— Это бред сивой кобылы! Насколько я знаю, как раз в вашу обязанность и входит оберегать доброе имя кого бы то ни было. Я удивлена, что вы столь серьезно отнеслись к подобной жалобе. Очень удивлена. И нечего хмуриться, Дэвид. Я слышу, как вы дуетесь, и мне это не нравится.

Декан проглотил литовское ругательство, готовое сорваться с его языка.

— Профессор Пиктон, так вы отказываетесь отвечать на мои вопросы?

— Вы никак стали тугоухим? Или борьба за административную власть сделала вас умственно ленивым? Я же вам сказала, что отказываюсь с вами сотрудничать. Я не состою в штате университета. Я ушла на покой. Зато вечером обязательно расскажу обо всем этом на обеде у президента университета. Я туда приглашена. Уверена, ему и его гостям будет интересно послушать, как работает администрация в его университете… Да, забыла сказать: обед устраивается в честь известной писательницы Мэри Эспри. Она выпускница Торонтского университета и сохраняет живейший интерес ко всему, что происходит в ее альма-матер. В особенности к разного рода интригам на высшем университетском уровне. Как вы думаете, во что она превратит такой материал?

Сказав это, профессор Пиктон повесила трубку.

Когда Габриель и Джулия прилетели в Белиз и добрались до курорта «Тёртл Инн», был уже поздний вечер и в небе ярко светили звезды. Пока Джулия осматривала их бунгало рядом с пустынным пляжем, Габриель заказал обед.

Внутри стены бунгало были белыми. Кроме одной, раздвижной, отделанной панелями тикового дерева. Панели складывались в гармошку, освобождая проход на крытое крыльцо. Потолок был соломенным и держался на бамбуковых жердях. Посередине комнаты стояла большая кровать, окруженная противомоскитной сеткой. Джулию особенно впечатлил душ на открытом воздухе и ванна. Все это находилось на боковой веранде.

Пока Габриель вел телефонную битву с персоналом кухни, Джулия быстро разделась и приняла душ. Пространство веранды не было целиком закрытым, и это позволяло, принимая душ, смотреть на океан. Но поскольку сейчас было темно, а пляж принадлежал только им, она могла не опасаться, что кто-то может ее увидеть. Только ее любимый мужчина.

— Обед принесут лишь через час. Извини, что придется столько ждать, — сказал Габриель и облизнулся.

Джулия в купальном халате представляла собой весьма соблазнительное зрелище.

В отличие от нее Габриель надел белую полотняную рубашку, почти не застегивая пуговиц. Рукава он закатал до локтя. На нем были свободные брюки цвета хаки. Брючины он тоже подвернул, демонстрируя голые ноги.

(В скобках следует отметить, что даже его ноги были привлекательными.)

— Хочешь прогуляться по пляжу? — предложил Габриель.

— Думаю, я потрачу это время на кое-что другое. — Улыбаясь, Джулия потащила Габриеля к кровати и слегка толкнула, заставив присесть на край.

Габриель поймал ее за кушак халата.

— Я не прочь отдохнуть. Путь был неблизким.

Судя по лицу, он не шутил, и это немного ее озадачило.

— Я по тебе соскучилась, — призналась Джулия, и ее голос превратился в хриплый шепот.

Габриель притянул ее к себе, чтобы она оказалась у него между колен. Его руки скользнули ей на спину.

— Можем вздремнуть перед обедом. Нам некуда торопиться.

Джулию это удивило.

— Габриель, мне хочется, чтобы ты занялся со мной любовью. Но если ты не настроен, скажи прямо.

Он очень широко и очень довольно улыбнулся.

— Насколько вы помните, мисс Митчелл, я никогда не говорю вам «нет».

— Прекрасно. Тогда прошу вас, профессор Эмерсон, обождать пять минут.

Габриель лег, но его ноги по-прежнему оставались на полу. Уверенность, которую Джулия обрела совсем недавно, была необыкновенно соблазнительной. Одной фразой она так возбудила его, что он уже страдал от ожидания.

