Мы снова шли по густому лесу Восточной Пруссии, прислушиваясь к окружающей обстановке, но канонады не было слышно, что говорило о том, что война ушла из этих мест. Судя по тому, что глобальный радиоперехват давал только распечатки немецкой переписки, мои послания не дошли ни до Самсонова, ни до Реннекампфа, и 1-я, и 2-я русские армии были разгромлены, как и в нашей истории, хотя я нечто подобное и предполагал. Даже Сталину, при более совершенной и гибкой системе государственной безопасности, пару месяцев пришлось проверять и перепроверять наш статус, а тут институт власти настолько закостенел, что я просто терялся в догадках, как мы в нее незаметно интегрируемся.

Обойдя точку выхода по спирали и выяснив, что никакой непосредственной угрозы нет, мы забазировались, расставили сигналки, несколько радиоуправляемых мин, стали обсуждать дальнейшие действия. Дегтярев, загоревший во время своего путешествия в Аргентину, как коренной идальго, присев возле большого раскидистого дерева, с интересом поглядывал на меня, ожидая продолжения.

— Ну что, Серега, будем делать дальше?

Я-то уже всё продумал, поэтому, наблюдая за Санькой Артемьевым, возящимся возле поваленного дерева, которое могло бы стать для гипотетических нападающих хорошим укрытием, и по этому случаю устанавливающему там какую-то взрывоопасную штуку, проговорил:

— Ищем следы штабс-капитана Мещерского. Судя по моему знанию истории, его Невский полк должен был как раз прорываться недалеко от этого леса, значит, если он выжил, то рано или поздно здесь появится.

— А если нет?

— Тогда будем искать другие контакты. Тут немцы много пленных собрали, можно попытаться освободить и обработать офицеров по нашему выбору. Хотя самый оптимальный вариант — привлечь летательный аппарат и отвезти маяк куда-нибудь в Центральную Россию, а еще лучше в Сибирь.

— А как же твой план выйти на окружение кайзера?

— Сначала надо кайзеру навешать люлей, а уж потом идти на переговоры, иначе уважать не будут и не поверят без соответствующих доказательств. В политике все так же, как у «правильных пацанов», — уважают только силу.

Мы просидели несколько часов, выкинув дополнительную антенну, прослушивая радиотелеграфные переговоры немцев, и ради интереса пытались их раскодировать с помощью ноутбука. Что-то взламывалось, что-то нет, в зависимости от усердности немецких шифровальщиков, но пока приходилось прохлаждаться, ожидая появления штабс-капитана.

В таком подобии отдыха прошли сутки, при этом здесь поочередно побывали и наши жены, и Маринка с детьми. Почти курорт, с учетом того, что рядом разворачивались грандиозные сражения, полностью меняющие политическую картину мира. Я вспомнил, как всего несколько месяцев назад мы вот так выгуливали детей под Могилевом 41-го года, в окрестностях которого шли тяжелые бои, а здесь вроде всё спокойнее. Мировая война еще не достигла того уровня ожесточения, как в привычных нам сражениях. Первое время еще будут пытаться соблюдать рыцарские правила и не уничтожать пленных, но чуть позже пойдут в работу танки, отравляющие газы и массированные авианалеты и концлагеря.

Отправив в передовой дозор обоих Артемьевых, незаметно для себя, разморенный на теплом солнышке, я задремал. И меня никто не трогал, наверное, решили дать выспаться, и, если честно, давно так хорошо не спал. Но всему хорошему приходит конец.

Я проснулся от того, что меня осторожно тряс Егор Карев:

— Товарищ подполковник, товарищ подполковник.

Открыв глаза, я увидел довольное лицо Дегтярева, который недавно смотался в бункер, а теперь хлебал из котелка свежий наваристый борщ, приготовленный для всей нашей группы его Татьяной.

— Что случилось, Егор?

— Артемьев вышел на связь. В нашу сторону движется отряд человек двадцать в русской форме.

— Понятно.

Я включил радиостанцию.

— Бычок, это Феникс, что у вас?

— Группа русских солдат и офицеров. Восемнадцать человек. Много раненых, троих несут на носилках. Одна женщина, точнее девушка. Идут медленно — видно, что устали.

— Наш знакомый?

