— Твои волосы изменились, — заметил он.

— Наверное, стали длиннее.

— Они больше не пахнут ванилью.

— Я сменила шампунь, — лаконично ответила Джулия.

— Почему? — спросил Габриель, подвигаясь ближе.

— Потому что он напоминал мне о тебе.

— А серьги ты перестала носить по той же причине? — спросил он, дотрагиваясь до мочек ее ушей.

— Да.

Габриель молча глядел на нее. Вид у него был уязвленный.

— Я люблю тебя, Джулианна. Что бы ты ни думала обо мне или моих поступках, клянусь тебе: я это делал лишь ради твоей защиты.

Джулия легла на бок, стараясь, чтобы между нею и Габриелем оставалось расстояние.

— «Тебе я верен, Беатриче», — процитировал Габриель, и его глаза вспыхнули от нахлынувших чувств. — Постарайся помнить об этом, когда будешь слушать мой рассказ. — Он набрал воздуха, молча произнес молитву и начал свое повествование: — Когда мы с тобой предстали перед членами комитета, я надеялся, что мы оба почти ничего не будем говорить и вынудим их раскрыть, какими показаниями против нас они располагают. Но вскоре мне стало ясно: они не успокоятся до тех пор, пока не предъявят нам обвинение и не определят меру наказания. Я допустил грубый промах, сообщив секретариату, что оценку тебе ставила Кэтрин. А поскольку администрацию обуревали подозрения, будто высший балл ты получила не за знания, а за то, что спала со мной, они были намерены объявить результат недействительным до тех пор, пока не закончат свои вынюхивания.

— Они действительно могли это сделать?

— Такое положение записано в регламенте, определяющем поведение профессоров и студентов. А пока оценка не выставлена, ты не имеешь права защищать свою диссертацию и заканчивать магистратуру.

Джулия не сразу, но поняла смысл его слов.

— Значит, никакого Гарварда в этом году, — прошептала она.

— И в том году, и, быть может, вообще. Здешняя бюрократия тоже всполошилась бы. «А почему это Торонтский университет объявил вашу оценку временно недействительной?» Но даже если бы в Гарварде узнали настоящую причину… желающих поступить в докторантуру предостаточно. С какой стати давать тебе второй шанс, если можно принять кого-то другого, у кого безупречная характеристика?

Джулия замерла. Груз произносимых Габриелем слов начинал все сильнее давить на нее.

Габриель возбужденно поскреб подбородок.

— Я боялся, что члены комитета испортят тебе будущее. Но вина целиком лежала на мне. Ведь это я убедил тебя, что мы можем беспрепятственно строить отношения. Я пригласил тебя в Италию, когда мне следовало обождать. Все, что произошло, — следствие моего эгоизма. — Он посмотрел ей в глаза и шепотом добавил: — Прости, что испортил и нашу последнюю ночь. Я должен был бы поговорить с тобой. Но мне было не прорваться сквозь собственные страхи. Я не имел права обойтись с тобой так, как обошелся.

— Наутро мне было очень одиноко.

— Я избрал самый скверный способ избавиться от беспокойства. Но я надеялся, что ты мне поверишь, когда я скажу, что это не было… — Он помолчал. — Не было для меня просто траханьем. Каждый раз, когда у нас с тобой бывала близость, я всегда делал это с любовью. Клянусь тебе!

Джулия опустила глаза и уперлась взглядом в футон.

— И я тоже. У меня никого не было ни до тебя, ни потом.

Габриель закрыл глаза. Ее слова даровали ему облегчение. Даже злясь на него, даже ощущая, что ее предали, Джулия не стала искать утешения в чужой постели. Она не до конца порвала с ним.

— Спасибо, — прошептал Габриель. Новая порция воздуха, и он продолжил рассказ: — Когда ты призналась, что между нами существуют близкие отношения, я увидел реакцию декана. И понял: мы попались. Мой адвокат приготовился устроить обструкцию, надеясь, что комитет оправдает меня или выдаст постановление, которое я смогу оспорить в суде. Но ты своим признанием дала комитету столь нужное им подтверждение.

— У нас с тобой была договоренность: действовать единым фронтом. Договоренность, Габриель, — волнуясь, повторила Джулия.

