— Ай да тетушка Эмма! Еще может при случае…

Полковник расстегнул френч и повернул кресло вполоборота к лужайке — возможно, чтобы не упустить из поля зрения лендровер, вещь вообще-то редкую в наших краях, а может, просто из-за солнца, светившего прямо в глаза. В давние времена, до Великого Стопа, была вроде традиция устраивать террасы на западной стороне дома, чтобы погожим вечерком семейство лицезрело закат. И мог ли Полковник, консерватор по сути своей, распорядиться иначе, возводя свой особняк? Хотя закатов не случалось вот уже почти полвека: солнышко стоит, словно привязанное, прямо над ветряком, и плотные облачка все бегут мимо вереницами, время от времени закрывая солнечные лучи.

Интервью все длилось:

— …но тогда он уже целиком подошел к разрешению этой своей главной проблемы, он, так сказать, уяснил для себя, что, воздействуя на неизмеримо малое, можно получить грандиозный выход, результат в макромире!

— То есть он предвидел что-то подобное?

— Ну, не совсем так… Это был один из вариантов раскладки, скорей даже маловероятный побочный выброс, причем регулируемый. Обратимый процесс, проще говоря. Не его вина, что так получилось…

— Не его? А чья ж? — вполголоса буркнул бородатый, обращаясь исключительно к нам. — Хорошее дело — перевернул весь мир, и ни при чем!

Теперь он занялся отражательным экраном, хотя, на мой взгляд, терраса и так была освещена превосходно.

Для второго репортера мы будто и не существовали. Он все допытывался:

— Ну, это все знают, это общеизвестные факты. Но вот когда до него дошло, что процесс разладился, что-то не так, — неужели доктор не отреагировал? Ведь он-то понимал лучше всех.

Тетушка Эмма подняла очки на лоб.

— Меня удивляет ваша неосведомленность. Вообще ваше поколение страшно невежественно. Ведь каждый знает, что на зарю века пришелся пик терроризма. Прямо-таки девятый вал. У нас это знает любой фермерский ребенок, неужели у вас, в метрополии… Впрочем, ладно. На азбучные вопросы даю азбучные ответы: группа Бюлова была захвачена террористами и блокирована в городке неподалеку. А эксперимент шел в заданном режиме, хотя лаборатория контролировалась этой шпаной! И нужный момент контроля оказался пропущен.

— Вы были с группой?

— Нет, мне повезло — а может, не повезло…

Кофе дымился на столике, никто к нему не притрагивался. И хотя мы с Полковником слышали эту историю уже сотни раз, всегда до нас словно бы доносился из той поры звенящий зуммер беды, зуммер на всю планету.

— Я была далеко, я рвалась к нему… к ним, но все подступы были захвачены террористами, шла настоящая война. Неужели не помните?

Тетушка Эмма всегда изумляется — как можно не помнить чего-то, случившегося, скажем, полвека назад? Но это событие и вправду того стоило.

— …и когда Центр был освобожден, оказалось, ничего уже нельзя изменить.

— Что-то вроде цепной реакции?

— Да, если говорить приблизительно…

Тетушка Эмма улыбалась. Трудно было поверить, что эта тонконогая старушонка (а тогда — рыжеволосая молодуха с автоматом) в те гиблые дни носилась в военном джипе по стреляющим пригородам, имея все шансы быть убитой или даже замученной. Но об этом она рассказывала лишь нам с Полковником.

— И наш шарик стало притормаживать, — осклабился оператор.

— Да. Доктор Бюлов предвидел последствия, он выступал с… Но к нему не прислушались. И лет через девять торможение закончилось, глоб перестал вращаться…

Удивительные вещи делает время! Вот так мирно можно сказать о катастрофе. Вращение замедлялось, ритм жизни был сломан, по всей Земле прошелся гигантский ледник, перемешав нации и страны, пока не стабилизировался на темной стороне глоба, а другая сторона превратилась в раскаленную пустыню… И все это вмещается в формулу «глоб перестал вращаться»!

Репортер одним духом выпил остывший кофе и словно лишь теперь заметил нас:

— О, все ваше семейство в сборе!

— Строго говоря, — так же вежливо улыбалась тетушка, — нас трудно назвать семейством в подлинном смысле слова. Мы, все трое, — совсем чужие люди. Если разобраться, обломки катаклизма. Даже Петр, хотя он родился спустя лет двадцать.

