— Я могу оставить машину на улице?

— Да, пока с ней ничего не сделается. По этой улице смотрители ходят нечасто, желтых линий здесь нет. Но лучше заприте ее, сэр, чтобы чего не вышло.

Томми выполнил ее инструкции и последовал за старой женщиной в дом.

— Один пролет, — сказала она, — не больше. Крепкий запах табака ощущался уже на лестнице.

Колдунья стукнула в дверь, просунула голову в комнату и сказала: «Джентльмен, которого вы хотели видеть, Говорит, вы его ожидаете». Она отошла в сторону, И Томми вошел в хорошо знакомую атмосферу. Дым тут же заставил его поперхнуться. Он усомнился, что смог бы узнать полковника Пайкэвея вне окружения из облака дыма и запаха никотина. В комнате, откинувшись на спинку драного кресла с дырами в подлокотниках, сидел очень старый человек. При появлении Томми он поднял голову.

— Прикройте дверь, миссис Коупс, — сказал он. — Мы ведь не хотим напустить сюда холодного воздуха.

Томми решил было, что хотим, но от него явно не ожидали протестов. Ему остается, полагал он, вдыхать до героического конца.

— Томас Бересфорд, — задумчиво проговорил полковник Пайкэвей. — Надо же. Сколько лет прошло после нашей последней встречи, а?

Томми не стал прикидывать, сколько.

— Давненько, — продолжал полковник Пайкэвей, — приходил ко мне с этим, как бишь его? Ну да неважно, любое имя сойдет. «Как розу ты ни назови, приятным будет аромат». Кажется, это сказала Джульетта? Шекспир иногда заставлял их говорить глупые вещи. Что поделать, поэт есть поэт. Мне никогда особенно не нравилась «Ромео и Джульетта». Самоубийства из-за любви. Их и без того предостаточно, учтите. Даже в наши дни. Садитесь, юноша, садитесь.

Томми слегка поразился тому, что его снова назвали «юношей», но воспользовался приглашением.

— Надеюсь, вы не против, сэр, — сказал он, снимая с единственного подходящего стула большую стопку книг.

— Нет-нет, киньте все на пол. Наводил тут кое-какие справки. Ну-ну, рад видеть вас. Вы выглядите постарше, но вполне здоровым. Не перенесли коронарный тромбоз?

— Нет, — ответил Томми.

— А! Хорошо. Слишком много людей страдают от сердечных пороков, кровяного давления и прочего. Делают слишком много, вот в чем штука. Только и знают, что бегать кругом и всем рассказывать, какие они занятые, как без них ничего не делается, какие они важные и все такое прочее. И вы так же? Думаю, да.

— Нет, — сказал Томми, — я не считаю себя очень важным. Я — ну, я бы с удовольствием насладился отдыхом.

— Что ж, прекрасное желание, — согласился полковник Пайкэвей. — Проблема в том, что люди просто не дадут вам расслабиться. Что привело вас туда, где вы сейчас живете? Забыл название. Напомните-ка мне, а?

Томми повторил свой адрес. — А, да-да. Значит, я правильно подписал конверт.

— Да, я получил ваше письмо.

— Я так понимаю, вы были у Робинсона. Он все крутится. Такой же толстый, такой же желтый и такой же богатый, я так думаю, если не богаче. И все знает. О деньгах, я имею в виду. Что привело вас к нему, юноша?

— Ну, мы купили новый дом, и мой друг подсказал мне, что мистер Робинсон может помочь нам с разгадкой связанной с ним тайны многолетней давности.

— Вспомнил. Я, кажется, не встречался с ней, но у вас умная жена, так? Проделала отличную работу в деле — как его? Напоминает мне катехизм. Н или М, так, кажется?

— Да.

— И теперь вы снова занимаетесь тем же, да? Заподозрили что-то и начали выяснять?

— Нет, — ответил Томми, — совсем нет. Мы переехали туда только потому, что старая квартира нам надоела, а арендную плату постоянно поднимали.

— Паршиво, — заметил полковник Пайкэвей. — Хозяева стали слишком увлекаться. Все им мало. Говорят о дочерях лошадиных пиявок — сыновья лошадиных пиявок ничем не лучше. В общем, вы переехали туда. Надо ухаживать за своим садом, — продолжал полковник Пайкэвей, внезапно перейдя на французский язык. — Пытаюсь снова вспомнить французский, — пояснил он. — Нам ведь теперь приходится участвовать в общем рынке. Кстати, там тоже все не просто. Закулисные дела, знаете ли. Внешне ничего не заметно. Значит, вы переехали в «Ласточкино гнездо». Что вас привело в «Ласточкино гнездо», хотел бы я знать?

— Дом, который мы купили, сейчас называется «Лавры», — сказал Томми.

