Ныне Скиннер был мертв, и она это знала. Он умер, пока она ошивалась в Лос-Анджелесе, пытаясь стать кем-то, кем, как она тогда думала, ей хотелось бы стать.

Она не приехала на похороны. Народ на мосту не устраивал из этого события; а владение собственностью здесь было главной заботой закона. Она не была дочерью Скиннера, а если бы и была и захотела владеть этим кубом из фанеры на вершине кабельной башни, вопрос сводился только к проживанию в нем, пока он был ей нужен. Он не был ей нужен.

Но горевать в Лос-Анджелесе по Скиннеру было попросту невозможно, а сейчас это все вдруг всплыло, она вернулась в то время, когда жила у него. Как он нашел ее, слишком больную, чтобы идти, и перенес к себе в дом, и откармливал супом, который покупал у корейских торговцев, пока она не поправилась. Потом он оставил ее в покое, ни о чем не спрашивая, принимая ее, как принимают птицу, севшую на подоконник, пока она не научилась в городе велосипедной езде и не стала курьером. И вскоре они поменялись ролями: слабеющий, нуждающийся в помощи старик, и она — та, кто достанет суп, принесет воды, позаботится, сварен ли кофе. И так шло до тех пор, пока она, по собственной глупости, не попала в беду и в результате встретила Райделла.

— Ветер унесет эту штуку, — предостерегла она Тессу, которая надела очки, позволявшие видеть сигнал порхающей камеры.

— У меня в машине еще целых три, — сказала Тесса, натянув на правую руку скользкую с виду черную контрольную перчатку. Она поэкспериментировала с тачпадом, запустив миниатюрные пропеллеры платформы и прогнав ее по кругу диаметром в двадцать футов.

— Нам нужно нанять кого-нибудь охранять фургон, — сказала Шеветта, — если хочешь увидеть его снова.

— Нанять кого-нибудь? Кого же?

Шеветта указала на тощего чернокожего мальчишку с немытыми дредами до самого пояса.

— Ты, как тебя звать?

— А тебе-то что?

— Заплачу, если присмотришь за фургоном. Вернемся — чип на пятьдесят. По рукам?

Мальчик равнодушно смотрел на нее.

— Звать Бумзилла, — сказал он.

— Бумзилла, — сказала Шеветта, — присмотришь за этим фургоном?

— По рукам, — сказал он.

— По рукам, — сказала Тессе Шеветта.

— Эй, леди, — сказал Бумзилла, ткнув пальцем в сторону «Маленькой Игрушки Бога», — я хочу эту штуку.

— Оставайся тут, — сказала Тесса, — нам понадобится местный оператор.

Тесса касается пальцами черного тачпада на ладони перчатки. Платформа камеры пролетает второй круг и выплывает из поля зрения, над танковыми ловушками. Тесса улыбается, увидев то, что увидела камера.

— Пошли, — сказала она Шеветте и направилась в проем между ближайшими ловушками.

— Не туда, — сказала Шеветта. — Вон туда. — Существовала единственная тропа, по которой все шли, если просто хотели пройти к мосту. Избрать другой путь означало или невежество, или желание срочно облегчиться.

Она показала Тессе дорогу. Дорога воняла мочой из расщелин между бетонными блоками. Шеветта шла быстрее, Тесса поспевала сзади.

И снова вышли в этот влажный свет, но теперь он лился не на киоски и торговцев, как помнила Шеветта, а на красно-белый фасад типового магазина самообслуживания, нагло, по самому центру загородившего вход на оба уровня моста, на надпись «Счастливый дракон» и на содроганье картинок, ползущих вверх по фирменной башне из видеомониторов.

— Чтоб мне гореть в аду, — заявила Тесса, — это что, тоже часть «промежуточного сообщества»?

Шеветта остановилась в изумлении.

— Как они только осмелились?

— Так и осмелились, — сказала Тесса. — Самое выгодное расположение.

— Но это… это прямо как «Округ Ниссан».

— «Платный аттракцион на входе». Этот район — приманка для туристов, так?

— Много же народа отправится туда, где нет полиции.

— Автономные зоны заманчивы сами по себе, — сказала Тесса. — Данная зона здесь уже так давно, что стала для города почтовой открыткой номер один.

— Страх божий, — сказала Шеветта, — это… это же просто убийство.

