— Согласна, — кивнула Таппенс, — идея стоящая. Но ради всего святого, давай поедим. Возможно, тогда я почувствую себя лучше, а то я готова упасть в обморок после попыток прислушаться к шестнадцати противным голосам одновременно.

Элберт приготовил вполне приличный обед. Готовил он когда как, но сегодня вечером блестяще проявил себя, состряпав то, что он именовал сырным пудингом, а Таппенс и Томми предпочитали называть сырным суфле. Элберт укоризненно указал им на ошибку.

— Суфле готовится иначе, — пояснил он. — В нем больше взбитых белков.

— Оставим это, — сказала Таппенс. — Пудинг это или, суфле, на вкус оно замечательно.

Поглощенные едой, Томми и Таппенс отложили обсуждение дальнейшей тактики. Но когда они выпили по две чашки крепкого кофе, Таппенс откинулась на стуле, глубоко вздохнула и заявила:

— Теперь я почти в норме. Ты, кажется, не умывался перед обедом, Томми?

— Я не собирался тратить время на умывание, — ответил Томми. — Кроме того, мало ли что могло прийти тебе в голову. Ты могла заставить меня подняться в книжную комнату, забраться на пыльную лестницу и копаться на полках.

— Я бы не поступила так бездумно, — возразила Таппенс. — Подожди — ка. Давай прикинем, где мы находимся.

— Где мы находимся или где ты находишься?

— Ну, конечно, где я нахожусь. В конце концов, я знаю только это, так ведь? Ты знаешь, где находишься ты, а я знаю, где я. Возможно.

— Ценное добавление, — заметил Томми.

— Передай мне, пожалуйста, мою сумочку, если я не оставила ее в столовой.

— Чаще всего ты так и делаешь, но не сегодня. Она у твоего кресла. Нет — с другой стороны.

Таппенс взяла свою сумочку.

— Хороший подарок, — заметила она. — Настоящая крокодиловая кожа, если не ошибаюсь. Иногда сюда трудновато запихивать вещи.

— И вынимать тоже, судя по всему, — добавил Томми. Таппенс боролась с сумочкой.

— С дорогими сумочками всегда так, — запыхавшись, проговорила она. — Плетеные гораздо удобнее. Они расширяются сколько угодно, и в них можно копаться так, будто мешаешь пудинг. А! кажется, достала.

— Что это? Похоже на счет из прачечной.

— А это маленькая записная книжка. Угадал, я когда-то записывала сюда жалобы на прачечную, всякие там порванные наволочки. Но в ней заняты всего две или три странички, и я решила воспользоваться ею. Понимаешь, я записываю сюда все, что мы слышали. Многое кажется бессмысленным, ну да ладно. Кстати, я вписала сюда и перепись, когда ты впервые упомянул ее. Я тогда еще не знала, зачем она пригодится, но все-таки вписала.

— Прекрасно, — сказал Томми.

— И я записала миссис Хендерсон и кого-то по имени Додо.

— Кто такая миссис Хендерсон?

— Вряд ли ты вспомнишь, и сейчас не стоит тебе напоминать, но это я записывала имена, которые назвала старая миссис как — там — ее, миссис Гриффин. Потом какая-то записка или послание. Что-то насчет Оксфорда и Кембриджа. И я наткнулась на еще одну вещь в одной старой книге.

— Насчет Оксфорда и Кэмбриджа? Ты говоришь о выпускнике?

— Не уверена насчет выпускника. По-моему, речь шла о пари на соревнованиях по гребле.

— Гораздо вероятнее, — сказал Томми. — Хотя никакой пользы для нас.

— Как знать. Итак, миссис Хендерсон, некто, кто живет в доме под названием «Яблоневая сторожка» и нечто, что я нашла на грязном листе бумаги в одной из книг наверху. Не помню, то ли в «Катрионе», то ли в книге под названием «Тень трона».

— Это о французской революции. Я читал ее в детстве, — сказал Томми.

— Не знаю, приложится оно куда-нибудь или нет, но я это записала.

— Что же там?

— Три слова, написанные карандашом. «Грин», затем «эн», и затем «Ло», с большой буквы.

— Попробую разгадать, — сказал Томми. — «Грин» — это «Гринвич», город «ЭН», а «Ло»…

— Ага, — улыбнулась Таппенс. — «Ло» ставит тебя в тупик.

— «О» — это нулевой меридиан, — закончил Томми. — Только не вижу в этом смысла.

Таппенс быстро начала перечислять:

— Миссис Хенли, «Яблочная сторожка» — у нее я еще не была, она в Медоусайде. Итак, что же у нас есть? Миссис Гриффин, Оксфорд и Кэмбридж, пари на соревнованиях по гребле, перепись. Гринвич, город «ЭН» — и «Ло». Кажется, все.

