Однако до того дня мы должны исполнять клятву. Понимаешь?

– Да, господин, – смиренно отвечал я.

– Вот и отлично. – Артур отодвинул лошадь. – Элла нападет завтра, – уверенно произнес он, выходя из конюшни, – так что спи спокойно.

Солнце село над Думнонией, затопив ее алым огнем. На севере враги распевали боевые песни, наши воины у костров пели о доме. Часовые всматривались во тьму, лошади оглашали лагерь жалобным ржанием, Мерлиновы собаки выли, и некоторые из нас спали.

Наутро мы увидели, что за ночь истуканов повалили. Саксонский колдун с волосами, густо намазанными навозом и торчащими наподобие шипов, в изодранной волчьей шкуре на голое тело, кружился в пляске на их месте. Зрелище это убедило Артура, что Элла намерен сегодня на нас напасть.

Мы нарочно не показывали, что готовы к сражению. Дозорные стояли на часах, копейщики лежали или сидели на склоне, как будто рассчитывали провести в праздности еще день, но за ними, меж уцелевших тисов и рябин и внутри недостроенного дома, основная часть воинства готовилась к битве.

Мы подтянули ремни щитов, подточили и без того острые мечи, прочнее закрепили наконечники на древках. Мы коснулись амулетов, обнялись, доели последние крошки хлеба и вознесли молитвы богам – уж кто в каких верил. Мерлин, Иорвет и Нимуэ ходили между нами, благословляли оружие и раздавали пучки сушеной вербены в качестве оберегов.

Я облачился в боевой наряд: кожаные сапоги до колен с нашитыми стальными полосками для защиты икр от копья, соскользнувшего с края щита. Затем рубаху из грубой, спряденной Кайнвин шерсти, а поверх нее – кожаную куртку, на которую прицепил золотую брошь Кайнвин – мой талисман на протяжении многих лет. Сверху я натянул кольчугу, драгоценный трофей, снятый в Лугг Вейле с мертвого повисского вождя. Старая, римской работы – у нас таких делать не умеют. Я часто думал о тех, кто носил ее до меня. Повисский вождь пал, облаченный в эту кольчугу, – я разрубил ему голову Хьюэлбейном, – но по меньшей мере еще один ее прежний обладатель погиб в сражении: стальная рубаха была порвана на груди и затем грубо залатана звеньями железной цепи.

На левой руке у меня были воинские кольца – они защищают пальцы, на правой – нет, чтобы не мешали держать меч или копье. К рукам я пристегнул кожаные налокотники. Шлем у меня стальной, в форме миски, подбитый кожей и тканью. Шею защищал клапан из свиной кожи, а весной я поручил карсвосскому кузнецу приклепать сбоку стальные нащечники. Шлем венчался стальным гребнем, с которого свисал волчий хвост, добытый в чащах Беноика. Я прицепил на пояс Хьюэлбейн, продел левую руку в ремни щита и поднял боевое копье. Оно было выше человеческого роста, древко – толщиною с запястье Кайнвин – заканчивалось тяжелым листовидным наконечником, заточенным как бритва с одного конца и скругленным с другого, чтобы не застревать во вражеском теле или доспехах. Плаща я не надел, день выдался жаркий.

Каван, тоже облаченный в доспехи, подошел ко мне и преклонил колено.

– Если я буду хорошо сражаться, господин, ты позволишь мне пририсовать звезде пятый луч?

– Моим воинам положено хорошо сражаться. Зачем награждать их за то, что они и так обязаны делать?

– Так добыть тебе трофей, господин? Топор вождя? Золото?

– Добудь мне саксонского предводителя, Каван, – отвечал я, – и можешь нарисовать своей звезде тысячу лучей.

– Достанет и пяти, господин, – сказал он.

Утро тянулось бесконечно. Те из нас, кто были в стальных доспехах, обливались потом на жаре. Из-за реки, где прятались в лесу саксы, должно было казаться, будто наш лагерь спит или почти все воины недвижны от болезни, – и все равно саксы не нападали. Солнце поднималось выше. Наши разведчики, легкие конники, вооруженные лишь связками метательных копий, выехали из лагеря. Им не было места в сшибке пехотинцев, поэтому они отвели лошадей на юг, к Темзе, чтобы вступить в бой позже, либо, если нас разгромят, скакать с горестной вестью в далекую Думнонию. Конники Артура облачились в тяжелые доспехи и привесили коням на грудь неуклюжие кожаные щиты.