Ему казалось, будто минула целая вечность. Однако на самом деле прошли считаные минуты, и Джулия появилась из ванной, наряженная в рождественский подарок Габриеля. Черный атлас лишь подчеркивал молочно-розовую кожу. Сейчас, когда Джулия надела корсет, ее груди выглядели более полными, а талия — более узкой. Габриель не мог не восхититься потрясающими «песочными часами», в которые превратилась фигура Джулии.

Он голодными глазами смотрел на едва выступающие из-под корсета кружевные черные трусики и черные шелковые чулки, на ноги в черных туфлях на высоком каблуке.

От одного вида этих туфель с Габриелем едва не случился сердечный приступ.

— Bonsoir, Professeur. Vous allez bien?[12] — промурлыкала Джулия.

Габриель был настолько заворожен туфлями и всем обликом Джулии, что не сразу понял, почему она обратилась к нему на французском.

На ее голове красовался его черный берет.

Когда их глаза наконец встретились, Джулия увидела, как он тяжело сглотнул. Она кокетливо надула губы, сняла берет и бросила ему. Габриель швырнул берет на пол. И тогда Джулия медленно, очень медленно пошла к кровати.

— Должна сказать, профессор, что мне очень нравится этот рождественский подарок. — (Габриель потерял дар речи.) — А ты видел корсет сзади? — Джулия повернулась, поглядывая на него через плечо.

Габриель потрогал шнуровку корсета, затем его рука скользнула вниз, к трусикам, полоска которых пролегала по ее упругим ягодицам.

— Хватит меня дразнить, мисс Митчелл. Иди сюда. — Габриель притянул ее к себе и страстно поцеловал.

— Мне понадобится некоторое время, чтобы снять твой подарок. Туфли я оставлю. Надеюсь, они не причинят тебе вреда.

Официант, принесший обед, целых десять минут стучался в дверь бунгало. Ответа не было. Ему не оставалось ничего иного, как отнести обед обратно на кухню и ждать дальнейших распоряжений.

Дальнейших распоряжений так и не последовало.

Была глубокая ночь. В бунгало играла музыка нового альбома, составленного Габриелем из песен Сары Маклахлан, Стинга и Мэтью Барбера. Джулия лежала на животе среди смятых простыней. На нее накатила сонливость, свойственная удовлетворенной женщине.

Габриель искусно задрапировал ее зад простыней и достал свою фотокамеру. Он стоял возле кровати, делая снимок за снимком, пока Джулия не стала зевать и потягиваться, как сонная кошка.

— Ты бесподобна, — сказал он, откладывая камеру и садясь рядом с Джулией.

Она смотрела на него большими, счастливыми глазами. Его длинные пальцы скользили по ее спине.

— Когда любишь, не замечаешь недостатков того, кого ты любишь, — сказала она и улыбнулась с оттенком грусти.

— Думаю, это так. Но ты прекрасна.

Джулия повернулась, чтобы лучше его видеть, и обняла подушку.

— Любовь все делает красивым.

Габриель привычно поджал губы. Рука замерла на ее спине, чуть выше ямочек.

Джулия прочла в его глазах молчаливый вопрос.

— Да, Габриель, для меня ты красив. Чем больше я тебя узнаю, тем отчетливее вижу: ты и сейчас красив, а становишься еще красивее.

Габриель поцеловал ее, робко, как мальчишка-подросток. Его пальцы скрылись в ее длинных темных волосах.

— Спасибо, дорогая. Ты, наверное, проголодалась?

— Да.

Он посмотрел на дверь их бунгало.

— Думаю, мы пропустили обед, потому что наслаждались… совсем другими лакомствами.

— А какой это был пир, профессор! Но у нас хотя бы есть фрукты.

Джулия села на постели, завернувшись в простыню. Габриель подошел к большой фруктовой корзине, стоявшей на кофейном столике. В кухоньке он нашел швейцарский армейский нож. Поменяв музыку, Габриель вернулся в постель, неся плод манго.

— Нужно, чтобы песня соответствовала этому фрукту, — пояснил Габриель, и его синие глаза сверкнули. — А теперь ляг на спину.

Сердце Джулии словно проснулось и начало биться все быстрее.

— Не надо от меня закрываться.

Габриель сдернул с нее простыню. Теперь они оба были нагими.

— Кто поет? — спросила Джулия.