Лера вздохнула и вышла. Ждать пришлось около сорока минут. Едва она вернулась в свой корпус и разложила на столе в ординаторской еще влажные снимки, в дверях возник Максимов.
— Где это вы пропадаете все утро? — сухо поинтересовался он.
Пришлось раскрывать карты и сознаваться, что протянула со снимками, а больше ждать нельзя.
— Все откладываете на потом, — едко произнес шеф. — А лучше все делать вовремя. Тогда и по чужим корпусам бегать не придется, и старушек таскать по морозу будет без надобности.
Лера открыла было рот, чтобы возразить заведующему, сказать, что с ее загрузкой можно на стенку залезть, а все равно не успеть все выполнить в срок, но промолчала. С некоторых пор она дала себе зарок не оправдываться перед шефом, а просто не обращать внимания на его бесконечные упреки.
Однако обидно было до слез. Разве могла она предусмотреть, что аппарат сломается именно сегодня? С Шурочкой Василенко у Леры были приятельские отношения, и она не сомневалась, что та пропустит ее пациенток без предварительной записи. Кроме того, всю последнюю неделю им с Анной приходилось работать с увеличенной нагрузкой: Полине Михайловне в очередной раз стало плохо с сердцем, она взяла больничный, и ее палаты повисли на других врачах. Как будто Максимов не знал о том цейтноте, в котором Лера пребывала эти дни!
Не успела она прийти в себя от разговора с шефом, как услышала крики, доносящиеся из седьмой палаты.
Кричала больная, лежащая как раз на койке Ольги Савиновой. Перед ней, переминаясь с ноги на ногу, стояла растерянная Настя с упаковкой таблеток в руке.
— Хамство! — надрывалась тетка. — Я буду жаловаться! Сколько лежала в клиниках, нигде не было такого безобразия!
— Что случилось? — спросила Лера.
— Сестра должна была принести лекарство два часа назад! Я ее по всему отделению разыскивала — как провалилась!
— Я в процедурной была, — начала оправдываться Настя, глядя на Леру. — Ничего бы с ней не случилось без этих таблеток, подождала бы чуток. Обыкновенная ношпа.
— Ну, конечно, в процедурной она была! — раздался позади насмешливый голос, и в палату заглянула Наталья.
Вид у нее был непривычно мрачный, губы сердито поджаты. — Обкурилась на своем балконе, и нечего морочить голову!
— Я? Обкурилась? — Настя округлила и без того огромные глаза. — Да я пяти минут там не стояла, у Лены спросите! У меня сегодня внутривенных вливаний пять штук! Мне что, разорваться?
— Правильно, — язвительно подхватила Наталья, — ты один укол по полчаса делаешь, где тебе пять успеть, да еще и лекарства разнести?
На физиономии тетки, получившей неожиданного союзника в лице старшей сестры, отразилось торжество. Она набрала в легкие побольше воздуха, чтобы с новыми силами наброситься на Настю. Лере стало неприятно, что Наталья завела разборку при пациентке.
— Наталья Макаровна, — обратилась она к сестре по имени-отчеству, хотя частенько, подобно Анне и другим врачам, называла ее Наташей и на «ты». — Зачем вы так? Сегодня действительно тяжелый день, Настя замоталась. Она извинится перед Клавдией Матвеевной за задержку с лекарством, и все будет в порядке.
— «В порядке»! — огрызнулась Наталья. — Забот у вас нет, как только покрывать Матюшину! Другие врачи вон, сколько здесь работают, а в отношения между сестрами не встревают!
Лера почувствовала себя глубоко уязвленной этими словами. Ответь ей так резко Анна или Светка, в бытность свою еще в отделении, она бы не восприняла это так болезненно. Тихая же, неизменно приветливая, даже угодливая Наталья никогда и ни с кем не разговаривала таким тоном. Кроме разве что Насти, но та в общем-то того заслуживала.
В Натальиной реплике Лера явственно расслышала намек на свою некомпетентность и отсутствие стажа работы, и это было обидней всего.
Она молча повернулась и вышла из палаты, оставив сестер разбираться между собой.
От всех этих передряг к обеду голова у Леры нещадно трещала. Не помогли одна за другой выпитые две таблетки анальгина, и она уже подумывала, не подхватила ли сама грипп.
