В сумерках жнецы, покончив с дневными трудами, вернулись с полей, стражи, сидевшие на крыше, спустились по длинной лестнице. В жаровнях на аркаде зажгли дрова, но, полагаю, сделали это, чтобы иллюминировать дворец, а не из страха, что может незаметно подкрасться враг. Чайки летели к своим гнездам, в свете закатного солнца их крылья розовели, как вьюнки в зарослях ежевики.

В лесу Артур надел латы, нацепил Экскалибур и укрыл сверкающие доспехи черным плащом. Он предпочитал белые одежды, но сегодня мы все были в черном. Шлем с высоким плюмажем из гусиных перьев Артур взял в руку и тоже спрятал под плащом.

Десять его всадников должны были оставаться за деревьями и по сигналу Артурова рога обрушиться на дома, чтобы Ланселотовы воины, проснувшись, не бросились за нами в погоню. Артур собирался протрубить в рог, когда мы отыщем Гвидра и Гвиневеру и готовы будем уходить.

Всем нам, кроме этих десяти, предстояло проделать долгий путь к западной стороне дворца и оттуда огородом пробраться к двери в погреб. Если б Гвенвивах не сумела открыть дверь, мы бы обогнули дворец, перебили стражу и сорвали ставни на террасе, а прорвавшись в дом, уничтожили бы всю охрану внутри.

Нимуэ пошла с нами. Когда Артур закончил говорить, она объяснила, что Динас и Лавайн – не настоящие друиды, не такие, как Мерлин или Иорвет, но все же обладают некой странной силой, и нам, возможно, придется столкнуться с их колдовством. Весь вечер она бродила по лесу и сейчас держала под мышкой какой-то сверток – порою казалось, что он дергается, и тогда мои люди опасливо касались наконечников копий.

– У меня здесь кое-что против их чар, – сказала Нимуэ. – Все равно будьте осторожны.

– Динаса и Лавайна брать живыми, – приказал я. Мы ждали, в доспехах, с оружием в руках, сорок воинов, одетых в кожу и сталь. Ждали, когда небо на западе потемнеет и луна Изиды огромным серебряным шаром встанет из морских вод. Нимуэ творила заклятия, некоторые из нас молились. Артур сидел молча, но видел, как я вытащил из сумки на поясе прядь золотых волос. Я поцеловал локон, на мгновение прижал к щеке и повязал на рукоять меча. Слеза скатилась по лицу, когда я думал о моей крошке; сегодня, с помощью богов, я рассчитывал дать Диан упокоение.

Я надел шлем, застегнул ремешок на подбородке и перебросил волчий хвост через плечо. Мы размяли жесткие кожаные перчатки и продели руки в ремни щитов. Потом вытащили мечи и протянули Нимуэ, чтобы она их коснулась. Мне казалось, будто Артур хочет еще что-то сказать, но он лишь засунул букетик васильков за ворот доспехов и кивнул Нимуэ. Та, в черном плаще и со странным свертком под мышкой, повела нас к югу между деревьями.

За лесом к реке спускался небольшой луг. Мы пересекли его гуськом, по-прежнему невидимые из дворца. Зайцы, щипавшие траву при луне, в страхе разбегались прочь, пока мы ломились через низкие кусты и выбирались по крутому берегу на полосу гальки у ручья. Дальше мы двинулись на восток, скрытые от стражей на аркаде высоким речным берегом. К югу шумело море, заглушая скрип гальки под ногами.

Я разок заглянул за обрыв. Морской дворец огромным белым чудом раскинулся над темной землей. Любуясь им, я вспомнил Инис Требе – сказочный город у моря, разоренный и разрушенный франками. Здесь была та же эфемерная краса: дворец мерцал, словно выстроенный из лунных лучей.

Отойдя достаточно далеко на запад, мы вскарабкались на обрыв, помогая друг другу копьями, и вслед за Нимуэ двинулись дальше на север. Лунный свет сочился сквозь густую листву, озаряя путь, но дозорных мы не встретили. Неумолчный шум моря наполнял ночь. Лишь раз темноту разрезал крик, и мы замерли, но тут же с облегчением вздохнули, поняв, что это ласка убила зайца, и пошли дальше.

Шли долго, и наконец Нимуэ повернула на восток. Мы вслед за ней выбрались на опушку леса и увидели перед собой беленую стену дворца. Мы были недалеко от круглого деревянного колодца, ведущего в подвал. Луна еще не поднялась настолько, чтобы заглянуть в колодец и осветить выкрашенные смолой стены подземного храма.