— Джулианна, я искренне на это согласился. Но если помнишь, я пообещал, что никому не позволю причинить тебе вред. И выполнение этого обещания стояло у меня на первом месте.

— Договоренность — тоже обещание.

Габриель подался вперед:

— Они угрожали твоему будущему. Неужели ты всерьез думала, что я буду сидеть и пассивно наблюдать? — Не дождавшись ответа, Габриель с не меньшим напором спросил: — А разве ты сидела и молчала, когда члены комитета начали меня обвинять?

— Ты же знаешь, что не молчала, — сверкнув глазами, ответила Джулия. — Я умоляла их меня выслушать, но они не слушали.

— Так оно и есть, — подтвердил Габриель, сверля ее своими синими глазами. — Как ты думаешь, от кого я узнал о самопожертвовании?

Джулия покачала головой:

— Если мы нарушили правила, почему тогда декан не наказал нас обоих?

— Я профессор. Я старше и опытнее тебя и должен был учесть возможные последствия. А профессор Чакравартти с самого начала была на твоей стороне. Она сомневалась, что отношения между профессором и аспиранткой могут строиться на взаимном согласии. И что самое для нас печальное — к членам комитета попало твое сердитое электронное письмо, посланное мне осенью.

— Значит, я и виновата.

Габриель наклонился и мягко провел тыльной стороной ладони по ее щеке:

— Нет, ты не виновата. Ведь это я убедил тебя, что мы сможем нарушить правила и выйти сухими из воды. А на слушании, вместо того чтобы взять ответственность на себя, я поначалу молча сидел, прячась за спину адвоката. Только у тебя хватило смелости сказать правду. И когда ты это сделала, мне пришлось выступить с признанием. Я согласился принять их санкции, если они не станут затягивать слушание. Члены комитета были только рады. Им не хотелось доводить дело до суда, и они согласились, пообещав быть снисходительными. — (Лицо Джулии погрустнело.) — К сожалению, оказалось, что у меня и у членов комитета разные понятия о снисходительности. Я ждал, что мне вынесут официальное порицание, а не заставят взять отпуск. — Габриель принялся скрести щеки. — Джереми взбесила перспектива потерять меня, пусть даже и на один семестр. Я спровоцировал скандал, задевавший не только его самого, но и моих коллег по кафедре, а также аспирантов. Криста готовила иск против университета. Вот такая заваруха, причина которой коренилась во мне.

— В нас, Габриель. Я ведь тоже знала о существовании правил, но нарушила их.

Он с полуулыбкой взглянул на нее:

— Весь этот регламент составлен так, чтобы оградить и оправдать студента или аспиранта, поскольку профессор или преподаватель обладает большей властью.

— Но единственной твоей властью надо мной была любовь.

— Спасибо, — ответил Габриель, нежно целуя ее.

Его сердце почти ликовало. Джулия не открещивалась от их прошлого и не воспринимала Габриеля так, как члены комитета. Она не отпрянула, когда сейчас он ее поцеловал. У него появилась надежда, что в конце рассказа Джулия окажется на его стороне.

— Когда они вызвали Джереми, я стал просить его помочь мне. Я пообещал ему подчиниться любым его распоряжениям.

— Любым? — переспросила Джулия.

Габриель придвинулся к ней:

— Я тогда и подумать не мог, что Джереми окажется заодно с членами комитета и потребует от меня прекратить всякие контакты с тобой. Пойми: я находился в отчаянном положении и не продумал всех последствий своего обещания.

— Что сказал Джереми? — спросила Джулия, отодвигаясь от него.

— Он убедил членов комитета отправить меня в административный отпуск. По сути, это было временным отстранением от должности, но члены комитета воздержались от такой формулировки, дабы не бросать тень на кафедру. Помимо этого, мне на три года запретили быть научным руководителем аспиранток.

— Боже мой. Я же этого не знала.

Габриель сжал губы.

— Мне было велено немедленно расстаться с тобой и прекратить любые контакты. В случае нарушения члены комитета пригрозили аннулировать соглашения между ними и мной и возобновить расследование, снова втянув туда и меня, и тебя. — Он замолчал, подыскивая слова.