Упомянутый любовник — высокопоставленный банковский служащий — уведомил ее эсэмэской о разрыве их отношений. Конечно, расставаться так было дурным вкусом, но еще более дурным вкусом было бы читать его электронное письмо, которое наверняка уже притаилось в папке «Входящие», словно подброшенная бомба с часовым механизмом.

Подбодрив себя парой бокалов шампанского «Болинжер», предназначавшегося в подарок этому тупице и зануде за то, что обещал свозить ее покататься на лыжах, Криста открыла свой электронный почтовый ящик. Там ее действительно ожидала бомба, но совсем иного рода.

Сказать, что содержание письма профессора Паччиани ее удивило, означало бы существенно преуменьшить ошеломление, охватившее Кристу. На самом деле ей казалось, будто у нее земля уходит из-под ног.

Единственной канадской женщиной, к которой профессор Эмерсон проявил сдержанный интерес, была профессор Энн Сингер. Разумеется, в «Лобби» Криста видела Эмерсона с разными женщинами, но его первая встреча с ними становилась и последней. С университетскими женщинами — от профессоров до служащих — профессор вел себя дружелюбно и подчеркнуто официально. Здороваясь с ними, он ограничивался крепким рукопожатием. Профессора Сингер, однако, он удостоил поцелуем в обе щеки. Криста сама это видела, когда ходила на его последнюю публичную лекцию.

Кристе вовсе не хотелось возобновлять отношения с профессором Паччиани. Его мужские качества оставляли желать лучшего. Хватит с нее их флорентийских траханий, после которых она не испытывала ничего, кроме досады и неудовлетворенного голода. У нее, как-никак, были свои стандарты, и любой мужчина, недотягивающий до их уровня, не стоил ее постельного времени.

Криста не возражала, если эти слова где-нибудь процитировали бы.

Но поскольку ей хотелось побольше узнать о невесте профессора Эмерсона, она симулировала интерес к весенней встрече с профессором Паччиани и ненароком поинтересовалась именем счастливицы. Отправив письмо, Криста спустилась вниз и приговорила остатки шампанского.

За день до Рождества Джулия с отцом сидели за барной стойкой селинсгроувского ресторана «Кинфолкс», куда отец пригласил ее на ланч. Габриель с Ричардом спешно докупали все то, что не было куплено ранее. Рейчел с Эроном отправились выбирать индейку. Скотт пока еще находился в Филадельфии вместе со своей подругой.

Том привез в ресторан подарок, полученный от Пола. Коробка стояла внизу, возле ног Джулии, и смотрела на нее, словно щенок, выклянчивающий внимание.

Джулия открыла коробку, решив, что пусть лучше эти подарки увидит отец, нежели Габриель. Кленовый сироп она с улыбкой передала отцу. Игрушечная корова вызвала у нее почти детское хихиканье, а вот фигурки Данте и Беатриче заставили ее побледнеть. Ей вдруг показалось, что Пол знает о них с Габриелем. Нет, такого не может быть. Ну откуда Полу знать, что Габриель и Джулия — это Данте и Беатриче, по крайней мере, друг для друга?

Пока Том ел дежурное блюдо — индейку с начинкой и жареной картошкой, — Джулия развернула поздравительную открытку Пола. На ней были изображены дети, играющие в снежки. Ниже стояло традиционное пожелание счастливого Рождества. А еще ниже шли слова, написанные рукою Пола, от которых у Джулии встал комок в горле.

Джулия не знала такой песни, а Пол не написал, какие именно слова заставили его думать о ней. Поэтому она просто разглядывала открытку и вдруг заметила то, что прежде ускользнуло от ее внимания. В самом центре картинки, неуязвимая для снежков, стояла улыбающаяся длинноволосая девочка в ярко-красном пальто.

Цитата, картинка, открытка, подарок. Пол старался держать свои чувства в тайне, но выдал себя. Один ясный намек Джулия уже видела на картинке — смеющуюся девочку. Потом она найдет и прослушает песню.

Вздохнув, Джулия убрала подарки обратно в коробку.

— Габриель с тобой хорошо обращается? — спросил Том, прожевав кусок индейки и принимаясь за другой.