Покуда мы стояли на опушке, вдали запели – поначалу так тихо, что я решил, будто ветер завывает в кронах дерев. Постепенно звук становился громче, и я понял, что это женский хор выводит нечто очень странное и заунывное. Песня, видимо, долетала до нас через лунный колодец, ибо звучала точно издалека, словно хор мертвецов из Иного мира. Мы не разбирали слов, но понимали, что напев скорбный: он медленно вздымался и опадал, растворяясь в тихом рокоте бьющих о берег волн. Мелодия была прекрасна, но я невольно поежился и тронул наконечник копья.

Если бы мы вышли из леса прямо здесь, то оказались бы на виду у стражников, дежуривших в западной аркаде, поэтому чуть-чуть переместились в сторону. С этого места до дворца можно было добраться в кружевной лунной тени плодового сада. Мы двигались медленно, по одному, и все это время странный заунывный напев становился то тише, то громче, то протяжнее, то надрывнее. Над лунным колодцем дрожал дым, и ночной ветер доносил до нас едко-приторный аромат благовоний.

Мы были в нескольких ярдах от лачуг, в которых спали воины. Залаяла собака, потом другая, но в домах никто не насторожился. Собакам крикнули замолчать, и постепенно их лай затих, остались лишь шелест ветра, стоны волн и пугающе-нездешний напев.

Я шел впереди, потому что единственный из всех бывал в подземном святилище и боялся пропустить дверь. Впрочем, она нашлась без труда. Я осторожно спустился по каменным ступеням и легонько толкнул. Дверь поддалась не сразу, и в первый миг я испугался, что она заперта, но тут душераздирающе скрипнули петли и на меня хлынул свет.

В подвале горели свечи. Я ошарашенно заморгал и тут же услышал хриплый шепот Гвенвивах:

– Скорее! Скорее!

Мы вошли внутрь: тридцать рослых мужчин в доспехах и шлемах с копьями и мечами. Гвенвивах шикнула, чтобы мы вели себя тише, потом закрыла за нами дверь и опустила тяжелый засов.

– Святилище там, – прошептала она, указывая на коридор, освещенный тростниковыми светильниками.

Гвенвивах была возбуждена, ее пухлое лицо раскраснелось. Унылый напев, заглушённый внутренним занавесом и тяжелой дверью святилища, звучал здесь тише.

– Где Гвидр? – шепотом спросил Артур у Гвенвивах.

– У себя в спальне.

– А стражи?

– Ночью во дворце остаются лишь слуги.

– А Динас с Лавайном здесь? – спросил я. Гвенвивах улыбнулась.

– Ты их увидишь, не сомневайся. – Она схватила Артура за плащ и потянула к храму. – Идем.

– Прежде я заберу Гвидра, – прошептал Артур, высвобождая плащ, потом тронул шестерых своих людей за плечо. – Все остальные ждите здесь. В храм не заходите. Пусть закончат молитвы.

И он, тихо ступая, повел шестерых воинов через подвальную дверь.

Гвенвивах тихо хихикнула.

– Я молилась Клуд, и она нам поможет.

– Это хорошо, – отвечал я. Клуд – богиня света, и ее помощь в такую ночь была бы нам на руку.

– Гвиневера не любит Клуд, – неодобрительно промолвила Гвенвивах, – как и всех британских богов. Луна поднялась?

– Еще нет.

– Значит, пока не время.

– Не время для чего, госпожа?

– Увидишь! – Она снова захихикала, потом в ужасе сжалась, увидев, что через отряд воинов протискивается Нимуэ. Та сняла кожаную повязку, и пустая съеженная глазница казалась черной дырой. Гвенвивах захныкала от страха.

Нимуэ, не обращая на нее внимания, огляделась и принюхалась, словно гончая, берущая след. Я видел лишь паутину, бурдюки с вином и кувшины с медом, различал только запахи плесени и гнили, а вот Нимуэ учуяла что-то мерзостное. Она зашипела и плюнула в сторону святилища. Сверток в ее руках шевелился.

Мы стояли, боясь шелохнуться. Всех охватил какой-то непонятный страх. Артур ушел, нас никто пока не заметил, но странный напев в безмолвии ночного дворца леденил душу. Может быть, сказывались заклятия Динаса и Лавайна, а может быть – просто необычная обстановка. Мы привыкли к дереву, соломе, земли и траве; каменные полы и сырые кирпичные своды действовали на нас угнетающе. Одного из моих людей била дрожь.