Мадж взвизгнул и бросился на него, но Джон-Том ожидал атаки и легко уклонился. Обычно Мадж настигал его, но на этот раз был так скован своим цветущим мехом, что победа досталась юноше.

– Злодей. Кровожадный, злой, саркастичный, ухмыляющийся павиан, – ворчал выдр. Вытянув лапы перед собой, он оглядел их и вздохнул. – Вот уж унизительное положеньице!

– А с другой стороны, – удалившись на безопасное расстояние, бросил Джон-Том, – если нам придется прятаться, ты уже прекрасно замаскирован.

– Все шутишь… Я тут жутко страдаю, а моему лучшему другу тока б шутки шутить!

Джон-Том подпер подбородок ладонью и оглядел приятеля с преувеличенной серьезностью.

– Что-то не пойму: тебя надо косить или удобрять?

Даже Виджи не удержалась.

– Не волнуйся, дорогой. Я собственноручно буду поливать тебя два раза в неделю.

Мадж плюхнулся на ту клумбу, что была пониже спины.

– Ненавижу! Обоих! Каждого в отдельности! И вкупе!

– Ну, Маджи… – Виджи хотела приласкать его, но Мадж отстранился.

– Не прикасайся ко мне!

Однако во второй раз избегать ласки не стал. Виджи начала обрывать лепестки.

– Любит, не любит, любит, не любит…

Когда она кончила гадание, на спине Маджа не осталось ни лепестка.

Больше цветы не распускались. Волоски, недавно служившие стеблями, были голыми.

– Видишь, Мадж? Под цветами твоя шерсть совершенно нормальна.

И они вместе занялись ощипыванием оставшихся цветов.

Волос было много, и лепестков было много, так что работы им хватило до самого Стрелакат-Просада. Когда они достигли окраин, Мадж снова выглядел и чувствовал себя самим собой. Загадочная (и красочная) болезнь прошла; оно и к лучшему, поскольку три дня методичного уничтожения лепестков крайне утомили выдр.

На дороге не было ни знака, ни вывески, и путники не вошли в Стрелакат-Просад, а скорее очутились в нем.

Ум Джон-Тома был чересчур поглощен насущными проблемами, чтобы сосредоточиться на попытках представить себе город, так что ни он, ни его спутники оказались совершенно не готовы к открывшемуся их взорам чарующему видению, мгновенно околдовавшему их. Все опасности и тяготы долгого странствия остались позади. Можно было расслабиться и отдохнуть, позволив себе поддаться очарованию несравненного поселения посреди Просада.

На окраине джунгли были не вырублены, а расчищены: деревья и кусты с крупными цветами не тронули, чтобы они красотой и ароматом оживляли окрестности. Маджу об этом никто говорить не стал, поскольку он по-прежнему весьма болезненно реагировал на любые упоминания о цветах, моментально впадая в кровожадное настроение.

Через селение вилась единственная мощенная булыжником дорога, и уже сам факт ее существования был поразителен, не говоря уж о точности, с какой камни были пригнаны друг к другу. Джон-Том мог лишь строить предположения, как горожане нашли посреди джунглей столь качественный булыжник.

Первым делом они миновали кондитерскую, источавшую столь дивные ароматы, что даже брюзжавший Мадж начал пускать слюнки. Как и все дома города, вид магазина говорил о занятиях владельца. Черепица напоминала плитки шоколада, оконные стекла – леденцы, двери и облицовка – пряник, а притолоки – глазурь. Конфетные бревна связывали лакричные веревки – однако все это было имитацией, в чем Мадж убедился, лизнув мимоходом бисквитный забор, оказавшийся на вкус совершенно деревянным.

Особняк скульптора был вырезан из белого мрамора, отполированного до такого блеска, что на нем не могла удержаться даже дождевая капелька. Дома столяров и плотников являли собой чудеса хитрой резьбы с завитушками и барельефами. Бесшовные стыки были закрыты пластинами из ценных пород. Обычно так отделывают изящную мебель.

Дом художника покрывал пейзаж, изображавший окутанные тучами горы посреди зеленых джунглей. Казалось, по фасаду пробегает радуга.

– Колдовство, – сказал Перестраховщик.

– Это не колдовство, а высочайшее искусство. Высочайшее мастерство и умение.

