Теперь, прочтя о том, как отец отреагировал на рождение Наваро, он всем сердцем захотел стать частью этой семьи. Слова, написанные Аароном, поплыли у него перед глазами, Неровные, словно написанные дрожащей рукой строчки, выдавали его боль.

Больше всего я сожалею о том, что потерял, своего первенца… Я никогда не перестану искать его…

Если только Господу будет угодно обратить на меня свой взор, он поможет мне найти моего сына…

Записки составлялись на протяжении многих лет. Как только до них доходили слухи, что в какой-то из деревень появился мальчик с голубыми глазами, они сразу же отправлялись туда. Как бы далеко ни находилось селение и как бы неправдоподобны ни были слухи, Аарон не прекращал искать Наваро, но снова и снова возвращался ни с чем… до последнего времени. Риго протер глаза и закрыл последний том из тех, что принесла ему Магдалена.

Записки кончались тем днем, когда на ранчо пришло письмо из далекого Марселя. Риго читал о непередаваемой радости, охватившей при этом известии Аарона, и его сердце сжалось от чувства вины.

Как. такое могло случиться? Через тридцать лет Бог услышал мои молитвы, и Бенджамин нашел Наваро и спас ему жизнь. Остались считанные дни до того момента, когда они вернутся домой.

Риго сглотнул комок в горле и смахнул внезапно выступившие слезы. Он унаследовал от своего дяди Гуаканагари большую эмоциональность, чем ему казалось. Солнце уже встало, пора было приниматься за ежедневные дела. Если все в доме в порядке, его отец должен быть или снизу, или скорее всего в конюшне.

Аарон стоял в коридоре, ведущем в библиотеку, и молча смотрел, как к нему идет его сын. Что-то такое было в его лице, в походке, что по спине отца пробежали мурашки. Потом он увидел в руках Риго дневники. Его сердце тревожно забилось, но он заставил себя рассмеяться:

— Где ты это нашел?

— Мы можем поговорить наедине? — Риго кивнул в сторону рабочей комнаты отца.

Глядя на Риго, Аарон не знал, как действовать. Он очень хотел завоевать любовь сына, но все его попытки сближения отвергались с холодной учтивостью. Он чувствовал, что сейчас в их отношениях что-то должно измениться.

Риго осторожно положил записки на длинный стол.

— Магдалена дала мне это вчера вечером, — он ждал какого-нибудь ответа, не зная, как найти нужные слова.

— И ты нашел их содержание интересным? — Аарон не захотел сейчас скрывать своих чувств.

— Я понимаю, что это очень личное и не предназначалось для чьих-либо глаз, — неуверенно начал Риго.

— Даже моя жена читала только некоторые из этих писем. Я делился с ней своими чувствами потому, что она очень любила моего отца… Думаю, она прочла все остальное и поэтому решила, что они прольют свет кое на что.

— Я был полным идиотом, если мне потребовалось такое подтверждение твоих чувств ко мне.

— Я не хочу обсуждать это, — ответил Аарон тихо.

— Не вини мою приемную мать. Прости, если это обидело тебя. Я догадываюсь, как страдали вы оба, хотя не могу пережить всей глубины ваших чувств. Прежде у меня не было семьи, не было никого, кого я мог бы потерять, кроме старшего брата, но он оставил меня, когда я был еще мальчишкой.

— Прежде? — голос Аарона сорвался. — Неужели теперь ты чувствуешь себя членом нашей семьи? Ты веришь теперь, что твоя семья любит тебя… что я люблю тебя?

Их глаза встретились.

— Да. И ты — больше всех, — ответил он просто. Ни один из них не понял, кто сделал первый шаг, но мгновение спустя они, дрожа от волнения, обняли друг друга, слишком счастливые, чтобы говорить. Оба были солдатами, не привыкшими демонстрировать свои чувства. Но стена высотой в тридцать лет наконец-то была взорвана.

Оба хотели побыстрее обрести привычное равновесие, и Аарон заговорил:

— После всех этих поисков, когда надежда то умирала, то возрождалась вновь, я нашел тебя, и для того, чтобы узнать, какие бедствия ты пережил… Я был так беспомощен из-за этого страшного чувства вины.

