Создание же подходящих условий — это заслуга Диего де Фуэнтеса, который вновь показал себя с самой лучшей стороны. Повернуть переговоры таким образом, чтобы расслабить французского короля, заставить поверить в то, что хотя бы часть его требований будет удовлетворена. Включая возвращение дофина в Париж… И в момент этой самой расслабленности удалить из шатра Анну Бретонскую под вполне себе благовидным предлогом, равно как и самому внутри не остаться. Далее всё просто. По сигналу один из людей Фуэнтеса, находящийся чуток в отдалении, поджег шнур… точнее сказать подожгли сразу три шнура во избежание затухания из-за несовершенства сделанного «на коленке» материала. Результат — большой бум, который в клочья разнёс как шатёр, так и всех, кто находился внутри. Ну а удирать, тем паче недалеко, для Анны Бретонской было уже отнюдь не в диковинку.

Как ни странно, крики о бесчестии, проявленном герцогиней Бретани, нарушившей правила ведения переговоров, хоть и были, но… скорее порядку ради, чем действительно от души. Нет, конечно же, впредь с ней поостерегутся договариваться о чём-либо лично, да и вообще будут посылать тех, кого ну совсем не жалко — только вот и ответная «пиар-атака» со стороны Анны Бретонской присутствовала. Дескать, человек, который взял в жёны чужую жену при живом муже и насильно вырвав согласие на этот самый брак уже… не может считаться примером для подражания и следующим пути рыцаря. Затем ушат помоев по поводу жестокого обращения — на самом деле его не было, но кого это волновало в подобной то ситуации — вдобавок письма с реальными такими угрозами бежавшей Анне… В общем, получая дельные советы от так и остающегося при ней Фуэнтеса, Анна Бретонская могла ещё долго переругиваться с теми, кто обвинял её в коварном и недостойном убийстве французского короля.

Король умер, да здравствует король! А им стал тот самый Людовик Орлеанский — бывший соперник Карла VIII, всерьёз воевавший с ним за корону, но потерпевший тогда поражение. Он может быть — и даже наверняка — хотел и Бретань вернуть, и за оставшиеся итальянские территории зацепиться, но… При такой вот резкой и неожиданной смене монарха вести полноценную войну, да ещё на два фронта — дело чрезвычайно сложное. Более того, главный полководец в Италии, маршал Луи де Ла тремуйль, «внезапно» сильно заболел. Так сильно, что ни о каком руководстве войсками речи идти не могло. А Жильбер де Бурбон-Монпансье — не того размаха личность, чтобы одновременно тянуть на себе и собственно военные дела, и тайные операции, на которые де Ла Тремуйль был такой мастак.

Что стряслось с самим маршалом? Отравленный воздух с ним произошел, чрезмерно насыщенный парами псилобицина. Тот самый яд, вызывающий галлюцинации, содержащийся в довольно большом количестве ядовитых грибов, которые начиная где-то с последней трети двадцатого века стали лопать разные наркоши. Грибы эти была распространены практически везде, так что с получением исходного материала проблем не возникло. Дальше — дело техники. Выделить собственно псилобицин, затем подмешать его в воск, из которого делают свечи, по возможности нейтрализовав посторонний запах. Сами же свечи отправить через курьеров агентам в Геную. А уж там они должны были подменять нормальные свечи в спальне маршала на другие, отнюдь не безобидные. Глюки были гарантированы, а уж смертельный исход… это зависело от крепости организма.

Организм оказался крепким, но плющило и таращило беднягу маршала, как было доложено, по полной программе. Тут и видения каких-то демонов, а визиты мертвецов и… бредни по поводу того самого «проклятья тамплиеров», оказавшегося ну совсем в кассу! Смерть короля Франции, непонятная болезнь маршала, к тому же отягощённая «видениями», связанными с «проклятьем»… роскошно получилось. И плевать на то, что когда его, совсем уж больного, увезли из Генуи, возможность окончательно добить де Ла Тремуйля накрылась медным тазом. Главное уже произошло — слухи о действенности «тамплиерского проклятья» поползли с новой силой, охватив и Францию, и Италию и вообще всю Европу. В таких условиях и новый король, Людовик XII, си-льно так призадумается, прежде чем «гневить небеса», то бишь конфликтовать в открытую с нынешним главой Ордена Храма. К слову сказать, носящим фамилию Борджиа.