Прошли они и жилище каменщика, выстроенное из миллионов крохотных разноцветных кирпичиков, и особняк мебельщика, напоминающий гигантский диван, загороженный обеденным столом. Но нигде не было видно ни фасада, ни дома, говорившего, что его хозяин делает музыкальные инструменты.

В конце концов им пришлось остановиться у жилища ткачихи. Джон-Том позвонил в плетеную ивовую дверь, коричневым прямоугольником выделявшуюся на фоне стен из крашеной шерсти. Ткачиха оказалась сурчихой. Фигура одетой в простую тунику четырехфутовой мастерицы напоминала грушу. Прислонившись к притолоке, она выслушала рассказ чужаков, поразмыслила и наконец ответила:

– Не знаю, следует ли вам тревожить Кувира Кулба.

Джон-Том почувствовал некоторое облегчение – по крайней мере, они пришли куда следует, – и сказал об этом ткачихе.

– О да, вы попали в точку. – Она заглянула ему в глаза, вгляделась в черты лица. – Вы прошли долгий путь. Так говорите, вы – чаропевец?

Джон-Том снял мешок с остатками дуары и продемонстрировал содержимое.

– Да. Мой наставник, колдун Клотагорб, сказал, что во всем мире только у Кувира Кулба хватит мастерства починить дуару.

– Волшебный инструмент? – с любопытством спросила ткачиха. – Немногие у нас имеют дело с волшебством, хотя пришельцы считают иначе.

Ну, вот кондитер Шомат может заставить заплясать украшения на торте и свить из леденцовых нитей паутину, которую даже паук не отличит от настоящей. Кувиру Кулбу тоже знакомы один-два трюка. – Она вздохнула, словно подводя итог в каком-то внутреннем споре. – Я могу показать, где он живет.

Сурчиха спустилась с ситцевого крыльца.

– Идите до конца главной улицы. Тропа сворачивает налево, но вы туда не ходите, а двигайте дальше. Нужный вам дом стоит невдалеке от города, у водопада за деревьями. Спутать его с другими невозможно. Но подходите осторожно. Если на ваш стук никто не откликнется, пожалуйста, уйдите столь же тихо, как и прибыли.

Джон-Том осторожно упаковал обломки дуары.

– Не волнуйтесь. Без крайней нужды я бы сюда не пришел.

– Вы не поняли меня. Видите ли, я опасаюсь, что вы пришли чересчур поздно. Кувир Кулб умирает.

Шагая по улице, Мадж пинками расшвыривал камешки.

– Великолепно, просто лучше некуда! Значица, мы одолели полмира, чтоб отремонтировать твой дерьмовый драндулет, а единственный чувак, который может это сделать, облапошил нас!

– Это еще неизвестно. – Джон-Том подтянул лямки. – Он еще не покойник. Ткачиха сказала только, что он умирает.

– Что помирает, что покойник – без разницы. По-твоему, он сможет дотащиться до верстака? Придурок хренов, не мог обождать пару недель, чтоб покончить с делишками.

– Если бы он знал о нашем появлении заранее, то, несомненно, отложил бы свою неизлечимую болезнь на потом.

– Именно так я и подумал, приятель!

Джон-Том отвел взгляд. Стоит только решить, что выдр хотя бы отчасти остепенился, как тот ляпнет что-нибудь в этом роде. Хотя по меркам сего мира его поведение не так уж и возмутительно.

Найдя нужную тропу, они свернули в лес. Путь до жилища Кувира Кулба оказался совсем коротким. Слышно его стало раньше, чем видно: дом отражал настроение хозяина. В то утро он исполнял похоронный марш, что не вселяло особых надежд. Печальная музыка пронизывала и воздух, и землю, и даже их тела, наполняя душу тоской.

Стены дома состояли из органных труб – бамбуковых, металлических, деревянных. Связывающие их веревки вибрировали, будто скрипичные струны. Светлые балки наполняли воздух звучным гулом, будто играющий под сурдинку духовой оркестр. Шум водопада, ниспадавшего со скалы, естественным образом вплетался в мелодию. Вид дома ничуть не уступал этому концерту. Даже Мадж поддался общему настроению.

– Можа, этот парень и не знает, как исцелиться, зато в музыке разбирается. Уж лучше б он не помирал. Я готов выложить цельный золотой, чтоб поглядеть на дом, када он был здоров.