Анна утащила ее в буфет, но еда показалась Лере безвкусной и даже отвратительной. Так и не притронувшись к ней, она вернулась в отделение и попыталась сосредоточиться на делах.
Нужно было привести в порядок документацию, про которую в отделении ходили мрачные шутки, что она не дает врачам заниматься больными. В самом деле, необходимость вести бесконечные записи выматывала докторов, отнимая у них огромное количество времени и сил.
Пару дней назад Максимов просмотрел истории болезни пациентов из всех пятнадцати палат, объявил, что это не карты, а филькина грамота и потребовал, чтобы к концу недели все записи были в полном порядке. Лера уже проштрафилась с рентгеном, поэтому хорошо представляла себе, что скажет шеф, проигнорируй она этот его приказ.
Стараясь не обращать внимания на головную боль, которая все усиливалась, Лера старательно корпела над картами, переписывая в них результаты бесчисленных анализов, температурные данные и выполненные назначения. Она так втянулась в это нудное дело, что не заметила, как наступил вечер.
Народ в отделении постепенно растаял, стало тихо, и Лера с удовлетворением отметила, что писать ей осталось всего ничего, а головная боль с наступлением тишины вроде бы слегка отпустила.
Она вылезла из-за стола, с наслаждением потянулась, расправляя затекшие от многочасового сидения мускулы, и вышла в коридор.
Почти тотчас дверь максимовского кабинета распахнулась — появился заведующий и двое незнакомых мужчин. Один, чернявый и бородатый, похожий на цыгана, нес в руке дипломат. Другой, полноватый, лысый, в расстегнутом пуховике, что-то вполголоса говорил Максимову. Тот внимательно слушал, лицо у него было сосредоточенным и серьезным.
Все трое, не заметив Леру, завернули прямиком в восьмую палату, плотно закрыв за собой дверь.
Лера в растерянности остановилась. Интересно, кто это? И почему расхаживают по отделению в верхней одежде? Она прислушалась, но говорили в палате тихо, лишь скрипучий голос Скворцова раздавался четче других, хотя слов его все равно было не разобрать.
Разбираемая любопытством Лера уже хотела войти следом за странными посетителями, но тут дверь снова открылась, и Максимов и незнакомцы оказались прямо перед девушкой.
— О! — весело проговорил заведующий, будто не он с утра устроил Лере нагоняй. — Вот и наша Валерия Павловна. Знакомьтесь.
— Очень приятно, — без улыбки произнес чернявый. Толстяк в пуховике посмотрел на Леру исподлобья и молча протянул ей руку. Рука была пухлая, на мизинце — массивная золотая печатка.
Лера брезгливо пожала ее, вопросительно взглянула на Максимова.
— Кажется, Валерия Павловна, вы интересовались родственниками старика Скворцова. — Шеф кивнул на мужиков: — Вот они. Лично хотят с вами познакомиться. Они обеспокоены по поводу ухода Светланы Алексеевны, опасаются, что теперь лечение Ивана Степановича может ухудшиться. Я убедил их в обратном.
— Спасибо, — холодно поблагодарила Лера.
Очень ей нужна защита Максимова, да еще перед этими молодцами! Вот, значит, они какие, опекуны деда!
Хороши, ничего не скажешь. По виду настоящие бандиты.
Впрочем, может, они и есть бандиты, кто их знает? Ясно, что от таких не только яблок не дождешься, а вообще ничего человеческого. Небось дали взятку кому надо, чтобы оформить опеку над стариком, и ждут не дождутся, пока дед копыта отбросит.
Чернявый между тем искоса взглянул на Максимова, помялся и произнес не очень уверенно:
— Ну… как там наш дедуля? Держится?
— Держится, — кивнула Лера, чувствуя, как неприязнь к этим мужчинам переходит в откровенную злость. — Хорошо, что вы подошли ко мне. Я давно вам хотела кое-что сказать.
Толстяк и чернявый переглянулись, затем последний переложил «дипломат» из руки в руку, кашлянул.
— Почему вы никогда не навестите старика? — продолжила Лера. — Вы же его опекуны, говорите, что волнуетесь за его здоровье, а сами за полтора месяца ни разу не появились. Передачи не приносите. Не стыдно?