— А сюда можно войти? — спросила Таппенс, стараясь заглянуть в уголок окна, который казался чище других. — Там внутри, наверное, уйма необычных вещей.

— Ключ есть, — сказал Айзек. — Он, верно, так и висит на прежнем месте.

— А где прежнее место?

— А вон там есть сарай.

Они свернули на близлежащую тропинку. Сарай едва ли заслуживал столь громкого названия. Айзек ногой распахнул дверь, убрал ветки деревьев, отшвырнул не — сколько гнилых яблок и, сняв со стены старый половичок, указал на три или четыре ржавых ключа, висевших на гвозде.

— Еще Линдона ключи, — сказал он. — Который здесь предпоследний садовником работал. Раньше он корзины делал. Толку от него было мало. Если хотите заглянуть в КК…

— О, да, — с надеждой сказала Таппенс. — Я бы хотела заглянуть в КК. Как оно пишется? — спросила она.

— Как пишется что?

— КК.

— Просто две буквы?

— Не, по-моему, как-то иначе. Кажется, это два иностранных слова. Как будто бы к—а—й и потом еще раз к—а—й. Они говорили кай — кай, или даже кей — кей. Кажись, японское слово.

— А-а, — сказала Таппенс. — А здесь когда-нибудь жили японцы?

— Нет, ничего подобного. Таких иностранцев не было. Несколько капель масла, которое быстро извлек и использовал Айзек, произвели потрясающий эффект: самый ржавый ключ со скрипом провернулся. Таппенс и ее проводник толкнули дверь и вошли.

— Вот, пожалуйста, — сказал Айзек довольно равнодушно. — Одно старье да хлам, верно?

— Лошадь чудесно выглядит, — заметила Таппенс.

— Это Макильда, — сказал Айзек.

— Мак — Ильд? — с сомнением переспросила Таппенс.

— Да. Это вроде бы женское имя. Королева как будто. Говорили, будто бы жена Вильгельма Завоевателя, но я так думаю, треп. Она из Америки. Ее привез американский крестный одному из детей.

— Одному из…

— Одному из детей Бэссингтонов. Еще раньше, чем те, не знаю. Она, верно, уже проржавела насквозь.

Даже подгнившая, Матильда выглядела великолепно. По длине она мало чем уступала любой лошади. От некогда обильной гривы осталось лишь несколько волосков. Одно ухо было отломано. Когда-то она была серого цвета. Передние ноги торчали вперед, а задние — назад. Хвост тоже был ободран.

— Она качается совсем не так, как те лошади — качалки, которых я видела, — заинтересованно произнесла Таппенс.

— Да, правда? — сказал Айзек. — Те качаются вверх — вниз, вверх — вниз, сзаду наперед. Но эта, видите, — она как бы прыгает вперед. Сначала передние ноги делают вот так — у-уп, — а потом задние. Хорошо работает. Я могу сесть и показать вам…

— Осторожнее, — сказала Таппенс. — В ней могут торчать гвозди, которые поранят вас, или вы упадете.

— Э — э, я ездил на Матильде. Было то лет 50, если не 60 назад, но я помню. Она еще прочная, знаете ли. Не рассыпается.

Внезапно, почти как акробат, он вскочил на Матильду. Лошадь рванулась вперед, затем откинулась назад.

— Ну, как работает?

— Отлично, — сказала Таппенс.

— А, они были в восторге. Мисс Дженни, та каждый день на ней каталась.

— А кто такая мисс Дженни?

— Ну, старшая, знаете ли. Это ее крестный прислал ей. И Вернуюлюбовь тоже, — добавил он.

Таппенс вопросительно взглянула на него, недоумевая, к чему в кай — кай может относиться это замечание.

— Они так называли ее. Вон ту маленькую лошадку с повозкой в углу. Мисс Пэмела частенько съезжала на ней по склону. Очень серьезная она была, мисс Пэмела. Заберется бывало на верхушку холма, ноги поставит сюда — видите, здесь должны быть педали, но они не работали, так что она заносила ее на верхушку холма, толкала вниз, а уж тормозила ногами. И, надо сказать, частенько приземлялась в араукарию.

— Звучит не очень-то приятно, — сказала Таппенс. — Я имею в виду приземление в араукарию.

