которые сложили свои головы в Афганистане. Он стал молча наблюдать, как эти двое, пальцы рук которых пестрели синими наколками, стали изгаляться в купе.

— Ты что, мужик, набычился? Я же сказал тебе, чтобы ты перебирался на верхнюю полку. Ты что меня не понял? Может, хочешь, чтобы мы тебя пинками загнали туда?

— Ребята, может не стоит скандалить? В купе три свободных места, занимайте любые, что вы пристали ко мне?

Парни уложили свои вещи под нижнее сиденье и сели напротив него. Один из них, что был пониже ростом, достал из сумки початую бутылку водки и поставил её на стол. Он снова нагнулся к сумке и достал из неё закуску, которую разложил на столе. Заметив пустой стакан из-под чая, стоявший на столе, он пододвинул его к себе. Налив полстакана водки, парень протянул его своему товарищу.