— По-моему, очень велика вероятность того, что мы просто занимаемся глупостями. Но, мне кажется, если продолжать заниматься глупостями, можно в конце концов прийти к ценному результату, так сказать, найти в мусоре жемчужное зерно. Точно так же, как мы нашли единственную важную книгу среди всех книг наверху.

— Оксфорд и Кэмбридж, — задумчиво произнесла Таппенс. — О чем-то они мне напоминают. Но вот о чем?

— О Матильде?

— Нет, не о Матильде, но…

— Вернаялюбовь, — предположил Томми, ухмыляясь. — Где ты, любовь моя верная?

— Перестань ухмыляться, образина, — сказала Таппенс. — У тебя, вижу, из головы не выходит последняя находка. Грин-эн-ло. Бессмыслица какая-то. И все же — у меня такое чувство — о!

— Там еще и «О» есть?

— О, Томми, меня осенило. Разумеется.

— Что разумеется?

— Ло, — сказала Таппенс. — Грин, эн, а затем ло. Разумеется. Оно должно быть как-то связано.

— О чем ты говоришь?

— О соревнованиях по гребле между Оксфордом и Кэмбриджем.

— Чем же грин эн Ло напомнило тебе о соревновании?

— Попробуй, догадаться, — сказала Таппенс. — До трех раз.

— Сразу сдаюсь. Уверен, здесь нет никакой связи.

— Есть!

— Что, с соревнованием по гребле?

— Нет, не с соревнованием. С цветом. Точнее, с цветами.

— О чем ты говоришь, Таппенс?

— Грин эн Ло. Мы читали не с того конца. Надо читать наоборот.

— Что ты имеешь в виду? «Ол», потом «не», — но не «нирг» же. Абсурд.

— Нет, просто возьми эти три слова. Немного похоже на то, что проделал в книге Александр — в той книге, в которую мы заглянули в самом начале. Прочитай эти слова в другом порядке. Ло — эн — грин.

Томми нахмурился.

— Еще не понял? — спросила Таппенс. — Лоэнгрин, разумеется. Лебедь. Опера. Ты же знаешь, «Лоэнгрин» Вагнера.

— Ну, а где здесь лебеди?

— Есть. Вспомни, мы нашли две фарфоровых садовых табуретки, одна — синяя, другая — голубая, а старый Айзек — кажется, это был он, — сказал нам: «Вон то, видите, Оксфорд, а это — Кэмбридж».

— Мы кажется разбили Оксфорд?

— Да, но Кэмбридж так там и стоит. Голубой. Разве ты не видишь? Лоэнгрин. Что-то было спрятано в одном из этих двух лебедей. Томми, нам нужно пойти осмотреть Кэмбридж, голубой. Он так и остался в КК. Пойдем сейчас?

— В одиннадцать часов вечера? Нет.

— Значит, завтра. Завтра тебе не надо в Лондон?

— Нет.

— Вот завтра пойдем и посмотрим.

— Не знаю, что вы думаете делать с садом, — сказал Элберт. — Я немного поработал там, но я не сильно разбираюсь в овощах. Кстати, вас спрашивает один мальчик, мадам.

— О, мальчик, — откликнулась Таппенс. — Рыжеволосый?

— Нет, другой. Тот, у которого желтые патлы чуть не до пояса. И имя у него глупое, как у отеля. Знаете, «Ройал Клэренс». Так его зовут — Клэренс. — Клэренс, но не Ройал Клэренс.

— Да уж вряд ли, — сказал Элберт. — Он ждет у двери. Он говорит, мадам, что может вам помочь.

— Понятно. Он, кажется, иногда помогал Айзеку. Она нашла Клэренса на веранде или лоджии, как ее ни называйте, он сидел на гнилом плетеном стуле и доедал картофельные чипсы. В левой руке он держал плитку шоколада.

— Доброе утро, миссис, — сказал Клэренс. — Заглянул спросить, не могу ли я помочь.

— Ну, нам, конечно, требуется помощь в саду, — ответила Таппенс. — Ты, если не ошибаюсь, иногда помогал Айзеку.

— Приходилось. Я, конечно, не сильно разбираюсь. Да и Айзек не скажу, чтобы шибко разбирался. Куда лучше рассказывал, как хорошо было раньше да как повезло тем, кто нанимал его на работу. Все говорил, что работал главным садовником у мистера Болингоу. Знаете, который живет дальше по реке. Здоровущий дом. Да-да, сейчас там школа. Рассказывал, как работал там главным садовником. Но моя бабушка говорит, что это все не правда.