— Но это не твоя вина. Когда дядя Гуаканагари рассказал мне об Алии, я понял, что случилось на самом деле. А потом еще эти письма… Так жаль, что я не знал деда.

Легкая улыбка тронула губы Аарона.

— Несмотря на то, что вся наша семья — иудеи?

— Да. После стольких лет ненависти и презрения я начал уважать тайно и достойных людей дома Торресов. Я горжусь тем, что я твой сын.

— Ни один из отцов не мог бы желать лучшего сына. И скоро появится новое поколение Торресов, — Аарон смотрел, как выражение доверия на лице Риго сменяется отрешенностью. — Между тобой и Мириам не все благополучно.

Ты не хочешь говорить со мной об этом? Мы с Магдаленой прожили вместе многие годы, и не все они были такими безоблачными, как сейчас.

— Вы оба более чем терпимо отнеслись к нашему браку. А ведь мы так обидели Бенджамина.

— Но ведь ты любишь ее, а она любит тебя. Я вижу это. И Магдалена говорила мне об этом. Вам неследует оправдывать свою собственную гордость и упрямство отношением к Бенджамину. — Аарон заметил, как на лице Риго промелькнуло выражение боли.

— Нас сжигает страсть, и результатом ее явилось появление ребенка. Этого еще не достаточно для создания семьи.

— Чепуха! Если ваша страсть так сильна, что вы смогли перебороть гордость, значит, она — гораздо больше, чем просто влечение. В большинстве случаев браки основываются на менее веских причинах, чем эти.

— Мириам — леди, умная и сильная, занимающаяся мужским делом и не собирающаяся бросать его. А я простой солдат, привыкший командовать и повиноваться. Нам не поладить друг с другом.

Аарон рассмеялся.

— Неужели ты ничему не научился, читая мои письма. Если уж на свете есть умная и решительная женщина, то это твоя приемная мать. Меня заставил жениться на ней сам Кристобальд Колон, и это она добилась этого.

— Если она поехала за тобой через океан — она любила тебя.

— А, наконец-то мы добрались до сути дела, — сказал Аарон, глядя на своего гордеца-сына. — Ты не веришь, что Мириам любит тебя, и считаешь, что она вынуждена была выйти за тебя только из-за ребенка.

Риго развернулся и подошел к окну, выходящему в сад Магдалены. Но перед его глазами были не цветущие физалии и розы, а милое лицо его жены, ее ясные серые глаза, гордая несгибаемая шея и изящный рот.

— Она была вынуждена отказаться от жизни в богатстве и роскоши, от любви своего отца, от всего — ради меня, и на протяжении всего последнего времени это, словно червь, разъедает ее душу.

— Она уже на пороге родов. В таком состоянии женщины часто испытывают тревогу. Как человек, имеющий шестерых детей, я могу сказать тебе это весьма определенно. Это совсем не означает, что Мириам не любит тебя.

— За все эти месяцы она не сказала мне ни одного нежного слова.

— А ты, конечно, не переставая объясняешься ей в любви, — с усмешкой заметил Аарон.

Риго внезапно повернулся и впился глазами в отца.

— Нет. Но когда я увозил ее из дома Иуды Талона, она достаточно ясно дала понять, что чувствует по отношению по мне. В какой-то момент, во время путешествия, мне показалось, что она относится ко мне с большей нежностью, но потом она снова охладела.

— Но она решила выйти за тебя замуж — и я достаточно хорошо знаю друга дяди Исаака, Иуду Талона, чтобы понять, какой ценой ей это досталось. Бенджамин и человек, которого нашел для нее отец, предлагали ей свою руку, но Мириам уехала с тобой. Не из-за ребенка и не из-за уязвленной чести. Я наблюдал за ней все это время. Она любит тебя и очень страдает из-за того, какой стеной ты отгородил от нее свое сердце. Ты должен начать с себя. Признайся самому себе, что любишь ее, — ведь это очевидно. И только тогда ты поймешь, как ее сердце стремится к тебе. Так и будет, поверь мне.

— Все не так Просто, как ты говоришь, — ответил Риго печально

— Любовь вообще странная вещь, — добавил Аарон.

Весь следующий день Риго провел в джунглях, отгоняя скот на новое пастбище. Все время он мучился одним и тем же вопросом: любит ли она его?