Улыбка его стала еще шире.

– Гвиневера месяц назад родила. Мальчишку!

– Господин! – в притворном изумлении вскричал я, хотя новость о рождении мальчика дошла до нас неделю назад.

– Крепыш, и как ест! Добрый знак. – Артур был очевидно счастлив; его всегда радовали обычные житейские вещи. Он мечтал о крепкой семье в прочном, добротном доме, окруженном ухоженными полями.

– Мы зовем его Гвидр, – сказал он и с нежностью повторил: – Гвидр.

– Хорошее имя, господин, – отвечал я и сообщил, что Кайнвин беременна.

Артур немедленно объявил, что она родит девочку, которая со временем выйдет за его Гвидра. Он обнял меня за плечи и повел к дому, где Кайнвин снимала с молока пенки. Артур ласково ее обнял, потом велел оставить работу служанкам и выйти на солнышко поговорить.

Мы сели на скамейку, которую Исса соорудил под яблоней у самого входа в дом. Кайнвин спросила, легкие ли роды были у Гвиневеры.

– Да. – Артур тронул стальной амулет на шее. – Легкие, и она уже совсем оправилась. – Он скривился. – Боялась, что после родов будет выглядеть старухой, но это чепуха. Моя мать никогда не выглядела старухой. А Гвиневере рождение ребенка пойдет на пользу.

Артур улыбнулся, воображая, что Гвиневера будет любить сына не меньше его. Гвидр, разумеется, не был его первенцем. Ирландка Эйлеанн родила ему близнецов Амхара и Лохольта, которые уже достаточно подросли, чтобы занять место в строю. Впрочем, Артур не стремился видеть их подле себя.

– Они меня не любят, – сказал он на мой вопрос о близнецах, – зато очень привязаны к нашему старому другу Ланселоту.

При упоминании этого имени Артур виновато улыбнулся и добавил:

– И будут сражаться рядом с его людьми.

– Сражаться? – озабоченно спросила Кайнвин. Артур ласково улыбнулся.

– Я намереваюсь забрать у тебя Дерфеля, госпожа.

– Главное, чтобы ты его вернул, – только и смогла выговорить Кайнвин.

– Вместе с богатством, на которое можно будет купить королевство.

Он окинул взглядом низкие стены Кум Исафа, соломенную кровлю и навозную кучу под навесом. В Думнонии крестьянские дома были побольше, по меркам же Повиса такое хозяйство считалось вполне зажиточным, и мы его любили. Я ждал, что Артур сравнит мою нынешнюю скудную обстановку с грядущим богатством, и приготовился вступиться за Кум Исаф, однако наш друг внезапно погрустнел.

– Завидую твоему дому, Дерфель.

– Мы уступим его тебе, только скажи, – искренне отвечал я.

– Мой горький удел – высокие своды и мраморные колонны. – Он несколько запоздало хохотнул и продолжил: – Я уйду завтра. Кунеглас выступит через десять дней. Отправляйся с ним, а если сможешь, то раньше.

– Куда? – спросил я.

– В Кориниум.

Артур встал и взглянул на лощину.

– Пару слов на прощание? – спросил он.

– Пойду прослежу, чтобы Скарах не упустила молоко, – сказала Кайнвин, разгадав его прозрачный намек. – Желаю тебе победы, – обратилась она к Артуру и в последний раз его обняла.

Мы пошли по лощине. Артур одобрил новые плетни, подстриженные яблони, запруду для рыбы, которую мы устроили на ручье.

– Не слишком привязывайся к этой земле, Дерфель, – сказал он. – Я надеюсь, что ты вернешься в Думнонию.

– Очень хотелось бы, – отвечал я, зная, что не Артур препятствует моему возвращению на родину, а Гвиневера и Ланселот.

Артур улыбнулся и сменил тему.

– Кайнвин, похоже, очень счастлива, – заметил он.

– Да. Мы оба очень счастливы.

Он помолчал, затем проговорил с уверенностью молодого отца:

– Беременность может сделать ее взбалмошной.

– Пока не замечаю. Правда, у нее сроку всего несколько недель.

– Тебе с ней повезло, – тихо промолвил Артур. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда впервые услышал от него некое подобие упрека в сторону Гвиневеры.