Вот он и решил не искушать судьбу, по крайней мере, в ближайшее время. И предварительные условия, которые довёл до нас французский посланник, оказались… приемлемыми. Французы готовы были как признать потерю всех неапольских крепостей, так и изменившуюся картину власти в итальянских землях, включая миланский вопрос. Более того, соглашались отвести войска из Монферрата, Асти и не путаться под ногами в Корсике. Единственное, за что они держались намертво — Генуя, где засел окончательно признавший французского короля своим покровителем Мавр, и Савойя с находящимся внутри герцогства маркизатом Салуццо. Вот тут ещё можно было поперетягивать канат, попытавшись на окончательных переговорах оторвать в свою пользу ещё что-нибудь ценное, но… и так неплохо. Особенно учитывая тот факт, что Монферрат и Асти никто не собирался отпускать на «вольный выпас». Предельно, что светило тамошним правителям — сохранение определённой части власти в составе королевства Италия. Не более того. Что до Корсики… С этим крайне сомнительным приобретениям пусть изабелла с Фердинандом мучаются. Корсиканцы — тот ещё народ, который очень не любит всех посторонних.

Вот Савойя с Генуей… Придётся искать обходные пути, благо есть уже у меня парочка интересных идей насчёт того, как можно, не нарушая мирного договора, устроить нашим «французским друзьям» нехилую головную боль. Да и Мавру показать, где раки зимуют, тоже не помешает.

Пока я, отвлёкшись, размышлял на тему предстоящего мирного договора, Лукреция наседала на своего отца, напирая на то, что если уж Чезаре сказал про корону, то она точно будет красоваться на её голове. А какая именно… вот у него спросить и стоит. И ведь спросила, язва подрастающая!

— Мир тебе нужен, чтобы подготовить Крестовый поход, ведь так? И ты уже знаешь, как будешь готовиться и по кому нужно ударить.

— Он знает, Лукреция. Как и я, — подтвердил Родриго Борджиа. — Только мне придётся отправлять легатов во все христианские государства и принимать уже их посланников, убеждая, прося и интригуя. А твой брат станет готовить армию и флот, которого у нас сейчас почти нет. Его предстоит купить… и начать стоить верфи, чтобы уже на них строить корабли. В отсутствие корабельного леса.

— Лес тоже предстоит покупать, — невесело усмехнулся я. — Придётся создавать флот по кораблю, а лес покупать то там, то сям, ничем не брезгуя. Зато у меня есть идеи, как сделать наши будущие корабли куда более опасными для врагов. Мои идеи, как вы знаете, частенько приносят свои плоды.

— Но цель… Цель похода? И что будет с теми врагами, которые остаются совсем рядом с нами?

Лукреции интересно не просто так. Она пытается понять, чтобы на основании этого делать хоть какие-то выводы.

— Целей лучше иметь сразу несколько, сестрёнка. А для посторонних приоткрыть вообще иную, которая способна обмануть хотя бы часть наших врагов. Вот скажи, какую цель ставили перед собой организаторы первых Крестовых походов, чем воодушевляли воинов?

— Христианские святыни. Иерусалим, гроб господень, древние церкви…

— Всем понятные, всем привычные… и абсолютно бесполезные для нас, Борджиа.

Ваноцца ди Катанеи, как женщина, скажем так, сильно далёкая от политики и циничных ходов, в ней используемых, аж ахнула и пробормотала короткую молитву. Хотя уже должна была привыкнуть… будучи де-факто женой старого циника и матерью молодой поросли Борджиа. Зато сам понтифик, кривовато усмехнувшись, добавил:

— Как и всегда в близком кругу, Чезаре откровенен, но прав. Нам не нужен Иерусалим, он не выгоден ни стратегически, ни для наших кошельков. Зато им можно прикрыться, сделать вид, что мы метим именно туда, в привычную и слабодостижимую цель. Самим же наблюдать за тремя другими и сделать выбор, исходя из положения к тому времени. Это Магриб, затем часть Мамлюкского султаната, что на землях бывшего Египта и…