К сожалению, у меня не было пятидесяти тысяч фунтов. Впрочем, немного я заработал на акциях «Джипсам», и теперь на моем счету накопилось тысяч десять. Заложив квартиру, я мог получить еще двадцать тысяч. Но как выкупить дом за тридцать тысяч фунтов?

Наверно, нужно забыть о гордости и попытаться договориться с Маблторпом, подумал я. Я позвонил в «Хелмби-холл» и попросил еще раз принять меня. Мы встретились в том же кабинете, что и накануне. Я предложил Маблторпу продать мне дом за тридцать тысяч фунтов. Я сожалел об оскорбительном замечании, брошенном в его адрес днем раньше, но сегодня и лорд Маблторп был настроен более мирно. Быть может, мои слишком резкие слова подействовали на него благотворно.

– Тридцать пять тысяч, – сказал он. – Не меньше.

– Хорошо, тридцать пять, – согласился я и протянул руку.

Я надеялся, что деньги я где-нибудь найду. Маблторп вяло пожал мою руку. Наверно, мы оба вспомнили о дружбе, связывавшей наших отцов, и стыдились за вчерашнее. Мы расстались не друзьями, но и не врагами. Я рассказал о своих планах маме, и она осталась очень довольна. По ее настоянию я остался еще на два дня. После напряжения нескольких последних педель вынужденное безделье и смена обстановки пошли мне на пользу. Мне даже удалось более или менее забыть о моем положении в компании «Де Джонг». Менее успешными оказались попытки выбросить из головы Кэти. Иногда я вдруг задумывался, понравится ли ей Бартуэйт. Идиотская мысль! У меня не было ни малейшей надежды полагать, что она когда-либо увидит эти места. Я готов был рвать на себе волосы из-за того, что каким-то образом испортил то, что казалось началом очень прочной связи.

Еще мне нужно было занять где-то двадцать пять тысяч долларов. В принципе это было возможно. Через год-другой работы на рынке облигаций моя зарплата должна намного вырасти, тогда отдать долг не составит труда. Если только начатое Ассоциацией рынка ценных бумаг расследование не будет иметь последствий.

Мы сидели в комнате для совещаний нашей фирмы, где неделю назад меня допекал мистер Берриман из ассоциации. На полированном столе красного дерева стоял магнитофон. Хамилтон сел напротив меня.

Он позвонил мне и попросил приехать в понедельник к одиннадцати часам. Во мне пробудились прежние страхи. Если бы я был оправдан, то мне нужно было бы, как обычно, явиться на работу к половине восьмого.

Хамилтон был мрачен. Не склонный к многословию и в лучшие времена, на этот раз он отделался коротким;

– Хорошо провели отпуск?

Я что-то пробормотал в ответ, но он пропустил мои слова мимо ушей и сказал:

– Послушайте эти записи.

Я остолбенел. Я отчаянно пытался припомнить, не сболтнул ли я за последние два месяца что-то такое, что могли бы вменить мне в вину. Догадаться, что же именно записано на пленке, было невозможно, потому что я не делал ничего противозаконного.

Хамилтон нажал кнопку «воспроизведение», и в комнате загудел голос Кэша:

– Ты изменил свое решение насчет «Джипсам»?

– Нет, – ответил я.

Когда слышишь свой голос в записи, всегда остается странное ощущение. Я не сразу узнал себя: этот голос был чуть выше и акцент выражен сильнее.

– Но я хотел бы попросить тебя об одолжении. – Это опять я.

– Конечно. – Голос Кэша.

– Как проще всего купить акции на нью-йоркской фондовой бирже?

– О, нет проблем. Я могу открыть там счет на твое имя. Тебе нужно будет только позвонить Мириам Уолл из отдела частной клиентуры нашей фирмы. Подожди минут пять, я предупрежу ее, что ты будешь с ней разговаривать.

Хамилтон выключил магнитофон. С минуту никто из нас не произнес ни слова. Я первым нарушил молчание.

– Это ничего не доказывает, – сказал я и тут же пожалел о своих словах. Они прозвучали как жалкое оправдание.

Хамилтон слегка насупил брови, несомненно, в знак того, что такая же мысль пришла и ему.