– Роды – трудное время, – поспешно объяснил он, – и приготовления к войне осложняют дело. Я не могу бывать дома столько, сколько хотел бы.

Артур остановился перед старым дубом, в который некогда ударила молния; почерневший ствол был расколот надвое, из него пробивались новые зеленые побеги.

– Позволь попросить тебя об одной услуге.

– Все, что скажешь, господин.

– Не торопись, Дерфель, ты еще не знаешь, о чем речь.

Он замолчал, и я понял, что услуга будет непростой. Мгновение или два Артур не решался выговорить свою просьбу, а только смотрел на дальний берег лощины и что-то бормотал про оленей и колокольчики.

– Колокольчики? – переспросил я, думая, что ослышался.

– Интересно, почему олени никогда не едят колокольчики, – сказал он. – Все остальное едят.

– Не знаю, господин.

– Я объявил в Кориниуме сбор посвященных Митры.

Я понял наконец, к чему он клонит, и внутренне напрягся. Война принесла мне много наград, но больше всего я гордился принадлежностью к культу Митры – римского бога войны, оставшегося в Британии после ухода легионов. К мистериям допускались лишь те, кого избрали другие посвященные. Они могли быть из разных королевств и сражались друг с другом не реже, чем друг за друга, однако в митреуме встречались, как братья; только они могли избрать в свое число храбрейших из храбрых. Это означало признание лучших воинов Британии; честь, к которой я относился весьма ревниво. Разумеется, к священнодействию допускали только мужчин; более того, женщина, увидевшая ритуал, подлежала смерти.

– Я объявил сбор, – продолжал Артур, – чтобы мы приняли Ланселота в число посвященных.

Я знал, что к этому идет. Гвиневера обратилась ко мне с такой просьбой год назад. Я думал, что она отказалась от своей затеи, но теперь, перед началом войны, тема всплыла снова.

Я отвечал вежливо:

– Не лучше ли подождать, пока мы разобьем саксов? За это время, не сомневаюсь, у нас будет случай увидеть Ланселота в бою.

До сих пор никто из нас не наблюдал его в схватке, и я, честно говоря, не рассчитывал, что летом он примет участие в сражениях. Мне просто хотелось на несколько месяцев оттянуть разговор.

Артур поморщился.

– Есть причина, заставляющая нас спешить.

– Что за причина?

– Его мать нездорова. Я рассмеялся.

– Ну, это не повод принимать человека в посвященные. Артур скривился, чувствуя, что его доводы неубедительны.

– Он – король и ведет войско в нашей войне. Ему не нравится Силурия, и трудно его винить. Он тоскует по арфистам, поэтам и золоту Инис Требса, который утратил, поскольку я не сдержал клятву и не привел войско на помощь его отцу. Мы перед ним в долгу.

– Я – нет, господин.

– Мы перед ним в долгу, – повторил Артур.

– И все равно он может подождать, – твердо отвечал я. – Если ты предложишь избрать его, господин, то наверняка получишь отказ.

Артур, видимо, ждал такого ответа и все-таки продолжал настаивать.

– Ты мой друг, – он отмахнулся, не давая мне вставить слово, – и мне бы хотелось, чтобы моего товарища в Думнонии чтили так же, как и в Повисе. – Говоря, он смотрел на расщепленный дуб, теперь поднял взгляд на меня. – Я хочу, чтобы ты жил в Линдинисе, и если на сборе посвященных ты назовешь имя Ланселота, его наверняка изберут.

Артур подразумевал больше, чем сказал вслух. Он намекал, что Ланселота поддерживает Гвиневера и что она меня простит, если я исполню ее желание. После избрания Ланселота в число посвященных я смогу перевезти Кайнвин в Думнонию, стать защитником Мордреда и получить все сопутствующие богатства и почести.

С холма спускались несколько моих воинов. Один из них нес на руках ягненка. Я догадался, что это сиротка, которого Кайнвин придется выкармливать из своих рук. Дело непростое: малышу надо было давать смоченную в молоке тряпицу. Частенько они все равно умирали, но Кайнвин упорно старалась их выходить. Она категорически запретила закапывать ягнят в плетушках или прибивать их шкуру к дереву, но вроде бы здоровье приплода ничуть от этого не пострадало.

Я вздохнул.

– Так в Кориниуме ты предложишь выбрать Ланселота?