— Да, вижу. Голова перевязана, его поддерживают под руки, очень похоже на контузию. Идут в нашу сторону.

— Понятно. Мещерский решил спасти людей и, как Моисей, повел их к нам.

— Это не все, за ними тут взвод фрицев увязался.

— Спецы из ягдкоманды?

И ухмыльнулся, какие в это время зондеркоманды и эсэсовцы, вот что значит долго в сорок первом прожить. Санька не понял моей оговорки и серьезно ответил:

— Да нет, по виду мобилизованные. Какая-то часть второго эшелона чистит тылы и отлавливает выходящие из окружения остатки русских частей.

— Как думаешь, быстро нагонят? Мы успеем вмешаться?

— Мы с Белкой — да, вы нет.

— Хорошо, Бычок, мы выходим. Без нас не вмешивайтесь. Ведите наблюдение.

— Вас понял, Феникс.

Присутствующие на поляне люди смотрели на меня в ожидании распоряжений. Дегтярев, слышавший разговор, деловито отложил котелок, облизал ложку и спрятал ее в кармашек разгрузки и стал проверять автомат.

— Ну что, Серега, идем?

— Да, выходим.

Сидевшая рядом Марина Кузьмина, по случаю одетая в камуфляж, с затаенной тоской смотрела на меня, прекрасно понимая, что выдавшиеся несколько часов отдыха закончены.

— Марина, будь готова. К нам идет отряд, там много раненых. Их преследуют немцы. Там наш контакт, поэтому придется вмешаться.

Она озабоченно кивнула и прокомментировала мое распоряжение:

— Наверняка придется делать операции, а ни здесь, ни в бункере никаких условий. Тяжелых повезем в Молодежное.

— Тебе решать, Мариша, но от этого будет многое зависеть, начинается большая игра, и от того, как в нее вступим, многое решится…

Мы чуть-чуть опоздали. Немцы легко сбили заслон из двух отчаянных офицеров, элементарно закидав их гранатами, и быстро нагнали и окружили измученных и фактически безоружных людей. Судя по тому, что никто и не думал сопротивляться, ни сил, ни боеприпасов у них уже не осталось.

Спрятавшись за деревом, на расстоянии метров пятидесяти, мы наблюдали за поляной, на которой кайзеровские солдаты быстро разоружили русских и решали, что с ними делать. Судя по высокомерным физиономиям двух немецких офицеров, сейчас должно было произойти нечто весьма неприятное. Особое внимание немцев привлекла девушка, невысокая и стройная, даже в своем испачканном и изорванном платье выглядевшая вполне привлекательно, хотя кому как. Насколько помню, в те времена были другие стандарты красоты и ценились крупные, мясистые, можно сказать, целлюлитные тетки, а тут типично славянский фенотип. Наши девушки всегда считались самыми красивыми и привлекательными, это же не Европа, где всех красивых сожгли еще во времена инквизиции.

Санька с женой прятались с другой стороны поляны и ждали команды.

— Феникс, это Бычок. Жду команды.

Я рассматривал немцев через бинокль и всё больше убеждался, что Санька был прав. Мобилизованные взрослые дядьки, неторопливые и степенные. Такие бюргеры спокойно и добротно будут строить дома, пахать землю, растить детей и праздновать католическое Рождество, но и так же спокойно будут резать головы пленным, вешать и расстреливать мирное население, считая это работой, которую тоже нужно делать основательно и правильно. Это не молодняк с горящими глазами, самоотверженно и с энтузиазмом бросающийся в атаку, это работяги войны, которых нужно уничтожать в первую очередь, потому что как раз они и являются носителями основной культуры и народной мудрости. Жестоко, цинично, но уж таковы мы, дети информационного века, нас так приучили думать заокеанские «друзья».

— Бычок, надо мягко отвлечь этих бюргеров, а то все стволы направлены на пленных, сдуру начнут в них стрелять, а нам этого не надо.

В разговор вмешалась Артемьева:

— Феникс, это Белка, я отвлеку.

— Что, опять будешь в неглиже расточать улыбки?

Смешок.

— Ну не то чтобы, но нечто подобное.

— Белка, на твое усмотрение, а точнее на усмотрение твоего мужа. Но сильно не рискуй.