– Конечно, этот разговор ничего не доказывает, – сказал он. – Но он кое-что добавляет к другим уликам, которые Ассоциация рынка ценных бумаг уже собрала против Кэша. Они поймут так, что Кэш сообщил вам, каким образом вы можете приобрести акции компании, относительно состояния которой он располагает конфиденциальной информацией. Классический способ подкупа клиентов, чтобы делать вместе с ними свои дела. Так это звучит.

– Но на самом деле было совсем не так, – запротестовал я.

– Вы говорили об акциях «Джипсам оф Америка», не так ли?

– Да.

– И Кэш бросил все дела, чтобы помочь вам открыть собственный счет?

– Ну да. Но он хотел помочь мне как клиенту. – Я замолчал, пытаясь собраться с мыслями. Очевидно, меня загнали в угол. Я хотел найти путь к спасению. В конце концов я повторил то, что было на самом деле. – Изучив финансовое состояние корпорации, я понял, что вскоре ее могут перекупить. Поэтому мы с Дебби решили купить акции. До этого никто из нас не покупал акции американских корпораций, и нам казалось естественным обратиться к Кэшу. Все очень просто.

Хамилтон долго разглядывал меня. Лучше его никто не умеет разгадывать характер человека, подумал я. Он должен понять, что я говорю правду.

Если Хамилтон и поверил мне, то не совсем.

– Все же мне кажется странным, что вы поступили именно так, – начал он. – Однако в Ассоциации рынка ценных бумаг уверены, что вы воспользовались конфиденциальной информацией. Вы правы, неопровержимых улик у ассоциации нет. Расследование подобных нарушений обходится дорого и часто ни к чему не приводит. Но ассоциация всегда может сломать карьеру подозреваемого независимо от того, виновен он или нет.

Глядя на стол прямо перед собой, Хамилтон помолчал, потом продолжил:

– Я должен думать прежде всего об интересах фирмы. Ассоциация может предать расследование гласности или даже оштрафовать нас. Едва ли есть необходимость объяснять вам, какое впечатление это произведет на те компании, которые доверяют нам управлять своими деньгами. Как вам известно, мы ведем переговоры с потенциальными японскими клиентами. Для нашей фирмы эти переговоры могут иметь очень большое значение. Я не допущу их срыва. – Он бросил на меня взгляд. – Поэтому я принял решение. В сложившейся ситуации это единственное решение, которое учитывает интересы всех сторон. Сегодня я приму ваше заявление об увольнении. Вы будете числиться на работе еще два месяца, этого вполне достаточно, чтобы найти другую работу. В течение этих двух месяцев вы можете, если у вас возникнет такое желание, приходить сюда, но ни при каких обстоятельствах вы не будете совершать сделки от имени фирмы. Вне стен этой комнаты никто не узнает об истинных причинах вашего увольнения.

Мне очень жаль, – закончил Хамилтон, – но так будет лучше для всех, особенно для вас.

Вот так. Я был поставлен перед свершившимся фактом. Хамилтон нашел выход из положения. «Де Джонг» будет процветать, словно ничего и не произошло. И я ничего не мог с этим поделать. Согласиться на такое поражение было тяжело.

– А если я не напишу заявления? – сказал я.

– Даже не спрашивайте, – ответил Хамилтон.

На какое-то мгновение я почувствовал почти непреодолимое желание бороться, не соглашаться с Хамилтоном, потребовать полного расследования. Но все это было бесполезно. В любом случае я стану козлом отпущения, а согласившись с Хамилтоном, я хотя бы получу шанс найти другую работу.

Несколько минут я молчал, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Мной овладевали гнев, стыд, а больше всего – глубочайшее отчаяние. Я хотел что-то сказать, но не мог произнести ни слова и лишь глубоко вздохнул. Держи себя в руках, приказал я себе. Разобраться можно будет и позже. Не говори ничего, не выходи из себя, не демонстрируй никаких эмоций, просто уходи.

– Хорошо, – сказал я, встал, повернулся и вышел из комнаты.

Мне нужно было забрать кое-что со своего рабочего места. Записную книжку с телефонными номерами и прочие мелочи. Я вошел в операционную комнату. Все замерли. Я чувствовал направленные на меня взгляды, но не обращал внимания ни на кого. Мои щеки все еще горели. Я молча взял записную книжку, другие личные вещи, бросил все это в портфель и ушел. Никто не проронил ни слова. Одному Богу известно, что они думали. Меня это уже не должно было интересовать.