— Кому, как ты думаешь, корпорация «Счастливый дракон» платит за аренду? — спросила Тесса, гоняя платформу туда и обратно, чтобы снять панораму фасада.

— Без понятия, — сказала Шеветта. — Эта хрень стоит прямо посреди того, что раньше было улицей.

— Забудь об этом, — сказала Тесса, двинув вперед, в гущу пешеходного движения, втекающего и вытекающего с моста. — Мы прибыли как раз вовремя. Мы сделаем хронику местной реальной жизни, пока никто не успел застолбить эту тему.

Шеветта отправилась следом, еще не разобравшись, что она чувствовала.

Ленч они ели в мексиканской забегаловке под названием «Грязен Господь».

Шеветта не помнила ее по прошлой жизни, но забегаловки на мосту частенько меняли название. А также размеры и форму. Так получались странные гибриды: например, салон причесок и устричный бар решали объединиться в более крупное заведение, где подстригали волосы и подавали устриц. Иногда этот метод срабатывал: одним из «долгожителей» на мосту со стороны Сан-Франциско был салон татуировок, наносимых вручную, кормивший завтраками. Там можно было сидеть над тарелкой яичницы с беконом и наблюдать, как кого-то колют иголкой по нарисованному от руки трафарету.

Но «Грязен Господь» предлагал лишь мексиканскую еду плюс японскую музыку — мило и без претензий. Тесса взяла уэвос ранчерос[16], а Шеветта заказала кесадилью[17] с курицей. Обе взяли по пиву «Корона», и Тесса припарковала платформу камеры прямо под пластиковым потолком тента. Никто ее там, висящую, похоже, не разглядел, так что Тесса получила возможность снимать документальное кино и есть одновременно.

Тесса ела много. Она говорила, что такой у нее метаболизм: она одна из тех людей, кто никогда не набирает вес, сколько бы ни съел, а есть ей нужно для того, чтобы подпитывать себя энергией. Тесса разделалась со своими уэвос еще до того, как Шеветта наполовину управилась с кесадильей. Она осушила стеклянную бутылку «Короны» и принялась возиться с долькой лайма, сжимая и запихивая ее в горлышко.

— Карсон, — сказала Тесса. — Ты из-за него беспокоишься?

— А что с ним такое?

— Он довольно драчливый, твой бывший, вот что с ним такое. Это ведь его тачку мы видели там, в Малибу?

— Полагаю, что да, — сказала Шеветта.

— Ты полагаешь? Ты что, не уверена?

— Слушай, — сказала Шеветта, — тогда было раннее утро. Все было очень и очень странно. И знаешь что? Это была не моя идея — ехать сюда и забираться наверх. Это была твоя идея. Ты хочешь снять кино.

Лайм провалился в пустую бутылку «Короны», и Тесса уставилась на нее с таким выражением, будто только что проиграла пари.

— Знаешь, что мне в тебе нравится? Я имею в виду одну из многих вещей, которые мне в тебе нравятся.

— Что же? — спросила Шеветта.

— Ты не из среднего класса. Ты просто не такая, и все. Ты въезжаешь в квартиру к этому типу, он начинает тебя поколачивать, и что же ты делаешь?

— Съезжаю с квартиры.

— Правильно. Ты съезжаешь с квартиры. Ты не устраиваешь консилиум с адвокатами.

— У меня нет адвокатов, — сказала Шеветта.

— Я знаю. Я именно это и имею в виду.

— Я не люблю адвокатов, — сказала Шеветта.

— Конечно, не любишь. И у тебя нет рефлекса тяжбы.

— Тяжбы?

— Он тебя избивает. У него престижная студия на верхнем этаже, восемь сотен квадратных футов. У него есть работа. Он тебя избивает, но ты же не заказываешь автоматически ответного хирургического вмешательства; ты не из среднего класса.

— Я просто не хочу иметь с ним ничего общего.

— Это я и имею в виду. Ты же из Орегона, верно?

— В каком-то смысле, — сказала Шеветта.

— Ты когда-нибудь думала об актерской профессии? — Тесса перевернула бутылку вверх дном. Раздавленный ломтик лайма попал в горлышко. Несколько капель пива упало на исцарапанный черный пластик стола. Тесса засунула в бутылку мизинец правой руки и попыталась выудить ломтик.