— Он меня любит, папа. Он очень добр ко мне.

Ее отец лишь покачал головой. Он сейчас вспоминал, как Саймон разыгрывал из себя добренького. А Габриель свою доброту доказал поступками. Тома удручало, что он не сумел увидеть разницы.

— Если что, ты мне сразу скажи… — заявил Том, принимаясь за жареную картошку.

Джулия чуть не вытаращила глаза. Поздновато Том решил играть роль сверхзаботливого отца, но уж лучше поздно, чем никогда.

— Сегодня утром мы с Габриелем проезжали мимо твоего дома. Я увидела на лужайке знак.

Том вытер рот салфеткой:

— Пару недель назад я выставил дом на продажу.

— Почему?

— А почему бы его не продать? Я не могу жить в доме, где моя дочь не чувствует себя в безопасности.

— Но ты вырос в этом доме. Как же вы с Деб?

Том пожал плечами и поднес к губам чашку с кофе, чтобы дочь не видела его лица.

— Никак. Мы расстались.

— Прости, папа, — тяжело вздохнула Джулия. — Я не знала.

Том стоически прихлебывал кофе.

— Мы с ней разошлись во мнениях. И детям ее я не по нраву.

Джулия играла со столовыми приборами, выкладывая их в одну линию.

— Значит, Деб встала на сторону Натали и Саймона?

Том в очередной раз пожал плечами:

— У нас это не вчера началось. Сказать по правде, я даже рад. Приятно снова чувствовать себя свободным человеком. — Он заговорщически подмигнул дочери. — Куплю дом поменьше. А часть денег пущу на твое образование.

Джулия не успела удивиться, как ее захлестнуло другое чувство — гнев. Ее конфликт с Саймоном дорого обошелся им с отцом. Слишком дорого, чтобы этот мерзавец отделался судимостью и общественными работами. Ее пугало, что отец лишился потенциальной жены, а теперь продает родовое гнездо Митчеллов.

— Пап, деньги тебе пригодятся, когда ты выйдешь на пенсию.

— Уверен, там на все хватит. И если тебе не надо моих денег на учебу, пущу их на пиво. Теперь, дочка, мы с тобой вдвоем. — Он протянул руку и взъерошил ей волосы. Это был жест отцовской любви.

Том извинился, сказав, что ему нужно отлучиться в туалет, оставив Джулию созерцать недоеденный чизбургер и думать о своем изменившемся отце. Мысли захватили ее. Джулия машинально вертела в руках кружку с имбирным пивом и не сразу почувствовала, что рядом кто-то стоит.

— Привет, Джули.

Джулия подняла голову и увидела свою бывшую подругу и соседку по общежитию Натали.

Было время, когда Джулия в шутку называла ее Джолин — за миловидное лицо и пухленькую фигуру. Как раз о такой девушке и пелось в одноименной песне. Но это было до того, как Натали ее предала. Теперь лицо бывшей подруги показалось Джулии хищным и холодным.

Приглядевшись, Джулия заметила что-то болезненно жалкое в одежде Натали: дорогое, сшитое на заказ пальто, но с потертыми манжетами, такие же дорогие и тоже порядком ношенные сапоги. При беглом взгляде Натали выглядела богатой и хорошо одетой молодой женщиной. Но стоило посмотреть внимательнее, и Джулия заметила то, чего не замечали другие, — девчонку из провинциального городка, стыдящуюся своего простого происхождения и мечтающую уехать куда-нибудь далеко, где можно будет забыть о своих рабочих корнях.

— С Рождеством тебя, Натали, — приветствовала ее из-за стойки официантка Дайана. — Что тебе подать?

Натали преобразилась. Джулия не верила своим глазам: теперь перед ней стояла веселая, улыбающаяся особа, говорившая с местным акцентом:

— И тебя с Рождеством, Дайана. Мне только кофе. Я на минутку.

Официантка улыбнулась и налила ей кофе, после чего отправилась в другой конец стойки, где собрались такие же, как Том, пожарники-добровольцы. Едва Дайана отошла, лицо Натали вновь изменилось.