— Вот как! — Репортер поставил чашку и переключил внимание на нас. — Полковник Ковальски, если я не ошибаюсь?

— Полковник глядел на него пристально и не отвечал.

— А это — его приемный сын?

— Точно, — ответил я.

— Если будет время и вы позволите, я потом поспрашиваю и вас с Полковником.

Он опять повернулся к тетушке Эмме:

— Так вы все — жертвы Большого Стопа?

— Конечно. И вы, и он, — тетушка указала на оператора, — и вообще все. Сейчас нет «не жертв», все мы — жертвы, прямые или косвенные…

— Что ж, в этом, наверное, есть смысл, хотя я никогда себя жертвой не чувствовал. — Он в самом деле мало походил на потерпевшего, да и второй тоже. — Однако вернемся к основной теме: доктор Бюлов, как известно, вскоре после этого умер, не так ли? И был законсервирован?

Тетушка Эмма мгновенно стала недоступной:

— Мне бы не хотелось говорить на эту тему…

Однако репортер был неотвязен:

— Но как же, ведь известно, что вы присутствовали при этом и даже знаете место захоронения, не так ли, мадам?

— Если вам известно, зачем спрашивать. Вы где-то нахватали вздорных слухов и теперь хотите моего подтверждения. Нет, этого не будет.

Репортер подобрался.

— Но как же, ведь имеется свидетельство самого Клауса Мейстера…

— Ну и спросите у покойника! А мне такие вопросы задавать не стоит, я не люблю их. А также и тех, кто их задает!

Любой на месте репортера оцепенел бы под ледяным взглядом тетушки Эммы, любой, но не этот толстяк. Он порылся в своих вещах и достал кассету.

— Но как же так? Ведь вот у меня пленка с Мейстером!

— Вот и слушайте ее… И вообще, я вижу, наш разговор исчерпал себя. Вы спрашиваете хрестоматийные вещи. Это что, для какой-то подростковой программы?

— Нет, обычный общедоступный материал.

— В любом случае я устала. У меня по расписанию сейчас отдых.

— Но, мадам…

Однако тетушка Эмма уже начала подниматься с кресла (а это настоящий маневр), и галантный Полковник оказался тут как тут, помогая ей выбраться из подушек. Приезжие смотрели вслед «легендарной Эмме», ковылявшей с террасы в свою комнатку. Затем настырный снова обратился к нам:

— Бог с ней, с мадам… Мы и так ее с часок помучили до вашего прихода. Бесценный персонаж, бесценный. Их осталось уже совсем мало — свидетелей Остановки.

— Великий Стоп вообще мало кого оставил в свидетелях, — заметил Полковник.

— Верно. И потому вопрос к вам, Полковник, — как уцелели вы лично?

— Ну, это было не так сложно, как в случае с Эммой. События застали меня в отряде по борьбе с анархией, а он, сами понимаете, приспособлен для действий в любых условиях… Уцелеть там было не штука.

— Понимаете, Полковник, нас там не было — хотя бы по возрасту, — поэтому любая подробность…из жизни вымирающих мамонтов на вес золота. Но и мы видели не так уж много. Вообще, отдельному человеку удается увидеть до смешного мало. Все равно что младенцу сквозь щелку наблюдать скандал родителей… И что он поймет? Не говоря уже о том, что тысячи других взрослых в это же время заняты миллионами других дел, а связь между ними непостижима даже самым интеллектуально развитым. А, что там…

Вообще-то Полковник вовсе не многословен в обычной жизни. Такую тираду от него не часто услышишь. Столь пространно он мог объяснять лишь особенности верхового рейда на дальние расстояния или же приемы рукопашного боя — а их-то он знал неисчислимо.

— Где вы познакомились с мадам?

— Во время беспорядков в Турции — тогда уже бывшей Турции. Так называемый малоазиатский мятеж. Мы освободили… мадам в числе других пленных.

— И с тех пор вы живете одной семьей?

— Нет. Та встреча была лишь мимолетным эпизодом. Спустя много лет она узнала, что я усыновил бездомного парнишку, и через Бюро розыска нашла мой адрес. Нам показалось, что вместе будет лучше. Так оно и получилось.