Артур, укрытый вместе со своими воинами в недостроенном доме, надел римские латы из тысяч стальных пластин, нашитых на кожаную безрукавку и находящих одна на другую, словно рыбья чешуя. Некоторые пластины были серебряные, так что латы переливались на солнце. На нем был белый плащ, на левом бедре – Экскалибур в чудесных узорчатых ножнах, защищающих своего обладателя от ран. Слуга Артура, Хигвидд, держал его длинное копье, шлем с плюмажем из гусиных перьев и крупный, блестящий, как зеркало, посеребренный щит. В мирной жизни Артур одевался скромно, на войне – со всей пышностью. Он хотел верить, что известен честным правлением, но сияющие доспехи и начищенный щит показывали, что он знает истинный источник своей славы.

Кулух прежде был одним из тяжелых конников Артура, а сейчас, подобно мне, возглавлял собственный отряд копейщиков. В полдень он разыскал меня и плюхнулся в тени дернового укрытия. Он был в стальном нагруднике, кожаной куртке без рукавов и бронзовых римских поножах на голых икрах.

– Этот скот, что, не собирается нападать? – проворчал он.

– Может, завтра? – предположил я.

Кулух возмущенно фыркнул, потом испытующе взглянул на меня.

– Знаю, что ты ответишь, Дерфель, но все равно спрошу. А ты, прежде чем говорить, подумай. Кто сражался рядом с тобой в Беноике? Кто стоял плечом к плечу с тобой в Инис Требсе? Кто делился с тобой элем и даже позволил тебе соблазнить рыбачку? Кто поддержал тебя в Лугг Вейле? Я. Помни об этом, когда будешь отвечать. Так что из еды ты припрятал?

Я улыбнулся.

– Ничего.

– Бессмысленный саксонский мешок с потрохами, вот ты кто! – Кулух взглянул на Галахада, отдыхавшего вместе с моими людьми. – У тебя осталась еда, о принц?

– Я отдал последние крошки Тристану, – отвечал тот.

– Это по-христиански, да? – скривился Кулух.

– Надеюсь, – отвечал Галахад.

– Вот почему я остаюсь язычником, – объявил Кулух. – Люблю пожрать вволю. Не могу рубить саксов на голодный желудок. – Он оглядел моих воинов, но никто не предложил ему поесть, поскольку у них у самих ничего не осталось. – Так значит, мне удастся сбыть тебе этого гаденыша Мордреда? – спросил Кулух, поняв, что еды ему не перепадет.

– Так хочет Артур.

– Я тоже. Будь у меня еда, я бы отдал ее до последней крошки в награду за услугу. Забирай стервеца. Пусть теперь тебе отравляет жизнь, а не мне, но учти, что ты измочалишь ремень о его гнусную шкуру.

– Не знаю, разумно ли бить нашего будущего короля, – осторожно заметил я.

– Неразумно, зато приятно. Сопливый ублюдок. – Он обернулся. – И что с саксами? Хотят они сражаться или нет?

Ответ на его вопрос пришел почти мгновенно. Скорбно, низко пропел рог, и лес огласился грохотом боевого саксонского барабана. Мы вскочили на ноги. Из-за деревьев на дальней стороне ручья показалось войско. Там, где секунду назад была лишь залитая солнцем листва, словно из-под земли выросли сотни саксов – сотни одетых в шкуры и закованных в сталь воинов с топорами, собаками, копьями и щитами. Вместо знамен у них были бычьи черепа, насаженные на палки и обвешанные тряпьем. Авангард составляли колдуны с всклокоченными, вымазанными навозом волосами, которые выплясывали перед строем сомкнутых щитов и призывали на нас проклятие богов.

Колдунам противостояли Мерлин и остальные друиды. По древнему обычаю они не шли, а прыгали на одной ноге, поддерживая себя посохом и размахивая в воздухе свободной рукой. Остановившись в сотне шагов от колдунов-саксов, они обрушили на них собственные проклятия. Тем временем на холме христианские священники, воздев руки, призывали на помощь своего бога.

Наше войско выстроилось в линию. Агрикола с его одетыми на римский манер латниками занял место на левом фланге, мы все – в центре. Артурова конница, до поры до времени спрятанная в недостроенном доме, должна была защитить правый фланг. Артур надел шлем, взобрался на свою кобылу Лламрей, расправил белый плащ на лошадином крупе и взял у Хигвидда тяжелое копье вместе с сияющим щитом.