— Глупое название, — сказал полковник Пайкэвей. — Хотя одно время было популярным. Помню, когда я был мальчиком, все соседи, знаете ли, имели длинные дорожки перед домом. У всех они были покрыты гравием и по обе стороны обсажены лаврами. Иногда зелеными и лоснящимися, иногда пестрыми. Считалось очень красивым. Наверное, люди, которые когда-то — жили в нем, назвали его гак, имя и прилепилось. Верно?

— Да, я так полагаю, — сказал Томми. — Но не те, которые жили в нем до нас. Кажется, последние жильцы назвали его «Катманду» или каким-то другим иностранным названием, потому что они там жили и им понравилось.

— Да-да. «Ласточкино гнездо» — очень старое название. Иногда вот приходится возвращаться в прошлое. Кстати, о возвращении-то я и хотел с вами поговорить.

— Вы знаете этот дом, сэр?

— Что — «Ласточкино гнездо», он же «Лавры»? Нет, я там никогда не был. Но он фигурировал кое в каких делах. Он связан с определенными периодами в прошлом, с людьми тех времен. Тревожных для нашей страны времен.

— Как я понял, к вам в руки попала кое-какая информация о девушке по имени Мэри Джордан. Или известной под таким именем. Так нам сказал мистер Робинсон.

— Хотите взглянуть на нее? Подойдите к каминной полке. Там слева ее фотография.

Томми встал, подошел к каминной полке и снял с нее фотографию. Это была старомодная фотография, изображающая девушку в красивой шляпке, подносящую к лицу букет роз.

— Сейчас выглядит глупо, верно? — заметил полковник Пайкэвей. — Но она, если не ошибаюсь, была красавицей. Не повезло ей. Умерла молодой. Довольно трагично.

— Я ничего о ней не знаю, — сказал Томми.

— Вполне вероятно, — согласился полковник Пайкэвей. — А кто сейчас что знает?

— В округе она считалась немецкой шпионкой, — сказал Томми. — Мистер Робинсон сказал мне, что это неверно.

— Да, неверно. Она работала на нас, и очень неплохо. Но кто-то на нее вышел.

— Это случилось, когда там жили люди по фамилии Паркинсон.

— Возможно. Возможно. Не знаю все подробности. Я, знаете ли, не имел отношения к этой истории. Ее уже успели переворошить заново. Вы же знаете, всегда какие-нибудь проблемы — в любой стране, по всему миру, и не в первый раз. Да. Можно вернуться на сто лет назад — найдешь проблемы, еще на сто лет — и опять проблемы. Даже во времена крестовых походов — то все рвутся спасать Иерусалим, то по всей стране восстания. Уот Тайлер и прочие. То одно, то другое, но всегда проблемы.

— Вы имеете в виду, сейчас возникла какая-то новая проблема?

— Ну, разумеется. Я же говорю вам, они есть всегда.

— И какая?

— О, мы не знаем, — ответил полковник Пайкэвей. — Но приходят даже ко мне, старику, и расспрашивают, что я могу рассказать им и что мне известно о некоторых людях из прошлого. Многого я не помню, но некоторых людей знаю. Иногда необходимо искать в прошлом. Надо знать, что тогда происходило. Какие секреты люди хранили, что они знали, но молчали, что они скрывали, как они пытались вас обмануть относительно того, что произошло, и что произошло на самом деле. Вы проделали хорошую работу, вы и ваша женушка, в разные времена. Хотите еще поработать?

— Не знаю, — проговорил Томми. — Если — а вы думаете, я что-то могу сделать? Я уже стар.

— Ну, на мой взгляд, здоровье у вас получше, чем у других в вашем возрасте. А то и получше, чем у более молодых. А ваша жена всегда умела добывать сведения, верно? Прямо как натренированная ищейка.

Томми не смог сдержать улыбки.

— Но в чем дело, — спросил он. — Я — разумеется, я всегда готов сделать все, если — если вы полагаете, что я могу, но я не уверен. Никто мне ничего не сказал.

— И вряд ли скажут, — промолвил полковник Пайкэвей. — Сомневаюсь, чтобы они не возражали против того, чтобы я вам сказал. Вряд ли Робинсон много сказал вам. Этот толстячок умеет держать рот на замке. Но я скажу вам, ну, голые факты. Вы же знаете, в каком состоянии мир. Как всегда — насилие, мошенничество, материализм, бунтарство молодежи, любовь к насилию и сплошной садизм, почти как в дни гитлеровской молодежи. Весь набор. Так что, если хотите узнать, в чем проблемы нашей страны, да и всего мира, это не очень легко. Общий рынок — хорошая вещь. Нам он всегда был нужен. Но это должен быть настоящий Общий рынок, и это должны понимать все. Европа должна стать единой. Нам нужен союз цивилизованных стран с цивилизованными идеями и представлениями. Как только возникают проблемы, надо знать, где их начало, и здесь от нашего желтокожего слона ничего не укроется.