После того как в 1996 году первые представители поколения «Бэби-бума» достигли пятидесятилетнего возраста, появилась возможность устранить дисбаланс ценностей и привить нашей культуре мудрость старших. В США Американская ассоциация пенсионеров (в которую могут вступить люди старше пятидесяти лет) уже превратилась в одно из самых мощных лобби. В демократических странах большинство является силой, и теперь следует спросить себя, как эту силу использовать? Как мы можем теперь, когда начали открыто говорить о старении, содействовать углублению мудрости нашей культуры, не нанося вреда её вере в прогресс? Как обрести новый взгляд на «бремя старения», напяливающее на столь многих пожилых людей дурно скроенный сюртук «немодернизированной личности», который мешает им поделиться тем, чем они обладают?

Таким образом, задача состоит в том, чтобы восстановить свою роль мудрого старца в культуре, традиционно отрицающей потребность в мудрости и не верящей в способность стариков поделиться ею; в том, чтобы разработать курс мудрого старения (видя в этом высшее призвание) и использовать его в качестве средства, ведущего к личному просветлению, а также просветлению тех, кто нас окружает. Но, по словам индийского мудреца, пытаться изменить внешний мир, не начав с себя, так же бессмысленно, как стараться распрямить свёрнутый колечком собачий хвост. Это такое же безнадёжное занятие, как попытка найти своё «я», не понимая, как это «я» воспринимается нашей культурой и чем оно реально является (или выглядит в свете того, что нам кажется реальностью).

Хотя мы считаемся религиозной нацией, при пристальном рассмотрении оказывается, что мы, по сути, бездуховны. Несмотря на то, что нашу культуру и её самосознание формируют такие иудео-христианские ценности, как милосердие, трудолюбие и общинность, наше общество, в сущности, совершенно мирское. Его мировоззренческие истоки следует искать в школе мысли, известной под названием «философский материализм».

В данном случае «материализм» — это не любовь к деньгам и накопительству, а представление о том, что реальность ограничивается объектами, которые воспринимаемы чувствами. Если что-то нельзя увидеть, услышать, потрогать, понюхать, попробовать на вкус или измерить экспериментальными средствами в лаборатории, то материалист скажет, что этого не существует, что это просто порождение ума.

Хотя нематериальным (сверхчувственным) феноменам позволено существовать в сфере религии, наше видение повседневной реальности почти всегда отделено от сферы духа. Мы принимаем науку в качестве основы, мерила, определяющего, что реально, а что нет. Хотя всем духовным культурам известно, что ум не может измерить феномен, трансцендентный уму, наша культура склонна отвергать возможность существования реальности, недоступной чувствам.

Вопреки репутации религиозной нации (более 90 процентов американцев заявляют, что в той или иной форме верят в Бога), а также несмотря на проникновение в шестидесятых годах на Запад восточных представлений и возникновение движения Нью-Эйдж, американцы продолжают придерживаться принципа «Покажи». «Не поверю, пока не увижу», — говорим мы.

Что ж, может, мне удастся помочь вам показать себе кое-что. Есть много такого, что пару столетий назад нельзя было увидеть и во что мы никогда бы не поверили: атомы, кварки, ракеты и целые галактики. В те времена никто не мог и помыслить о том, что когда-то появятся микроскопы и телескопы, которые сегодня позволяют наблюдать всё это.

Суфий Мулла Насреддин напоминает нам, что смотреть на реальность исключительно через призму науки — значит уподобиться пьянице, потерявшему ключи в тёмном углу, но ищущему их у горящего фонаря, где можно всё видеть. Наука утверждает, что Вселенная состоит из материи и энергии. Но мой тибетский друг Гелек Ринпоче побуждает нас усомниться в этом. Он говорит, что Вселенная состоит из материи, энергии и сознания. Как можно отрицать это, если каждый божий день мы сталкиваемся с наличием сознания — в себе и других? Материя и энергия не уничтожаются, а лишь переходят из одной формы в другую. Держу пари, что сознание тоже нельзя уничтожить.

Есть множество последствий философского материализма, но ни одно из них не является столь серьёзным, как материалистический взгляд на этапы жизненного пути, то есть на рождение, взросление, старение и смерть. Для тех людей, которые воспринимают жизнь исключительно с помощью чувств, смерть, несомненно, является концом пути. Они говорят, что после смерти тела ничего не будет.

Верующие допускают наличие иных, отличных от земной сферы, планов существования и признают, что наши поступки определяют наше будущее. Однако посмертное существование является для них абстракцией, не оказывающей непосредственного воздействия на характер земной жизни. Согласно материалистичным воззрениям, мы являемся обособленными, ограниченными существами, живущими в изменчивом мире, ожидая своего уничтожения. Поэтому не удивительно, что в этой культуре столь неверно воспринимают смерть и предваряющие её болезни и старость, которые всех пугают. Но, если расширить личные горизонты и осознать, в какой степени мы находимся под воздействием философского материализма, мы сможем выйти за его ограничения и усвоить совершенно иной взгляд на процесс старения.

Вопреки проблемам здравоохранения, гражданского права и экономики, несмотря на кока-колизацию субконтинента, в Индии продолжает существовать живая метафизическая традиция, чьё понимание старения и смерти может очень помочь нам в решении стоящей перед нами задачи. Индуизм рассматривает жизнь не как период между рождением и смертью, а в гораздо более широкой перспективе. Вся индийская культура пропитана уверенностью в том, что душа не уничтожается смертью. Атман — это Бог, Сознание, в котором стремится пребывать душа. Этот нефизический, нематериальный аспект человеческой жизни для индийцев всех вероисповеданий так же реален, как тело и ум. Поэтому они воспринимают смерть не как конец маршрута, а как промежуточный момент и смотрят на свою физическую жизнь как на этап долгого пути души к Самоосознанию.

Конечно, такие представления — палка о двух концах. Они способны породить безразличие к земной жизни. Одного взгляда на материальные проблемы индийского общества достаточно, чтобы осознать опасность переоценки важности будущей жизни в ущерб нынешнему существованию и выживанию на физическом плане. Но метафизическое понимание отлично помогает ослабить воздействие двух наших навязчивых желаний: стремления иметь всё сейчас и безнадёжного цепляния за прошлое (в том числе, и за свою молодость). Акцент переносится на вечное, что избавляет от мучительного противодействия природе.

И поскольку целью являются не физические предметы, большая пенсия или гериатрическая эрекция, в Индии пожилые люди отдыхают от бурной молодости, наслаждаясь покоем, совершенно не известным стареющим американцам. Многие из нас провели жизни в сожалениях об утраченном. Старость позволяет сместить фокус внимания с физического на то, что не может быть утрачено: мудрость и любовь к окружающим. Но культура, не имеющая духовного основания, лишает нас такой возможности. То, что индусы воспринимают как время освобождения, многими американцами ощущается как период потерь.

В материалистичной культуре телу и продолжительности его существования придаётся преувеличенное значение. Благодаря современным технологиям и развитию медицины только за последнее

столетие средняя продолжительность жизни возросла на 25 лет (можно представить, что принесут следующие сто лет). Если мы думаем, будто являемся лишь телом, то единственной целью и идеалом будет поддержание в нём жизни. Вопреки Эмброузу Бирсу, заметившему, что «долголетие представляет собой нетипично затянувшийся страх смерти», американцы движутся именно этим курсом — с явно болезненными последствиями.