— Ну, она могла остановиться немного пораньше. Очень серьезная она была. Проделывала это часами — как-то я видел, как она каталась так три или четыре часа подряд. Я, знаете ли, частенько работал на клумбе с рождественскими розами и пампасной травой и видел, как она съезжала. Я не заговаривал с ней, потому что ей это не нравилось. Она хотела делать то, что делала, или то, что она думала, что делала.

— А что она думала, что делала? — спросила Таппенс, внезапно заинтересовавшаяся мисс Пэмелой больше, чем мисс Дженни.

— Ну, не знаю. Иногда, знаете, она говорила, что она — принцесса, убегает, или Мэри, королева чего-то там, то ли Ирландии, то ли Шотландии.

— Мэри, королева Шотландии, — подсказала Таппенс.

— Вот-вот. Она уехала или что, в общем, одно и то же, сбежала. Жила в замке. Он назывался какой-то Лох. Ну, знаете, который водоем[3].

— Да, понимаю. И Пэмела представляла, что она — Мэри, королева Шотландии, спасающаяся от врагов?

— Верно. Хотела пасть к ногам королевы Элизабет В Англии, так она говорила. Не думаю, чтобы королева Элизабет горела желанием помочь ей.

— Ну, — произнесла Таппенс, скрывая разочарование, — это, конечно, очень интересно. Кто, вы говорите, были эти люди?

— О, это Листеры были.

— А вы знали такую Мэри Джордан?

— А, знаю, про кого вы говорите. Нет, она, кажется, была до меня. Вы имеете в виду, которая немецкая шпионка?

— Здесь, похоже, все ее помнят, — сказала Таппенс.

— Да. Ее звали как-то вроде Фроу Лайн. Как лайнер какой-нибудь.

— Действительно.

Айзек вдруг рассмеялся. — Лайнерок-то сбился с курса, вот так. — И он рассмеялся снова.

— Отличная шутка, — любезно сказала Таппенс. Айзек рассмеялся снова.

— Пора вам, — сказал он, — подумывать о посадке, а? Знаете, если хотите вовремя получить бобы, пора посадить их и готовиться сажать горошек. А как насчет раннего салата? «Том — Палец»? Хороший салат, маленький, но хрустящий, как надо.

— Вы, наверное, много занимались садоводством в округе. Я имею в виду, не только в этом саду, но и в других.

— А, да, разной работой приходилось заниматься, знаете ли. Бывал почти во всех домах. Возьмут садовников, а от них никакого толку, вот я иногда и заглядывал, помогал. Здесь, знаете, даже несчастный случай был. Перепутали травы. Еще до меня, но я слышал эту историю.

— О листьях наперстянки, да? — спросила Таппенс.

— Надо же, вы уже слышали. Давно это было. Да, нескольким людям стало плохо, а один умер. Так я слышал. Может, и не правда. Мне один приятель рассказывал.

— По-моему, это была Фроу Лайн, — сказала Таппенс.

— Что, Фроу Лайн умерла? Этого я не слышал.

— А может, я ошибаюсь, — сказала Таппенс. — Я хочу, чтобы вы взяли Вернуюлюбовь, или как она там называлась, и отнесли ее на холм, на то место, где та девочка, Пэмела, съезжала на ней по холму — если холм все еще на месте.

— Ну, конечно, холм еще на месте. А как вы думали? Сейчас он зарос травой, но будьте осторожны. Не знаю, насколько Вернаялюбовь проржавела. Я ее почищу сперва, так?

— Неплохо бы, — сказала Таппенс, — а потом можете подумать, с чего начинать посадку.

— Ну, я-то прослежу, чтобы наперстянку и шпинат не посадили вместе. Не хотелось бы, чтобы с вами что случилось сразу после того, как вы переехали в новый дом. Хорошее место, если потратить на него немножко денег.

— Благодарю вас, — сказала Таппенс.

— Я присмотрю, чтобы Вернаялюбовь под вами не треснула. Она старая, но старые вещи иногда удивительно хорошо работают. На днях вот мой двоюродный братец вытащил старый велосипед. Никто бы не сказал, что он поедет — лет сорок уже на нем никто не ездил. Но он капнул масла, и тот поехал. Удивительно, что может сделать капочка масла.

— Что это тебе… — начал Томми.

Он привык находить Таппенс в необычных местах по возвращении домой, но на этот раз он испугался больше обычного.

Хотя на улице брызгал мелкий дождик, в доме ее не было, и он, решив, что она, должно быть, поглощена работой в саду, вышел посмотреть. Именно тогда он и произнес: «Что это тебе…»